Айн Рэнд - Апология капитализма Страница 19

Поскольку человеческий мозг действует не автоматически, выбор этот, как и все человеческие предположения, обусловлен или мышлением, или нежеланием мыслить. Мы выбираем ценности осознанно или молча принимаем их, повинуясь неосознанным ассоциациям, вере, чьему-нибудь авторитету, социальному осмосу или слепому подражанию. Эмоции порождаются предпосылками, которых мы придерживаемся сознательно или неосознанно, явно или подспудно.

Человеку не дано способности чувствовать, хорошо что-то пли плохо; а вот что он сочтет плохим или хорошим, что обрадует его или огорчит, что он полюбит или возненавидит, чего пожелает или убоится, зависит от его системы ценностей. Выбрав внеразумные ценности, он переключит механизм с охраны на разрушение. Вне-разумное невозможно, оно противоречит действительности; факты нельзя изменять по желанию, а погубить себя — можно. Если мы жаждем противоречий, хотим соединить несоединимое, мы разрушаем свое сознание, превращая внутреннюю жизнь в гражданскую войну слепых сил, втянутых в темный, бессмысленный, бессвязный и бесцельный конфликт (кстати сказать, именно так живет сейчас большинство).

Счастье — такое состояние сознания, которое проистекает из достижения своих ценностей. Если человек ценит производительный труд, его счастье — мера его успеха на службе своей жизни. Если он ценит разрушение, как садист, или страдания, как мазохист, пли загробную жизнь, как мистик, или же бессмысленные встряски, как водитель-лихач, его так называемое счастье — мера его успеха на службе саморазрушения. Добавим, что эмоциональное состояние этих приверженцев вне-разумного нельзя, в сущности, назвать счастьем и даже удовольствием; это лишь минутное избавление от хронического страха.

Ни жизни, ни счастья не достигнешь, потакая внеразумным прихотям. Человек свободен в выборе и может попытаться выжить, как паразит, попрошайка или пор, но никогда не достигнет долгого, прочного успеха; точно так же он может искать счастья в любом внеразумном суррогате, в любой прихоти, в любой иллюзии, в новом бездумном бегстве от реальности, но достигнет только сиюминутного успеха и не избежит последствий.

Процитирую Джона Галта: «Счастье — это лишенная противоречий радость, радость без платы или раскаяния, которая не приходит в столкновение с какой-либо из наших ценностей и не способствует нашей гибели... Оно возможно лишь для разумного человека, который ставит разумные цели, стремится к разумным ценностям и получает радость и удовольствие лишь от разумных действий».

Сохранение жизни и стремление к счастью — это не две отдельные цели, а две стороны одного и того же. Мы должны считать свою жизнь наивысшей ценностью, а свое счастье — наивысшей целью. Экзистенциально стремление к разумным целям направлено на сохранение жизни; психологически его плод, награда и сопутствующее обстоятельство — ощущение счастья. Человек живет, когда он счастлив, час, или год, или всю свою жизнь. А когда он совершенно счастлив, когда он думает: «Ради этого стоит жить», то в терминах чувств он славит и утверждает тот метафизический факт, что жизнь сама по себе является целью.

Однако причину и следствие нельзя поменять местами. Поставив во главу угла «достойную человека жизнь» и стремясь к необходимым для этого разумным ценностям, человек может достичь счастья; если же он попытается жить ради какого-то зыбкого «счастья», у него ничего не выйдет. Если вы достигнете того, что благо по разумным критериям, вы непременно будете счастливы; но то, что дает вам счастье по неопределенным свидетельствам чувств, далеко не всегда благо. Руководствуясь девизом «Только бы я был счастлив», мы потакаем прихотям чувств. Чувства же — не инструмент познания; руководствуясь желаниями, чей источник и смысл нам неизвестны, мы превратимся в бездумных роботов, которыми управляют какие-то бесы. Такой робот разбивает голову о стены реальности, поскольку видеть ее не хочет.

Вот заблуждение гедонизма, в любом его варианте, личном или социальном, индивидуальном или коллективном. «Счастье» может с полным основанием быть целью этики, но не критерием. Этика определяет достойный человека кодекс ценностей, который поможет достигнуть счастья. Говоря же, как гедонисты: «Ценно все, что доставляет удовольствие», мы скажем, в сущности: «Ценно то, что ценит данный человек», то есть сложим полномочия философов и просто разумных существ, недвусмысленно провозгласим тщету этики и дадим людям возможность вести себя как угодно, разрушая все вокруг.

Философы, которые вроде бы пытались выработать разумный этический кодекс, дали нам лишь набор прихотей, будь то потакание прихотям собственным (этика Ницше) или служение чужим (этика Бентама, Милля, Конта и всех социальных гедонистов независимо от того, позволяли они добавлять свои прихоти к миллионам других или советовали превратиться в абсолютного простака, отдающего себя на съедение).

Когда «хочу», независимо от его свойств или причины, считается этическим приоритетом, а удовлетворение любого желания — этической целью (пример — «наивысшее счастье наибольшего числа людей»), людям остается лишь ненавидеть, бояться и уничтожать друг друга, потому что их желания и интересы неизбежно столкнутся. Если «хочу» — этический критерий, то одинаково обоснованны желание производить и желание грабить; желание быть свободным и желание поработить; желание, чтобы тебя любили и уважали за твои достоинства, и желание, чтобы тебя любили и уважали просто так, ни за что. Если же считать, что неисполнение любого «хочу» — это жертва, то человек, у которого угнали машину, и человек, который тщетно мечтает угнать чужую, имеют одинаковый этический статус. Тогда у нас один выбор: грабить или быть ограбленным, губить или быть загубленным, приносить других в жертву любому своему желанию или жертвовать собой ради любого желания других. Словом, нам остается одна-единственная нравственная альтернатива — быть садистом или мазохистом.

Моральное людоедство гедонистических и альтруистических доктрин — в предпосылке, что для счастья одного человека необходимо страдание другого.

Большинство наших современников считают эту предпосылку истиной в последней инстанции. Когда кто-нибудь говорит о праве человека жить ради себя, ради своих разумных интересов, почти все автоматически полагают, что речь идет о праве приносить других в жертву. По их мнению, тяга калечить, порабощать, грабить или убивать других входит в наши личные интересы, и мы, естественно, должны от них отказаться. Мысль о том, что интересы эти можно удовлетворить только тогда, когда есть лишенная жертвенности связь с другими, никогда не приходила в голову человеколюбивым апостолам бескорыстия, столь пылко стремящимся к всеобщему братству. Эта мысль не посетит ни их, ни кого-либо еще, пока понятие «разумное» исключается из контекста «ценностей», «желаний», «личных интересов», словом — этики.

Объективистская этика гордо защищает и поддерживает разумный, эгоизм, иначе говоря, ценности, необходимые, чтобы человек жил и выжил достойно человека, то есть ценности, необходимые для человеческого выживания, а отнюдь не те, которые обусловлены желаниями, чувствами, «чаяниями», прихотями или потребностями неразумных дикарей, так и не расставшихся с человеческими жертвоприношениями, не вошедших в индустриальное общество и представляющих себе личные интересы как стремление урвать кусок.

Объективистская этика утверждает, что для человеческого блага не нужны человеческие жертвы и его нельзя достичь, принося кого-то в жертву кому-то. Она утверждает, что разумные, интересы не приходят в столкновение; что у людей, которые не желают незаслуженного, не приносят жертв и не принимают, а взаимодействуют как торговцы, дающие одно взамен другого, нет конфликта интересов.

Принцип торговли — единственный разумный этический принцип для любых человеческих отношений, личных и общественных, частных и публичных, духовных и материальных. Это принцип справедливости.

Торговец зарабатывает то, что получает. Он не дает и не принимает незаслуженного и относится к людям не как к хозяевам или рабам, а как к независимым и равным себе личностям. Отношения с ними он строит на основе свободного, добровольного, сознательного обмена, который приносит пользу обеим сторонам, согласно их собственному независимому суждению. Торговец ожидает вознаграждения не за свои недостатки и промахи, а только за достижения. Он не перекладывает на плечи других бремя своих неудач и не превращает свою жизнь в заложницу чужих.

В духовных вопросах (под «духовным» я подразумеваю «относящееся к человеческому сознанию») — иные средства платежа и обмена, но принцип тот же. Любовь, дружба, уважение, восхищение — эмоциональная реакция одного человека на достоинства другого, духовная плата за личное, эгоистическое удовольствие, которое один человек получает от чьих-то достойных свойств. Только дикарь или альтруист скажет, что восхищаться чужими достоинствами эгоистично, и если затронуты личные интересы и удовольствия, то неважно, имеешь ты дело с гением или с дураком, с героем или с. бандитом, с идеальной женщиной или шлюхой. В духовных вопросах торговец не ждет, что его полюбят за слабости или недостатки, он готов быть любимым только за достоинства; он не будет любить других за слабости или недостатки, а сам дарит любовь только в обмен на добродетели.