Песах Амнуэль - Полдень XXI век, 2010, № 09 Страница 19

Мой знакомец выгнулся назад, моргнул, поймал меня в фокус.

— Ты кто?

— Никто, — ответил за меня косоватый, разливая водку по стопкам. — Он тебя сюда притащил…

— А-а… — Эдик понятливо кивнул, полез за пазуху. На мутный свет появились две тысячные бумажки. — Вот… — он вложил деньги мне в ладонь. — И все, мужик, вали отсюда…

— А этот? — боксерский нос показал на стоящего за моей спиной Лешу.

— Этот? — Эдик вылупился, соображая, потом достал еще купюру. — Тоже пусть валит.

А мы что? Мы исполнили.

Дверь за нами хлопнула. Чуть отойдя, я разжал кулак. Сколько бумажек, сколько? Три.

— На, — уже на ходу я сунул все три тысячи Леше. — Считай, что премия.

— А он что, отрубился и забыл тебя что ли? — улыбнулся Леша, пряча деньги в нагрудный кармашек.

— И не такое бывает… Блин!

Я рванул к автоматам.

Ощущение беды кольнуло сердце. Перемигиваясь, раскручивались впустую электронные барабаны. Исчез куда-то примеченный мной толстяк. Исчезли кавказцы. Опрокинутый, лежал на боку подсвеченый зеленым электричеством экранов высокий стул. Окошко кассы было наглухо закрыто железной шторкой. И дверь туда…

Коробочка рации сама прыгнула в пальцы.

— Нештатная, — прохрипел я на бегу. — Второй этаж. Зал игровых. Помощь. Милицию.

— Принято, — ответили мне.

— Бля!

Споткнувшись, загремел сзади Леша.

Черт с ним!

Я влетел в подсобку, выбив собой дверь.

Может быть и безрассудно. Может быть. Только я предполагал, что времени у меня совсем нет. А еще я жутко злился на владельца зала, который не первую ночь оставляет на обслуживании совсем молоденьких девчонок. Сволочь!

И попутно, каким-то совсем незначительным пунктиром думалось: если не придурки конченые, один обязательно держит дверь. Второй — ладно, у кассы за выгородкой, с ним позже, но первый… Господи, помоги, чтоб держал!

Так (с Господом) и влетел.

Взвизгнули, срываясь, выстреливая щепки и шурупы, петли. Пластиковое полотно разломилось. Хлипенькое было. Тр-рах! Трах, понимаете, тибидох!

Я не ошибся.

Тот, который поменьше, носатый, стоял-таки у двери. От удара его унесло к противоположной стене, что-то там посыпалось, а потом и основательно грохнуло об пол. Ныряя за выгородку, в тесный закуток, я успел рассмотреть массивный корпус игрового автомата и торчащие из-под него ноги. Да, слот-машины убивают…

— Зар-рэжу!

Девчонка сидела на полу под кассой и боялась дышать.

Блузка у нее была расстегнута, грудь обнажена, чашечки бюстгалтера, разъединенные, разрезанные, болтались свободно, рыхлый живот краснел свежими царапинами. От подола юбки шел вверх кривой разрез, в нем белело бедро, чулок с ноги был стянут наполовину.

На правой щеке у девчонки наливался синяк. Губы ходили ходуном. В глазах оловянно блестел страх.

Сбоку от нее, словно ужавшись в размерах, сидел на корточках кавказец номер два, улыбался, показывая желтые натуральные зубы и один стальной, смотрел на меня как на досадливую, вдруг выползшую букашку. Как на зазудевшего комара.

— Зарэжу! — повторил он и завел нож девушке под подбородок.

Нож у него был чуть изогнутый, опасный, острый.

Только тогда я сообразил, что стою против холодного оружия с голыми руками. Дурак!

Наручники и баллончик со слезоточивым газом не в счет.

Сзади шоркнуло, скрипнуло, я ощутил движение воздуха и подумал, что лучше бы это оказался Леша.

Кавказец смотрел мне в глаза, улыбка его становилась все шире.

От него сквозило безумием. Любовно отмеренным, разведенным, подогретым в ложечке на огненном язычке зажигалки безумием.

А ведь он убьет ее, понял я. Еще чуть-чуть — и убьет.

Я не знал правильных слов, которые могли бы его остановить. Да и были ли они, эти слова? Мне казалось, их нет.

— Сколько? — спросил я.

— Чиво? — прищурился он.

От темного глаза проступила к виску кривая, уродливая морщинка.

— Сколько людей умрет?

— Э! Один, да? — кавказец кивнул на девушку.

— Больше, — сказал я.

— Два, да? — кавказец сверкнул коронкой. — Она и ты, да?

Нож в его руке дрогнул.

— Больше. Сорок три.

— Ка-ак?

Он подался вперед. Ненамного, но подался. На десять, может, на пятнадцать сантиметров.

Мне хватило. В движение коленом я вложил всю свою силу.

— Н-на!

Сначала был звук «клац». Потом был звук «тум».

Кавказец затылком вонзился в полку, из прокушенного языка брызнула кровь. Нож затанцевал по керамике — звук был «дын-дын-дын». Как в автомате при выигрыше.

— Мамочка…

Девчонка на четвереньках торопливо перебралась через опрокинувшееся тело. Полное, веснушчатое лицо — в потеках туши.

Я помог ей встать.

— Мамочка… — повисла на мне она.

Ее колотило крупной дрожью. И меня колотило. До полной неразборчивости окружающего пространства. Попал как-то, надо же. Попал, думал я. Клац и тум!

Это потом уже, спустя вечность, в поле зрения возникли ребята, Леша, кто-то хлопнул меня по плечу, девчонка пропала, оставив мокроту на щеке, на шее, кавказцев выволокли. Я обнаружил себя сидящим у выбитой двери, рядом сидел спустившийся, бросивший свой «Фронтир» Жора, пальцы обжигал стаканчик с чаем.

— Ты — монстр, — говорил Жора, качая головой. — Что ты ему там сказал? Чего сколько?

— Да так, — я глотнул чая, — внимание отвлекал…

Говорить об угаданном числе почему-то не хотелось. Да и ни к чему.

Остаток ночи смешался в моей голове.

Я давал показания запаренному милиционеру. Затем снова давал показания. Объяснял. Расписывался. Повторял в сотый раз.

Нет, сразу было видно. Что видно? Что что-то с ними, с кавказцами, не то. Это вырабатывается. Особенно если человек склонен к внутреннему анализу. И память зрительная хорошая. Игоря вон спросите, мы его меняли. Спросите, спросите…

Дверь, да, сломал. Не могу четко сказать, понял как-то и все. На уровне интуиции. Ну, представь, лейтенант, мелочи сложились и дали общую картину. Хочешь, называй озарением. Озарило меня, что оба они в кассе. Где подпись ставить? Внизу?

Затем я жевал в комнатке отдыха притараненные ребятами бутерброды и пил какую-то коричневую бурду из кофейного автомата.

Леша с полчаса крутился около меня с покаянным видом, наконец, набравшись храбрости, выдавил, что он не виноват, что он бы тоже, вместе со мной, но урна…

Он закатал штанину, показывая плюху гематомы на голени. Здоровую плюху. Он, наверное, и урну бы приволок в свидетели: вот здесь, вот об этот вот гадский угол…

Я махнул рукой.

Чем бы он мне там помог?

Затем медики, приехавшие заодно с милицией, заклеили мне порез над бровью. Я стал бравый и раненый. Только никак не мог вспомнить, как так меня угораздило. Щепкой, видимо, дверной задело. Осколком.

Снаружи шелестел дождь. Асфальт пузырился, множился лужами. Ночной фонарный свет висел над землей слепыми желтыми пятнами.

В третий или в четвертый раз спустился Жорик.

— Ну как там, хрустит? — спросил я.

— Когда хрустит, когда нет, — Жора вздохнул. — Слушай, может, это шейные позвонки?

— Так звук-то откуда идет?

— Да я и не знаю уже…

Кофейный автомат от Жориного пальца дрогнул, мигнул и дунул кипятком в подставленный стакан. Акупунктура, блин.

— Ну, я пойду, — Жора посмотрел на меня. Хмыкнул. — Рожа у тебя, Шарапов…

Я тронул пластырь над глазом.

— Что, боевая?

— Рэмбовидная.

И Жора, овеваемый кофейным парком, поплыл из комнаты. Я запоздало бросил вслед ему пачку желтых стикеров.

Делать было нечего. До конца смены меня обязали никуда из комнаты не уходить. То ли хотели в очередной раз снять показания. То ли чуть ли не опознание надумали провести.

В маленьком зеркале на стене заклееный лоб мой действительно выглядел мужественно. То есть, вкупе с рожей.

Я посмотрел отражению в нездорово поблескивающие глаза.

А Ирке, спросил его-себя, как мы лоб объясним? Соврем? Или честно расскажем?

Я вдруг клацнул зубами.

Ох! Припозднившаяся ознобная волна прошлась по мне от макушки до пяток.

На волосок, подумалось, на волосок был от смерти… Повернись все немного по-другому, и лежал бы. Мертвый…

Кавказец в памяти улыбнулся и повел ножом: «Зар-рэжу». Беззащитный белый живот внизу. Глаза, остановившиеся, неподвижные, как у слепого…

Бр-р-р! Лучше не вспоминать.

Я щелкнул по отражению ногтем. Ну-ка, улыбочку. Спросил: «Сколько?» Спросил. Сказал: «Сорок три»? Сказал. И лоб.

В общем, Лёня, ты становишься похожим на сумасшедшего старика.

«Отя!» — как говорит Вовка. То есть, вот.

Желто-коричневый, под избушку раскрашенный киоск уже работал. Запах блинов сводил с ума. Улыбчивая толстушка за стеклом смотрела доброжелательно и весело.

— Вам чего? Говорите.