Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги Страница 17

Город Осташков, как и все здешние поселения, – дитя Селигера. Он жил тоже рыбой, кузнечным и кожевенным ремеслом, славен был знаменитыми богомазами, сапожниками, чеканщиками и оборотистыми купцами, подарил Отечеству двух математиков – Леонтия Магницкого (по его учебнику постигал азы арифметики Ломоносов) и Семена Лобанова, читавшего лекции в Московском университете.

В среде уездных городков России конца XVIII – начала XIX века Осташков слыл знаменитостью. О нем охотно и много писали в столичных газетах. Много людей шло и ехало сюда на богомолье, просто «взглянуть на славный Осташков» и даже, как сейчас бы сказали, «за опытом». И было чему подивиться тут ходокам из уездной России. «На грани столетий, – читаем мы у историков, – в Осташкове были: больница, народные и духовные училища, библиотека, театр, бульвары, воспитательный дом, училище для девиц, городской сад и духовой оркестр, мощенные булыжником улицы, первая в России добровольная общественная пожарная команда, в городе почти все были грамотны, жители брили бороды и называли себя гражданами». Немало для уездного городка! И осташи всем этим, конечно, гордились. Был тут даже и собственный гимн с такими вот строчками:

От конца в конец РоссииТы отмечен уж молвой:Из уездных городов РоссииТы слывешь передовой.

Образцово-показательная провинция! Но нам интересно сейчас, что все это было и дошло до нас не слишком поврежденное временем. Бурное течение нашего века уездный Осташков не подмяло, не затопило. Что строилось – строилось в стороне, не разрушая облика городка. Он хорошо сохранился, уездный Осташков. И (диалектика времени!) «уездность» эта с памятниками архитектуры и старины стала его богатством. Он снова столица озерного края. На этот раз столица туристского Селигера.

Сегодня не надо уже доказывать, что селигерский край разумней всего использовать для отдыха и радостей путешествия. Это, кажется, все уже понимают. Досадно, однако, что оснащение удобствами и утверждение этого края «национальным парком» (или местом отдыха с иным каким статусом) движется медленно. Слишком медленно, ибо стихийные, без разумного регулирования потоки людей могут повредить уникальное на земле место, да и удобства, хотя бы самые небольшие, в путешествиях людям нынче необходимы.

Потоки людей сюда остановить уже невозможно. Наиболее неприхотливые, запасаясь едою и всем, что надо для жизни две-три недели в лесах у воды, едут сюда зимою и летом. Люди находят тут ценности, в других местах поглощенные городами и громадами производства. Тишина. Чистый здоровый воздух. Чистые воды. Рыбная ловля. Лес со всеми его богатствами. Своеобразие жизни на берегах. Следы истории. Все это, объединенное символом «Селигер», стоит ныне в ряду самых больших человеческих ценностей. Дело только за тем, чтобы богатством этим разумно распоряжаться.

– Прощай, Селигер…

Мы стоим на пристани Свапуща, готовые двинуться к пограничной новгородской земле, к деревенькам, откуда повернули вспять орды Батыя. Белый пароход выплыл из-за полоски леса, помаячил на синей воде и снова скрылся за поворотом.

– Мама, мама, я поймал окуня! – кричит шестилетний рыбак.

– Он маленький. Отпусти его. Лови большого, – отвечает женщина, перебирающая грибы у мостка.

Мальчик с сожалением разжимает в воде ладошку, смотрит, что стало с рыбкой, и снова забрасывает удочку.

Застыли на воде лодки рыболовов серьезных. Неподвижно стоят над озером облачка. Оцепенели леса над гладью.

– Эх, искупаться, что ли, в последний разок, – говорит шофер. И мы решаем именно так попрощаться со стариком Селигером…

Об озере много написано. Так же много, как о Байкале. В одной книжке я подчеркнул строчку «Осмотреть селигеровские владения не хватит никакого отпуска». Верно. Два дня же – это так, мимолетность. И все-таки в памяти что-то осталось. Так при коротком знакомстве запоминаешь лицо хорошего человека и думаешь: мы еще встретимся.

Фото автора. 10 сентября 1978 г.

Стожки

Проселки

Ничего особенного – стожок сена и складушка приготовленных на зиму дров. Но как они сложены!..

Сено в стожках всегда волновало художников и поэтов. Почему? Потому, наверное, что стожок – это память о лете, это итог поэтичного по своей природе труда, это копилка запахов и тепла, гарантия благополучия на зиму. Но об этом не размышляешь. Когда видишь стожки, просто ими любуешься. Они украшают любой пейзаж, везде они к месту. И чем их больше, тем больше и радуешься.

На этот раз не столько живописность стожков остановила внимание, сколько особая их аккуратность, я бы сказал, изящество, с каким было уложено сено. Один стожок, другой, третий вдоль полотна дороги. По почерку видно: клал один человек. Остановились. Сунули в сено носы и, насладившись запахом, отошли полюбоваться со стороны добротной крестьянской работой. Кажется, клались былинка к былинке – все причесано, утрамбовано. Чтобы даже малость не похилился стожок, подперт он кольями, обложен жердями и стоит на помосте из бревнышек.

– Не стожок, а игрушка! Кто же кладет такие? – спросили у проходившей женщины.

– Понравилось? Это клал Василий Петрович Петров из деревни Петрово. Если не очень спешите – три километра назад. В крайнем доме живет.

Мы не поленились вернуться к маленькой деревеньке. Хозяина дома не было, уехал в больницу. А жена его Антонина Алексеевна, посмеявшись нашему интересу, сказала:

– Да, он у меня такой. Семьдесят шесть, а по-прежнему уважает во всем порядок. Вон поглядите, дровишки как положил.

Действительно, тем же почерком во дворе были уложены и дрова – поленце к поленцу, изящным «амбарцем».

Василий Петрович всю жизнь проработал дорожным рабочим.

– Его участок всегда отмечали. Всегда к празднику – грамота. Премии получал, – вспоминает хозяйка дома.

Уверенно можно сказать: и во всех других делах человек этот аккуратен. Есть такие люди, чего ни коснутся, все выходит у них – поглядеть любо. И качество это важно заметить. Слишком уж часто видишь кирпич, брошенный как попало, бревна, рассыпанные, как спички, то же сено, накиданное небрежно, насквозь прошиваемое дождями, дорогие машины, брошенные в грязи без навеса…

Низко поклонимся аккуратности! Она не только приятна для глаза, она сберегает добро и воспитывает в человеке хозяина.

Демянский район, Новгородская область.

Марья Васильевна

Утвердилось последние годы понятие: «неперспективная деревенька». Пять – семь домов. Живут одни старики. Удалена от дорог и центра хозяйства. Много таких деревенек встречаешь в лесной России. Подъезжаешь – ни дымка, ни собачьего лая, ни детского смеха, ни плача. Доживают три-четыре старухи. Рады любому объявившемуся тут человеку. Сразу же семенят в огород за луком, за огурцами, несут в подоле из одичавшего сада яблоки. У одной – кошка, у другой – коза, две-три курицы. Как живут? Чем живут?

У некоторых в городе дети и внуки. Бывает, зовут к себе на житье. А то и не зовут вовсе. Приедут летом на красных, как вареные раки, машинах. Поживут неделю-другую и опять в город. Но тихие бабки и этому рады. На внучат поглядели. Убедились, что дети живы-здоровы.

Некоторых дети зовут усиленно. «Мама, ну как же так можно, поедем». Не соглашаются: «На этажах какая там жизнь. Тут вон укропцем пахнет, свой огурец, да и дом – как-никак жизнь протекла».

И правда, «на этажах» эти старухи, подобно яблоням, пересаженным в позднем возрасте, не приживаются. Маются, сидя у городских телевизоров, видят во сне свои огороды с укропцем, свои сиреневые при солнце и серые в непогоду домишки, заглохший колодец, заржавевший почтовый ящик.

А иным просто некуда и податься. Сыновей война покосила. А они вот живут. Все их богатство – эта вот «неперспективная деревушка». И деревушка тоже только старухами и жива. Умрут – все быстро поглотят бурьян и леса.

Деревне Сытьково исчезновение не суждено. Стоит над Волгой и возле дорожного тракта. И хотя прежде бурлившая жизнь переместилась в иные места, деревенька все же стоит на ногах. Но и тут большая часть населения – старики.

Подымаясь от Волги по косогору, мы повстречали за деревенскими огородами старуху с косой.

– Для козы, бабушка?

– Для коровы, милые, – ответила бабка, поглядев на нас сквозь очки прищуренными, всевидящими глазами.

– Тяжело? Дело-то ведь мужицкое.

– Разве не тяжело! Что мужицкое – полбеды. Беда – годов-то семьдесят девять…

Поправив платок, старуха взялась косить.

А вечером мы снова с ней встретились. Попросившись на ночлег в домишко у края села, мы готовили «газик» съездить за Волгу, когда старуха вернулась с вязанкой травы.