Захар Прилепин - Летучие бурлаки (сборник) Страница 18

Когда он туда забирается — там его уже дожидается женщина.

«Здравствуй, — говорит она, — я твой приз».

Ему и в голову не приходит, что она каким-то образом попала туда раньше его.

Загадка.

Похвала ханжеству

Вижу этих родителей — и на душе тоскливо.

Как они вообще смеют что-то говорить своим детям?

Вот эти люди — не прочитавшие ни одной книги за всю сознательную жизнь; законченные пошляки и восхитительные идиотки; потребители сериалов, поклонницы Малахова и слушательницы Стаса Михайлова; мужские экземпляры, вся сила интеллекта которых сосредоточена на рыбалке; верные мужья, разыскивающие в «Одноклассниках» своих случайных и податливых подруг, а также верные жёны, откапывающие во «ВКонтакте» своих, как они это называют, друзей; люди, чей главный жизненный принцип «Я ничего никому не должен», зато им, если им что-то надо — а им всегда что-то надо — от человеческого участия до судейского послабления — вот им-то должны все, и это даже не обсуждается; представители, так сказать, человечества, прощающие себе любую подлость, вульгарные и тупые, и гордящиеся своей тупостью и своей вульгарностью, и несущие всё это с вызовом; вырастившие в душе плотоядную пустоту, погрязшие в непрестанных непотребствах, живущие в тёплом и привычном скотстве, как в утробе…

Вижу эти лица, эти немигающие кроличьи глаза, и не верю своим ушам!

— Почему на тебя жалуются учителя? — восклицает отец. Да на него самого впору жаловаться федеральному прокурору, в отдел по борьбе с экономическими махинациями, в земское собрание, и в ООН тоже.

— Почему ты так оделась? — восклицает мать. А сама она приходит в общественное заведение накрашенная, как вампир, к тому же в кожаных штанах с заклёпками, на два размера меньше рекомендуемого. И если она сделает неловкое движенье, к примеру, резко присядет, то штаны взорвутся со страшным грохотом и заклёпками может поранить случайно пробегающих мимо детей.

«Почему ты не выучил урок? Почему не дочитал “Капитанские дети”? Почему ты не трам-парам-пам-пам-парам-пам?»

«Не гуляй с этим парнем!» «Что за проститутка рядом с тобой?» «Ты что, куришь?» «Твой отец впервые попробовал спиртное в девятнадцать лет!»

«Как ты разговариваешь с матерью? Мать так никогда не говорила с твоим дедом!»

«Выключи телевизор, ты скоро ослепнешь от него!» «Куда собрался на ночь глядя? Включи телевизор, посиди дома!»

«Чего ты там накачал в свой мобильный, идиот?»

У ребёнка взрывается голова. Даже не в четырнадцать, а уже в десять лет он отлично знает, что все эти нотации — полное враньё.

Отец попробовал спиртное, как только он вырос чуть выше стола и дождался момента, когда родители оставили его одного на кухне. Мать выглядит на юношеских фотографиях так, словно её сфотографировали во время полицейского рейда по самым злачным местам, а деда она посылает прямым текстом доныне. Оба родителя не читали никаких «Капитанских детей» и не отличают Чайковского от Чуковского, зато телевизионное пространство ценят и чувствуют себя в нём уютно, как жуки в навозе.

А в мобильные к ним вообще лучше не заглядывать.

Впрочем, ребёнок может и не знать, кого там и от кого не отличают его родители и какие тайны хранятся в их телефонах, но он уже чувствует ещё не огрубевшей своей кожей, что ценности, которые ему навязывают, отдают тошнотворной тоской.

Можно набрать воздуха в лёгкие и ещё раз обрушиться на этих родителей.

…но порой задумаешься и вдруг понимаешь, что их поведение куда больше продиктовано голосом нормальной человеческой природы, чем какой-то там подлостью.

Иной раз дети, наверное, вправе жёстко осадить родителей и поймать их на вопиющем несоответствии произносимым вслух сентенциям.

Но чаще всего родители ведут себя подобным образом по одной простой причине: они ещё помнят, что такое хорошо, — но сами так уже не умеют.

Душа подрастрачена, тело в некоторых местах разрушено чрезмерным употреблением тех или иных подсудных средств, биография таит чёрные дыры, куда лучше не оступаться, а то такие демоны вылетят — можно сон потерять, если увидеть их в глаза. Но при этом не до конца, к счастью, уничтоженный родительский инстинкт требует, требует, требует произносить всё то, что приходится произносить при виде детей.

За каждым лживым словом очень часто стоит тихое моление: сын (дочь), не будь таким (такой), как я!

Пусть взрослые люди произносят всё это, пусть.

Больше ханжества, больше!

Куда страшней и отвратительней обратная сторона.

Помню, был у меня один знакомец.

Он с очевидным и восторженным удовольствием рассказывал мне, какой у него разбитной батя был — и, собственно, таким и остался.

«Прогуливаю школу, — смеялся мой знакомец, — гляжу, батя прёт с какой-то бабой, мнёт ей сиську. Батя меня хвать за шкибот, суёт четвертной: “Матери чтоб не слова!”. Я каждую неделю с него получал по четвертному!»

Батя учил моего знакомца: «Увидел хорошую бабу — хватай её за …» И называл все вещи своими именами.

Потом сын вырос.

Я ничего тут не буду рассказывать про этого парня, где, и когда, и при каких обстоятельствах мне довелось его встречать, — у меня ни малейших оснований выступать в качестве моралиста.

Но, право слово, мой знакомец всё-таки был законченный урод. Всякий раз, когда я его видел, он предоставлял всё новые и разнообразные доказательства этого.

Надо сказать, впервые я его увидел двадцатидвухлетним: только что женившимся, ждущим первенца, несколько мудаковатым, но задорным, очень смазливым типом. А последний раз он мне встретился спустя лет пять, и это был гнусный боров с глазами, в каждом из которых хотелось немедленно и с шипом забычковать сигарету.

И никто не поколеблет моей уверенности, что моему знакомцу стоило за свою стремительную деградацию благодарить именно родного папу. «Папа, на́ тебе четвертной, иди купи себе цианистый калий, ублюдок».

Тысячу раз можно ловить самого себя на лжи, когда советуешь ребёнку не курить (не слушать, не смотреть, не нюхать, не пробовать, не целовать) эту дрянь. Но во сто крат лучше и выше эта ложь, чем похабная родительская ухмылка и грязный родительский рот, из которого изливаются на ребёнка самые ничтожные речи.

«К чёрту эти книги — батя вырос и без этой херни». «Все учителя в твоей школе придурки, и у меня были такие же — а я ничего, стал человеком». «Дочка, хорошего мужика хватай за хобот и тащи к себе, а то ухватят другие». «Своего Гайдна пусть они сами слушают, а ты мне поищи-ка, сынко, радио про шансон». «Плюй на людей сверху, они этого заслуживают!» «Пороюсь в твоём гардеробе, дочка, я тоже хочу задницей повертеть перед нормальными кобелями, а не перед этим чмом в лице твоего папы». «Не переключай эту программу, смотри, какие курицы пляшут». «Если плохо лежит — надо брать и перепрятывать». «В этой стране нечего делать — появится возможность, немедленно вали».

Не переживайте, жизнь быстро предоставит ребёнку шансы стать такой же сволочью, как и вы.

Не торопите события.

У него будут все возможности научиться пахнуть тем же смрадом. Разводить тех же червей в ушах. Кормить свою душу из тех же помоек.

И не надо врать себе, что так ребёнок становится сильнее. Сами сидите, сильные как бесы, в своём аду, не тащите за собой потомство.

Если ребёнок ни в пятнадцать, ни в десять, ни даже в пять лет так и не узнает, что есть хоть какая-то светлая человеческая правда и хоть какой-то другой, пусть и ханжеский, но всё-таки возможный мир — ему будет некуда вернуться.

А он должен иметь хоть один шанс сбежать из нашей грязи и пожить человеком. Сквозь муть и мерзость нашей жизни надо прокричать ему, что если не для нас самих, то для него этот путь — есть.

Дочь, послушай, ты должна знать, что такое быть женщиной, и что такое быть законченной тварью. И не смотри на меня, просто слушай.

Сын, послушай, я тебе расскажу, что такое быть подонком, и что такое быть настоящим мужчиной. Лучше, если бы я тебе показал это, но я сегодня плохо выгляжу.

Это ничего, что со мной такие проблемы, дитя моё, это поправимо: поэтому слушай меня, любимое чадо, и поправляй на себе.

Доброкачественные люди

Общаясь со взрослыми людьми, по собственной воле и разумному выбору живущими без детей, — всегда чувствую в них что-то нездоровое.

Ненормальное даже.

Мне и с одним-то ребёнком семьи кажутся несколько неполными, а тут такое.

Симпатичного и вменяемого мужчину старше сорока, живущего с мамой, я встречал только однажды. В фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром!»

С женщинами та же история.

Со смешанными чувствами смотришь даже на тех женщин, чьи фотографии (как правило, десятилетней давности) встречаются на страницах журналов, сопровождаемые заголовками «Мои дети — это мои зрители», или «Я отдала свою жизнь искусству!».