Йозеф Рот - Дороги еврейских скитаний Страница 18

Теперь у него есть время представить, что его ждет впереди. Трудно вообразить, как там в Нью-Йорке все сложится.

А сложится все очень просто: он поселится среди домов в двенадцать этажей, среди китайцев, венгров и таких же, как он, евреев; он снова станет уличным торговцем, снова будет бояться полиции, снова терпеть придирки.

Дети его, пожалуй, станут американцами. Пожалуй, знаменитыми американцами, богатыми американцами. Нефтяными или еще какими-нибудь королями.

Так мечтает еврей за решетками своего карантина.

Положение евреев в Советской России

«Национальным меньшинством» евреи были и в старой России — но меньшинством обездоленным. Клеймо принадлежности к особой нации на них выжигали презрением, угнетением и погромами. При этом их не стремились, скажем, насильственно ассимилировать. От них лишь всеми силами стремились отгородиться. Средства, которые против них применялись, наводили на мысль, что евреев хотят истребить.

В западных странах антисемитизм всегда служил примитивным защитным инстинктом. В Средние века он был атрибутом фанатической веры. В России антисемитизм стал методом государственного управления. Простой мужик не был антисемитом. Еврей казался ему не другом, а чужаком. В России, где помещалось столько чужих, хватало места и для евреев. Антисемитами были мещане и всякие недоучки: они набирались антисемитизма у знати, знать — у двора, а двор, в свою очередь, у государя, утверждавшего, будто бы он боится только евреев, — ибо бояться своих собственных православных «детушек» царю не пристало. В итоге, евреям приписывались черты, внушавшие опасения всем сословиям: простой «человек из народа» видел в них религиозных изуверов; мелкий собственник — разрушителей собственности; высокий чиновник — плебейских жуликов, дворянин — смышленых и потому опасных рабов; а мелкий чиновник, функционер на службе у всех сословий, видел в евреях всех сразу: изуверов, лавочников, революционеров и плебс.

В западные страны XVIII век принес еврейскую эмансипацию. В России начиная с 80-х годов XIX века утвердился государственный, узаконенный антисемитизм. В 1881–1882 годах будущий министр Плеве организовал на юге страны первые погромы. Предполагалось, что они устрашат революционно настроенную еврейскую молодежь. Но наемная чернь, хотевшая вовсе не мстить за покушения, а попросту грабить и мародерствовать, пошла громить жилища богатых консервативных евреев, которых организаторы не собирались трогать. После этого власти перешли к так называемым тихим погромам, создали известные «поселения», изгнали еврейских ремесленников из больших городов, ввели процентную норму в школах (3:100) и подвергли притеснениям еврейскую интеллигенцию в высших учебных заведениях[33]. Но в то же время, благодаря тесным связям еврейского миллионера и строителя железных дорог Полякова[34] с царским двором и так как работникам его предприятий нельзя было запретить пребывание в больших городах, тысячи русских евреев становились «работниками» Полякова. И таких лазеек находилось немало. Еврейский ум и продажность чиновников хорошо дополняли друг друга. Поэтому в первые годы XX века правительство вновь перешло к открытым погромам, а также крупным и мелким процессам о ритуальных убийствах…

Сегодня Советская Россия — единственная в Европе страна, где антисемитизм, может, и не ушел в прошлое, но считается чем-то предосудительным. Евреи здесь совершенно свободные граждане — пусть даже их свобода и не означает того, что еврейский вопрос решен. Как индивидуумы они свободны от ненависти и травли. Как народ — имеют все права «национального меньшинства». Еврейская история не знает примера столь внезапного, столь полного освобождения.

На два миллиона семьсот пятьдесят тысяч российских евреев приходится 300 тысяч организованных рабочих и служащих; 130 тысяч крестьян; 700 тысяч ремесленников и представителей свободных профессий. Остальные — это: а) капиталисты и «деклассированные», проходящие по разряду «непроизводительных элементов»; б) мелкие торговцы, посредники, агенты, разносчики — все, кто ничего не производят, но считаются пролетарскими элементами. Полным ходом идет колонизация — отчасти на американские деньги, которые до революции шли в основном на колонизацию Палестины. Еврейские земледельческие колонии существуют на Украине, под Одессой, под Херсоном, в Крыму. После революции 6 тысяч еврейских семей было привлечено к сельскому хозяйству. В целом еврейским крестьянам выделено 102 тысячи десятин земли. Одновременно евреев приобщают к «индустриализации»: нанимают «непроизводительный элемент» на заводы и фабрики и обучают молодежь в еврейских «профтехучилищах» (их около тридцати) рабочим ремеслам.

Во всех населенных пунктах с большой долей еврейского населения открыты школы с преподаванием на еврейском; только на Украине в еврейских школах учатся 350 тысяч детей, в Белоруссии — около 90 тысяч. На той же Украине действуют 33 судебных палаты с судопроизводством на еврейском; здесь есть еврейские председатели окружных судов и отряды еврейской милиции. На еврейском языке выходят три крупные газеты, три еженедельника, пять ежемесячных журналов; существует несколько государственных еврейских театров; высокий процент составляют евреи в высших школах и в коммунистической партии. Количество молодых еврейских коммунистов составляет 600 тысяч.

Уже эти цифры и факты показывают, как подходят в Советской России к решению еврейского вопроса: с нерушимой верой в непогрешимость доктрины, со слегка наивным, расплывчатым, но благородным и чистым идеализмом. Что предписывает доктрина? Создать национальную автономию. Но для того чтобы выполнить этот наказ, евреев нужно сперва превратить в «рядовое» национальное меньшинство наподобие, скажем, грузинов, немцев и белорусов. Нужно изменить неестественную социальную структуру еврейской массы, превратить народ, занимающий первое место в мире по количеству нищих, «получателей американских пособий», попрошаек и деклассированных, в народ с общепонятным лицом. А так как жить этому народу предстоит в социалистическом государстве, нужно весь его «мелкобуржуазный и непроизводительный элемент» окрестьянить и опролетарить. И в конце концов, выделить ему закрытую территорию.

Эксперимент такого масштаба, конечно, невозможно выполнить за какие-то несколько лет. Свобода передвижения пока не очень заметно улучшила положение нищих евреев. И сколько бы их ни переселялось на новооткрытые территории, старые гетто по-прежнему переполнены. При этом, мне кажется, еврейскому пролетарию живется хуже, чем всем остальным. Самыми мрачными впечатлениями я обязан прогулкам по Молдаванке, еврейскому кварталу Одессы. Тяжелый туман нависает здесь над тобой, как судьба; вечер здесь пахнет бедой, восход луны отдает злой насмешкой. Здешние нищие — это не просто обычная городская декорация; здесь они трижды нищие, потому что здесь они у себя дома. В каждом доме помещается пять-шесть-семь крохотных лавочек. В каждой лавке живут люди. Под окном, оно же дверь, стоит рабочий стол, чуть дальше — кровать; над кроватью висят люльки с младенцами; и горе качает их и баюкает. Вот идут с работы здоровенные неуклюжие мужики — еврейские портовые грузчики. Среди своих худосочных, слабых и бледных истеричных собратьев они выглядят чужеродно: словно дикое варварское племя, по ошибке затесавшееся к древним семитам. Все ремесленники работают до глубокой ночи. Из окон сочится мутная желтизна. Эти странные плошки излучают не свет, а какую-то мглу с белесой сердцевиной. Они не состоят в родстве с благодатным огнем. Они души тьмы…

Революция не считает нужным задаться старинным и, в сущности, главным вопросом: образуют ли евреи такую же нацию, как любая другая? или они представляют собой нечто большее — или меньшее? религиозную? родовую? сугубо духовную общность? можно ли смотреть на народ, сохранившийся в течение тысячелетий только благодаря своей вере и особому статусу в Европе, как на обычный «народ», вне зависимости от его вероисповедания? возможно ли в этом конкретном случае разграничение между церковью и национальностью? допустимо ли из людей с наследственной склонностью к умственной жизни делать крестьян? из крайних индивидуалистов — индивидуумов с коллективистским сознанием?

Я видел еврейских крестьян: на тип евреев из гетто они уже действительно не похожи, они сельские люди, но вместе с тем заметно выделяются из крестьянской толпы. Русский крестьянин — это в первую очередь крестьянин и только потом — русский человек; еврейский — в первую очередь еврей и только потом — крестьянин. Я понимаю, что у всякого человека «неотвлеченных понятий» такие слова моментально вызовут ехидное: «Да откуда вы знаете?» Я это вижу. Вижу, что недаром этот крестьянин четыре тысячи лет подряд был евреем, и только евреем. У него древнее предназначение, в его жилах течет древняя, так сказать, ко всему привычная кровь. Он человек умственной жизни. Он принадлежит народу, не имевшему за последние две тысячи лет ни одного неграмотного; народу, который предпочитает газетам журналы; возможно, единственному на свете народу, у которого журнальные тиражи намного выше газетных. И в то время как все остальные крестьяне в его окружении только начинают осваивать грамоту, в мозгу еврея, идущего за плугом, ворочаются мысли о проблемах теории относительности. Для крестьян с таким сложным устройством мозга еще не придуманы земледельческие орудия. Примитивные орудия требуют примитивных голов. А по сравнению с диалектическим умом еврея даже трактор — простая машина. Допустим, еврейские колонии содержатся в порядке и чистоте, приносят прибыль. (Пока таких очень немного.) Все равно это только колонии. Им никогда не стать деревнями.