Михаил Веллер - Два возраста глупого короля Страница 19

И когда речь о деяниях Истории – дело не в информации, а в ее оценке. Положительная же оценка субъективно задана общей позитивной ориентацией нашей психики. Поэтому не столько ужасают кровавые безумства Тамерлана, сколько впечатляет его военная мощь, грозность, победоносность, государственное строительство, масштаб личности.

Вот эту просто психологию мы сейчас развернем социальной стороной.

Крестьянский сын не хочет думать о крестьянах, сгнивших на стройках в невских топях, – а хочет думать о: «…юный град, полнощных стран краса и диво, из тьмы лесов, из топи блат вознесся шумно, горделиво!» Он отождествляет себя с победами, а не потерями. С победителями, а не жертвами. Хотя в ту эпоху – сгнил бы на работах однозначно, не барин чай! Или помер в военном походе, или сгинул в северных лесах, в бегах от власти…

Наивный школьник эмоционально отождествляет себя с римским легионером, а не растоптанным провинциалом-варваром, каким стал бы в ту эпоху. Юный консерватор – с суровым пионером колоний, разбогатевшим среди опасностей… но отождествлять себя с жертвой дизентерии, малярии, холеры и желтой лихорадки, от которых мерли девяносто процентов колонизаторов, – он не хочет.

Он хочет отождествлять себя не со сдохшим в страданиях большинством – а насладившимся победой меньшинством. Даже – даже! – если это меньшинство на деле ему чуждо этнически, политически и религиозно. Александр! Чингиз! Сталин!

Инстинкт влечет нас к отождествлению с победителями. То бишь – влечет к большим делам, к риску, к максимальной самореализации.

Но. Он ведь знает, что большинство-то там погибло. Почему же ему все равно это эмоционально притягательно? Кой хрен катарсис, глупые юные романтики о нем не слышали!

…Большие групповые свершения – командные, коллективные, социальные, – сопровождаются гибелью большей части индивидов. Но – социум утверждает себя, теснит врага, расширяет сферу передачи своих генов и своей культуры. То есть: выполнение системной задачи сопровождается естественным отбором. Групповые свершения – аспект межгрупповой борьбы, эволюции человечества.

И вот инстинкт индивидуального сохранения говорит: «Дурак, сиди дома. Семья, хозяйство. Убьют ведь! Ты посмотри в прошлое – ведь почти никто не выживал в таких передрягах! Один из десяти, может, плодами боев и трудов пользовался, выжив…» А социальный инстинкт бодрит в ритме марша: «Вот какие дела люди делали! И что создали! Такие же, как ты! И ты можешь. Ты такой же, ты победитель!»

И солдаты – XVII век! XVIII век! шеренгой на штыки и пули, резаться лицом к лицу! – шагают под барабан. Да ведь убьют каждого третьего, а то и всех! Но – через надежду, через авось, через кружку водки, через многолетнюю уверенность военной муштры – социальный инстинкт твердо ведет вперед. Мы!!! – должны победить, и мы победим. Ужасть… Смертнички!.. а идут, и каждый рассчитывает выжить и победить.

А если возобладает индивидуальный инстинкт самосохранения – труса и дезертира вздернут перед строем… Взбодрить прочих.

Но. Но. Но. Эти социальные институты принуждения, наказания, организации и страха, которые заставляют индивидов строиться и выполнять социальные задачи и системные функции, эти полиции, заградотряды, военкоматы и ордена, – они все вторичны. Они все – производные от социального инстинкта. Они – его реализация и детализация.

А первичен – он. Социальный инстинкт. Стремление к великим делам и великим подвигам – в составе прославленных групп, железных когорт, беззаветных патриотов и самоотверженных созидателей. Давно истлели кости бойцов, пали державы и сменились эпохи. Но когда наше воображение на миг переносит нас туда – о нет, мы не дезертиры, мы не здравомыслящие, и мы даже не гуманисты! Мы франтиреры. Через нас энергоэволюция Вселенной движет себя с максимальной силой по всем направлениям пространства-времени.

Капрал не загоняет нас палкой в строй, заградотряд не направляет нам в спину пулеметы, водка не дурманит мозг и пропагандисты не загаживают его. Мы – сами! – занимаем место в древнем строю бойцов, и шагаем вперед, и готовы отдать все силы, и рассчитываем выжить, и победить, и насладиться победой.

Вот эта романтичная игра воображения – есть ярчайшее и чистейшее проявление социального инстинкта. Мы отождествляем себя с победившим социумом! – а не с мучениями и смертью большинства его членов. Вот эта извечная игра воображения! – как крошечная прозрачная акварель, отображает отношение человека к конфликту между индивидуальным и социальным инстинктами.

Нет-нет! – наедине с собой мы можем признаться в трусости, и эгоизме, и представлять, как ловко сумели бы спастись, увильнуть, спрятаться, выжить, и ну его на хрен этот кровавый ужас; оно конечно. Но одновременно мы представляем, как мужественно и грозно идем на опасность в первой шеренге – и побеждаем! и тебя все боятся! а свои уважают! И даже если убили – гм… сейчас это уже не так страшно и не так больно… в воображении-то… и хоть ты там и погиб – но одновременно здесь и сейчас ты жив и гордишься собой, и это приятно и правильно, позитивное такое чувство.

Так воспроизводится культура. Усвоенные с культурой идеалы играют в твоем воображении, как плюшевые волчата в логове: в свой срок они будут волками.

Скажи мне, о чем ты мечтаешь, – и эхо откроет будущее твоей страны.

Коллективная ответственность

Время проходит свой круг – и опять приходится доказывать банальные истины.

1. Человек идентифицирует себя и других на двух уровнях – индивидуальном и групповом. Или:

Идентификация имеет двухуровневый характер.

«Я» («ты») – хороший или плохой, умный или глупый, трудолюбивый или лентяй, сильный или слабый, красивый или уродливый. А также, скажем: я – врач, муж, сын, отец, брат, меломан, альтруист. Личностная идентификация – это характеристика человека, определение человека, круг занятий и обязанностей человека. Это – портрет и анализ личности: вот ты лично, сам по себе, – что из себя представляешь, чего стоишь? Дружить с тобой или дать по морде, любить тебя или гнать, доверить тебе дело или жалеть.

Личностная идентификация – это совокупная характеристика всех качеств человека в полном объеме их связей с общим устройством мира и социума.

Но. Еще. Существуя как единица, индивидуум, личность, монада, – человек всегда и само собой существует еще как часть группы, член группы. Парень из нашего двора, нашего класса, нашего города, нашего кружка юннатов, нашей футбольной команды; нашей роты, нашего округа, нашей армии, нашего рода войск; нашего института, нашей специальности, нашей фирмы; нашей национальности, нашего народа, нашей страны; нашей политической партии, нашей сексуальной ориентации, нашего министерства.

Групповая идентификация – это принадлежность индивида к группе, обладающей определенными характеристиками, качествами, свойствами, особенностями.

2. Между индивидуальной идентификацией и групповой образуется разрыв, качественное различие. Естественное различие между человеком как таковым – и человеком как членом группы.

Этот разрыв ведет к неустранимым противоречиям и спорам.

Сам по себе хороший человек, верный и храбрый. Но – эсэсовец.

Сам по себе плохой человек, эгоист и трус. Но – был санитар и выносил из боя раненых.

Ага. Еврей. Но хороший. Русский. Но сволочь.

Есть различие между двумя сущностями человека – индивидуальной и социальной. Личность сама по себе и личность как часть своего социума – не одно и то же.

3. Человек гордится не только собой, но и своей группой. Его не существует без его группы. Я – это продукт моего народа, моей истории, наших побед. Это наш язык, наша культура, наша доблесть и наш ум. Таки да.

4. Группа – имеет свой имидж. О ней имеют более или менее стойкое представление. Что и необходимо для ориентирования в социальном пространстве мира. То есть:

Знать чужие группы досконально нельзя. Но иметь о них представление, иметь определенное мнение – необходимо. Это часть социальной карты мира, где я живу.

5. Оценивание другой группы всегда носит двоякий характер.

Если эта группа меня никак не затрагивает (древние римляне) – то я сужу о ней с точки зрения ее качеств, насколько я о них знаю, и по тем критериям, которые сейчас работают в моей группе. Они что – храбрые? мужественные? победительные? создали великую цивилизацию? гордились своими законами? – да: достойные были ребята, крутые, мощные.

Если эта группа меня затрагивает, исторически была враждебна, чем-то раздражала – о суки! Тогда оцениваем с точки зрения вреда, который от них был.

Немцы? Агрессивные, оккупанты, высокомерные, жестокие. Мы их били! Они на нас лезли. Научно-технически развитые, организованные, – но тупые, бездушные, расчетливые.

Татаро-монголы. Это просто звери! Пришли, пожгли, порезали, Иго установили. Мы храбро сражались, но были раздроблены. В конце концов им вломили и изгнали. Жестокие степные варвары!