Сергей Стукало - Цхинвали в огне Страница 18

Машина была загружена спальными принадлежностями и самым необходимым, тем, что можно было увезти. До селения Зар доехали благополучно. Дети, то есть мы, радовались тому, что сидим в кузове грузовика, и нам предстоит такой долгий путь, не совсем понимая, что происходит. Как только машина стала подниматься по склону и выехала на самую сложную часть Зарской дороги, она вышла из строя, проехав метров двадцать вперёд, откатилась назад метров на тридцать. Все недоумевали, как мы сможем доехать до Владикавказа на такой машине, с завистью глядя на проезжавшие мимо автомобили. В их числе был и автобус, который навсегда вошел в историю [речь идёт о т.н. «Зарской трагедии» – расстреле 36 пассажиров следовавшего во Владикавказ рейсового автобуса]. Тогда мало кто мог представить, какая судьба уготована людям в это солнечное утро. До места трагедии нам оставалось несколько минут езды, когда наша машина окончательно заглохла. Вдруг навстречу нашей машине выбежал молодой человек, который был ранен в плечо, из раны текла кровь. Он кричал: «Остановитесь! Людей расстреляли!». Началась паника, никто не понимал, что происходит и кого расстреляли, все начали возвращаться обратно в Цхинвал. Так как наша машина не могла сдвинуться с места, нас пересадили в другую. Моя сумочка осталась в машине, и я вернулась, чтобы взять её. В этот момент машина, в которой находилась моя мама, уехала. Я осталась одна с водителем нашей неисправной машины, которая стояла посреди Зарской дороги. Существовала опасность, что грузинские экстремисты доберутся и до нас, ведь мы были лишь в нескольких минутах езды от места события.

Весть о трагедии быстро дошла до города, и на объездную дорогу начали стягиваться военные подразделения, машины «Скорой помощи». Но всё это уже было бесполезно. Враг сделал своё дело, и ушёл таким же подлым образом, как и пришёл. Я видела своими глазами тела жертв этой трагедии, я никогда не забуду окровавленные трупы и слезы на лицах людей, увозивших их в Цхинвал. Эта картина на всю жизнь будет мне напоминанием о том, ценою чего мы шли к своей свободе и как часто невинные, беззащитные люди становились жертвами.

Источник: http://sojcc.ru

Свидетельство жительницы села Уанат Евразии Кабуловой

Я Евразия Кабулова, беженка из с.Уанат, что рядом с селом Дменис. Жили все вперемешку, осетины и грузины, проблем не было. Мы жили там всей семей: отец, мать и четыре сестры. Одна из моих сестёр, которая была замужем в с. Гуджарет, Карельского района Грузии, овдовела как раз перед войной. Она ждала ребенка, когда была вынуждена бежать из с. Гуджарет. Дочка моей другой сестры родилась 23 декабря 1989 г. Ребёнку было несколько дней, когда и в нашем селе грузины начали «вольничать». У старшей сестры было три ребёнка: полтора года, три и девять. Она была разведена. Так нас и застал 1990 год. Многие соседи-осетины узнав, что все дороги перекрыты грузинскими вооружёнными группами и грузинской милицией, покинули свои дома, но часть, в том числе и мы, осталась, надеясь, что всё скоро закончится.

Грузины к нам периодически приходили в дом, обычно ночью. Обстреливали. Неформалы были всегда немытые, вонючие, бородатые, с автоматами, они даже на людей не походили.

Ходили группами по 5-7 человек. Одни из них держали нас под прицелом, а другие шарили по дому, переворачивали мебель. По обычаю, девушки на выданье приготавливают новые постельные принадлежности – матрасы, одеяла. Они их забрали. Забирали всё, что могли унести в руках, вплоть до орехов, масла и фасоли. Они говорили «это за то, что вы в Цхинвале ведёте себя неправильно, воюете». Всех кур повылавливали, правда мы потом одну нашли, наверно, спряталась. Скот угнали. Если что-то одна группа не уносила, в следующий раз [это] забирали остальные. Стерпеть можно было всё, но когда они, придя в очередной раз, начали говорить, чтобы мы пошли с ними в штаб, что им нужны девушки… Не знаю, что нас тогда спасло. Как только рассвело, я забрала племянницу (она тогда ходила в 3-й класс) и через горы спустилась в п. Джава. У сестры на руках был двухнедельный ребёнок, она с ним осталась дома. Но грузины пришли снова. Как рассказывала потом сестра, они разрезали на ней одежду, отец бросился защищать дочь. Грузины избили его прикладами автоматов. Что ещё оставалась делать сестре с маленьким двухнедельным ребенком на руках? Она и все остальные члены семьи вынуждены были через горы, по лесам, спуститься в Джаву. Все ценное, что было, забрали грузины. Дома осталась только мать. Отец увёл сестёр с детьми, да и сам не мог остаться после того, как его избили до полусмерти. Но и мать грузины не оставляли в покое, периодически обстреливали дом. Дом и ворота были изрешечены пулями.

В 1993-м, когда всё немного улеглось, отец с матерью вернулись обратно в Уанат. Но в нашем доме уже жила грузинская семья. Они не отдавали нам наш дом. Конечно, у нас дом был новый, отец столько сил потратил на его строительство. Благодаря грузинским милиционерам родители смогли вернуть своё жилье. Снова завели маленькое хозяйство, двух свиней. Обработали огород. Но жители села не давали им покоя. Сначала увели свиней, потом, как будто там никого и нет, при родителях срывали наш виноград. Что они могли сделать, в селе не осталось осетин, только несколько смешанных семей – у кого жена-грузинка, у кого муж-грузин, все остальные семьи из села ушли.

Когда родители обрабатывали свой огород, то соседи-грузины не упускали шанса поиздеваться над ними: «Вы что, здесь остаётесь жить?», «Ещё не собрались убраться?», «Сколько можно вас терпеть, осетины?», «Осетины вы негодные, вам нужно всю кровь выпить!» И это соседи, с которыми мы прожили всю свою жизнь. Как можно было жить бок о бок столько лет, и скрывать свое истинное к нам отношение? Все знали моего отца, это был тихий и мирный человек. Плохого слова от него никто не слышал. Родители ушли. Отец долго не прожил, сердце не выдержало.

Куда нам было деваться? Из Джавы перебрались в Цхинвал, но в городе у нас никого не было из родственников. В то время в городе было много переселенцев и беженцев. Перед самой войной был построен авиационный завод, а при заводе был недостроенный садик, но тем, кому негде было жить, было не из чего выбирать, туда заселились. И мы тоже. Наши родители, старшая сестра с тремя детьми, я со средней сестрой, младшая сестра с маленьким ребёнком.

Через некоторое время я встретила бывшую соседку, она со своей семей и многие другие беженцы жили в общежитии Сельхозтехникума. Старшая сестра с тремя детьми осталась жить в садике, а остальные переселились в это общежитие.

С тех пор там и живём.

Записала Оксана Хубежты, корреспондент сайта СКК.

«Мне сказали: если я не исчезну из своего дома быстро и незаметно, эти „люди“ убьют и меня, и ребёнка»

Свидетельствует Замира Козаева, осетинская беженка из Грузии (записано 3.04.2008 года):

Я, Козаева Замира, с мужем Бекоевым Жандером жили в Челябинске. В 1976 году по семейным обстоятельствам, поменяв квартиру (нужно было присматривать за старой свекровью в с. Авневи,) переселились в г. Хашури. Муж устроился на работу на Хашурский завод по производству стеклотары. Я начала работать в Железнодорожной средней школе №5 учительницей начальных классов. У нас трое детей: Павлик, Жанна и Элина. Жили на два дома, работали. Всё было хорошо. Старший сын Павлик, после окончания средней школы, поступил в училище. Вскоре его призвали на военную службу, и он добровольцем уехал в Афганистан. [После армии] Павлик поступил на юридический факультет СОГУ. Когда началась война, он бросил учёбу и приехал в Цхинвал.

Неформалы открыто ходили по улицам Хашури. К нам начали придираться: «Где твой муж? Он воюет против нас!» Требовали принести справку, что он не воюет против грузин. А в то время дороги были закрыты, мужа я давно не видела. Не раз и не два неформалы приходили в школу, угрожали выгнать с работы, хотя мои коллеги и директор ко мне прекрасно относились. В чём только нас не обвиняли, мол, осетины составляют списки [грузин], собирают деньги, на которые покупают оружие и отсылают в Цхинвал. Когда началась война, стало совсем трудно. «Осеби», «осеби», «осетины – наши враги»… – что только не говорили, а я по-грузински не знала и не понимала их. Всех осетин из нашего села выгнали. «Уезжайте, куда хотите!» И без того было плохо, а тут племянница присылает письмо (она училась во Владикавказе), что грузины сожгли наш дом в Авневи, а о муже ничего не было известно.

Меня вызвали в местком и сообщили, что увольняют с работы. «На каком основании?», – спросила я председателя месткома. «А как же твой муж? – спросила она в ответ. – Вы живёте здесь уже четырнадцать лет, и не знаете грузинского языка! Гамсахурдиа сказал…» Я сказала, что не знаю где мой муж. И какой там ещё Гамсахурдиа? Сказала, что никого не боюсь. Она ещё возмущалась: «Посмотрите, как она со мной разговаривает!»