Теренс Маккенна - ПИЩА БОГОВ Страница 19

Для разумного и пользующегося языком вида, как мы, например, переживание экстаза воспринимается не как простое удовольствие, а скорее как нечто невероятно интенсивное и сложное. Он связан с самой природой нас самих и нашей реальности, с языком, с нашим собственным образом. В таком случае вполне естественно, что он оказался в центре шаманских подходов к существованию. Как отмечал Мирча Элиаде, шаманизм и экстаз – это, по сути, одно и то же.

Этот шаманский комплекс, – пишет он, – очень стар: его находят целиком или частично у австралийцев, у архаичных народов Северной и Южной Америки, в полярных регионах и т.д. Существенный и определяющий элемент шаманизма – экстаз; шаман – специалист в священном, способный покидать тело и предпринимать космические путешествия “в духе” (в трансе). “Одержимость” духами, хотя и наблюдаемая в шаманстве великое множество раз, не является каким-то первостепенным и существенным элементом. Она указывает скорее на феномен вырождения, ибо высшая цель шамана – оставить тело и подняться на Небо или спуститься в Ад, а не позволить себе быть “одержимым” ими. /Mircea Eliade. Yoga: Immortality and Freedom (New York: Pantheon, 1958). p. 320/

Гордон Уоссон добавляет по поводу экстаза следующее.

В трансе своем шаман уходит в дальний путь – в место ушедших предков, в нижний мир или туда, где обитают боги; и эта страна чудес, смею я утверждать, как раз там, куда доставляют нас галлюциногены. Они – врата к экстазу. Сам по себе экстаз ни приятен, ни неприятен. Блаженство или паника, в которые он ввергает, для экстаза не существенны. Когда вы в состоянии экстаза, сама душа ваша как бы вырывается из тела и уходит. Кто направляет полет ее: вы, ваше подсознание или какая-то высшая сила? Может, это тьма кромешная, но ты видишь и слышишь яснее, чем когда-либо прежде. Ты наконец лицом к лицу с Конечной Истиной: таково неодолимое впечатление (или иллюзия), что охватывает тебя. Ты можешь посетить Ад, Елисейские поля асфоделий, пустыню Гоби или просторы Арктики. Ты познаешь благоговение, познаешь блаженство и страх, и даже ужас. Каждый переживает экстаз по-своему, и никогда это не бывает одинаково. Экстаз – самая суть шаманизма. Неофит из большого мира связывает грибы в первую очередь с видениями, но для тех, кому знаком индейский шаманский язык, грибы через шамана “говорят”. Гриб – это Слово: es habla, как сказал мне Аурелио. Гриб дарует курандеро то, что греки называли логосом, арии – ваком, веды – кавьей. Поэтическую потенцию, как подытожил Луи Рену. Божественное откровение поэзии – дар энтеогена. Экзегет – толкователь текстов, искусный лишь в анатомировании сути лежащих перед ним стихов, конечно же, необходим, и его тонкие наблюдения заслуживают нашего внимания, но, если он не одарен кавьей, ему следует быть осторожным в обсуждении высших форм поэзии. Он анатомирует стихи, но не знает экстаза, который является душой стихов. /R. Gordon Wasson, The Wondrous Mushroom: Mycolatry in Mesoamerica (New York: McGraw-HUl. 1980). p. 225/

Заявляя, что религия родилась, когда гоминиды столкнулись с галлюциногенными алкалоидами, Уоссон явно не разделял взглядов Мирчи Элиаде. Элиаде считал “наркотический” шаманизм своего рода упадочничеством. Он полагает, что если те или иные индивиды не в состоянии достичь экстаза без снадобий, то их культура, вероятно, пребывает в состоянии упадка. Употребление слова “наркотический” – термина, обычно предназначаемого для обозначения усыпляющих средств, – в описании этой формы шаманизма отдает некоторой ботанической и фармакологической наивностью. Точка зрения Уоссона, которую я разделяю, как раз противоположная: присутствие галлюциногена показывает, что шаманизм подлинен и жив; поздняя упадочническая фаза шаманизма характеризуется отработанными ритуалами, разного рода испытаниями и опорой на патологические личности. Там, где эти феномены являются главными, шаманизм явно на пути к тому, чтобы стать просто “религией”. /Для дальнейшего представления контрдоказательств положению Элиаде см. также: R. Gordon Wasson, Soma: Divine Mushroom of Immortality (New York: Harcourt Brace Jovanovich. 1971). pp. 326-334/

Во всей своей полноте шаманизм не просто религия, а некое динамичное вступление в связь со всем живым на планете. Если, как говорилось ранее, галлюциногены действуют в естественной среде как несущие весть молекулы, экзоферомоны, то такие отношения между приматами и галлюциногенными растениями означают передачу информации от одного вида к другому. Одомашнивание гоминидами крупного рогатого скота обернулось пользой для грибов, так как расширилась занимаемая ими ниша. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, обновление культуры происходит очень медленно (если происходит вообще), но мы видим, что в присутствии галлюциногенов культура регулярно знакомилась со все более новой информацией, с новым сенсорным вводом и поведением и таким образом продвигалась ко все более и более высоким состояниям саморефлексии. Шаманы были авангардом этого творческого прогресса.

Как же свойство растений быть катализатором сознания могло конкретно сыграть какую-то роль в возникновении культуры и религии? Каковым было влияние этого обычая, этого содействия пользующихся языком, мышлением, но находящихся в неординарных переживаниях гоминидов на естественный порядок? Я полагаю, что природные химические соединения действовали как феминизирующие агенты, которые смягчали и цивилизовывали эгоцентрические ценности охотника-одиночки свойственной женщинам заботой о воспитании детей и об общем выживании. Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв “Совершенно Иного” на земной план, вызываемый галлюциноген-ным ритуальным экстазом, влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем “эго”. Где бы и когда бы функция “эго” ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру “эго” в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином “дао”. Это растворение индивидуальной идентичности в дао является основной целью восточного мышления. Оно традиционно признавалось ключом к психологическому здоровью и гармонии как для группы, так и для индивида. Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей.

Мы, люди Запада, – наследники совершенно иного понимания мира. Утрата связи с дао означала, что психологическое развитие западной цивилизации стало заметно отличаться от восточной. Запад был устойчиво сосредоточен на “эго” и на боге “эго” – идеале монотеизма. Монотеизм является, по существу, проявлением стереотипа патологической личности, спроецированного на идеал Бога: стереотипа параноидального, собственнического, одержимого властью мужского “эго”. Это не тот бог, какого вы пригласили бы на пикник в саду. Интересно и то, что этот западный идеал – единственная формулировка божества, которое нигде в теологическом мифе не соприкасается с женщиной. В Древнем Вавилоне ан был в паре со своей супругой Инаной; греческая религия приписывала Зевсу жену, множество других супруг и дочерей. Эти небесные пары типичны. Только у бога западной цивилизации нет ни матери, ни сестры, ни женщины-супруги, ни дочери.

Индуизм и буддизм сохранили традиции технических методов экстаза, включающих, как это выражено в “Йога сутре”Патанжали, “светоносные травы”, и ритуалы этих великих религий дают широкий простор для выражения и оценки женского начала. Печально, но западная цивилизация страдала длительным, упорным разрывом социосимбиотической связи с женским началом и тайнами жизни органической, которые можно познать через шаманское использование галлюциногенных растений.

Современная религия на Западе – это какой-то набор социальных шаблонов или набор забот, сосредоточенных на особой моральной структуре и представлении о долге. Современная религия редко представляет собой какой-то опыт отстранения “эго”. С 60-х годов распространение культов транса и танцев типа “диско” и “рэгги” являет собой неизбежное и здоровое противодействие той повсеместно умирающей форме религиозного выражения, которое принято в западной культуре и в культуре высокого технического уровня. Связь между рок-н-роллом и психоделиками – связь шаманская; транс, танец и опьянение возмещают формулу