Петр Хомяков - Свои и чужие Страница 17

Таким образом, олигархия является весьма неустойчивой системой, которая неизбежно провоцирует кризис и эволюционирует в сторону тирании. Но в тирании не могут быть заинтересованы «лучшие люди» – аристократы. Они потому и лучшие, что не нуждаются в помощи силовых структур для доказательства своего превосходства. Но мы не можем называть некие группы, кормящиеся от государства по лучшей норме в обмен за службу этой людоедской структуре, лучшими людьми. Как великолепно показал Александр Зиновьев, в такой структуре побеждает далеко не лучший: не самый сильный, не самый отважный, не самый честный и уж, конечно, не самый умный и талантливый. Людей, имеющих опыт жизни в СССР, в этом особо убеждать не надо.

Кстати, интересно отметить, что само понятие аристократии вошло в обиход не в азиатских деспотиях, а в Европе, где государство было в силу ряда причин в значительной степени «усмирено». В деспотиях существуют вельможи – обласканные милостями чиновники высшего уровня, но не аристократы.

В этой связи интересно задуматься, а для чего (функционально) существуют наследственные аристократические привилегии? Ведь потомственный аристократ, человек, имеющий хорошую наследственность, с детства получивший соответствующую подготовку, носящий оружие и реально распоряжающийся большим объёмом материальных средств, просто не может опасаться «хама». Последний будет попросту раздавлен в любом конфликте с аристократом. Аристократу для победы над «хамом» не надо демонстрации никаких регалий, надо просто вынуть меч, которого нет у простолюдина и которым простолюдин не научен владеть. Перед кем же тогда необходимо так настойчиво утверждать своё превосходство? Да перед государством, конечно. Оно-то, в отличие от «хама», сильнее любого аристократа. Вот и надо постоянно напоминать ему, что с аристократом «не положено» поступать как с «хамом». Но государство в этих вопросах такое забывчивое… Вот и уничтожаются аристократы, вытесняемые холопами-олигархами, и не поможет этим аристократам никакое кастовое закрепление их привилегий, пока сильно государство.

Однако были ли хоть когда-то истинные аристократы – лучшие люди, которые брали себе не первый кусок, но принимали первый удар? Конечно же, были. Сообщества огненных охотников, кроманьонские роды и племена были построены именно по такому принципу. Наиболее талантливые, сильные, отважные и щедрые всегда были впереди: и в охоте, и в бою с врагами, и в творчестве. Именно они принимали решения в самых трудных ситуациях, что в более поздних интерпретациях выглядело как «руководство». Смутные легенды о них сохранились у всех народов, по которым не прошёл «каток» древнейших государств.

Эти легендарные персонажи одновременно дарят людям огонь и металл, спасают племена от истребления соседями, они одновременно и гении, и герои: греческий Прометей, русский Сварог, иранский Кова. Их потомки составляют древнюю аристократию. Как учёный, автор не склонен излишне доверять легендам. Это кстати позиция, характерная не только для учёных, но и для ответственных деятелей культуры. Напомним слова великого Вагнера: «Не ищите исторического в нибелунгах, ищите нибелунгово в истории».

Последуем сему совету и мы. По-видимому, все лучшие люди древних племён составили собирательный образ этих гениев-героев и их детей. Но их детьми было всё племя, ибо для древних племён и родов не было своих и чужих детей среди сородичей. Кроме того, таких героев-гениев больше любили соплеменницы, и у них больше, чем у кого-либо были веские основания считать большую часть племени своими родственниками: Поэтому древним племенам не было нужды особо выделять прямых потомков тех или иных героев. Таким образом, древняя аристократия в прямом смысле этого слова – власть лучших. Эти лучшие не противопоставлялись племени и не имели особых привилегий в потреблении.

Означает ли это в описываемой «аристократической» структуре управления отсутствие неравенства как такового? Конечно же, нет. Лучшему охотнику давался лучший лук, лучшему воину – лучший меч. Разумеется, это было весьма почётно и приятно для лучших «специалистов». Наверное, даже в условиях дефицита питания лучшему воину находился и лишний кусок перед решающей битвой. Но это не были так называемые «привилегии». Это было вполне функционально с точки зрения жизнеобеспечения племени в целом. При этом ни для кого из племени не было повода сомневаться в реальности данной целостности.

Таким образом, древнеаристократическое неравенство – это неравенство функциональное, а следовательно – ситуационное. Сегодня самыми нужными были лучшие кузнецы, завтра – воины, послезавтра – знатоки по поискам водных источников и т. д. и т. п. Это резко отличает данную структуру от государственно-олигархической, где всегда впереди специалисты одного профиля – интриганы в своём кругу, тираны с нижестоящими.

Итак, главная привилегия древних аристократов – радость быть самыми нужными для своих сородичей.

Не стоит упрекать автора в некотором «либеральном украшательстве». Я в очередной раз повторю: особенность древнего мировоззрения не в отсутствии жестокости вообще, а в отсутствии жестокости к своим. Тот же Сварог, согласно некоторым легендам, не просто научил славян ковать железо. Одновременно он организовал их для войны на истребление киммерийцев. Это племена, которые вследствие лучшей обеспеченности соответствующим сырьём в эпоху бронзы превосходили славян в вооружении и брали с них дань людьми. Но освоение железа изменило ситуацию. И славяне, согласно этим легендам, просто уничтожили киммерийцев. На современном языке это называется геноцидом. Но не так ли поступаем и мы, уничтожая микробы йодом? Наше здоровье нам дороже жизни тысяч микробов. Благополучие своего племени дороже существования другого. Но ведь аристократы принадлежали к конкретным племенам и народам, а у своих народов они были радостными, сильными, добрыми и щедрыми богами. Это радостное, героическое, щедрое мировосприятие не могло не стать одним из положительных стереотипов. Потеря этого стереотипа составляла одну из важнейших утрат в процессе становления древнегосударственного озлобленного сумеречного сознания. Поэтому тираны и олигархи всячески стремились связать себя с этими гениями-героями генеалогической связью. Но, скорее всего, этой связи не было. В госструктурах всегда побеждали не самые достойные, а самые подлые.

Мы уже не раз говорили, что государство возникло первоначально как структура в нескольких совершенно определённых регионах долин крупнейших транзитных рек тропических пустынь. Но государство как управленческая структура имело ряд преимуществ на том этапе развития, и потому медленно распространялось по земле. При этом оно не могло, как, кстати, и мотыжное земледелие, не трансформироваться по мере своего распространения на территории с различными условиями. Иные институты государства заимствовали у первых империй прежде всего в одних местах, другие – в других, но заимствование шло непрерывно.

Поэтому вполне резонно говорить о разложении родоплеменного строя там, где не было шока древнегосударственного кризиса общественной организации, но было опосредованное влияние этого кризиса. Именно там, на окраинах тогдашнего цивилизованного мира и могло сформироваться общество, которое уже не было родоплеменным в чистом виде, но ещё не стало государственным. Именно это переходное общество, по нашему мнению, сформировало тот образ правления, который можно назвать аристократией в соответствии с его эмоциональной оценкой античных классиков. По нашей же терминологии это уже была всё же не аристократия, но ещё и не олигархия.

Если учитывать инерционность общественного развития при отсутствии глубоких кризисов, это было общество, стремившееся скорее сохранить лучшие черты родового строя, чем ринуться на путь древне-государственного людоедства. Логично представить, что трансформация нравов происходила в двух направлениях. Аристократия стремилась сохранить лучшие традиции древних «кроманьонских» взаимоотношений в своём кругу. В то же время происходило медленное отчуждение аристократии от основной массы племени. Таким кратким переходным моментом и определялось лицо истинной аристократии, запечатлённое древними авторами. Концом этого переходного момента был переход некой грани, когда аристократия окончательно обособилась от основной массы. Тогда очень быстро оформились классические государственные институты по эксплуатации соплеменников как ресурса. Аристократия по функциям переродилась в государственную олигархию с быстрым последующим насыщением последней людьми с низкими моральными устоями.

Поэтому аристократия, запомнившаяся древним авторам, действительно привлекательна. Она привлекательна как весна или как золотая осень. Привлекательна динамичностью, гармоничным сочетанием, казалось бы, несовместимых свойств. Однако научная честность требует уточнить наши оценки. Это именно привлекательность неустойчивого режима, захватывающего душу балансирования на грани. Аристократическоее правление в то время не выдержало испытания на «экологичность». Как только аристократия сделала однозначный выбор в сторону огосударствления (как мы покажем ниже, это, по существу, социалистический выбор она запустила процессы ресурсно-экологического кризиса в отношении человеческого ресурса, ставшего для государства основным.