Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6565 ( № 35 2016) Страница 19

Впрочем, Костя влюблён в Машу. Но эта подростковое чувство воспринимается как блажь, недоразумение, по молодости простительное. Из-за Маши он совершает «героические поступки» – грабит магазины… В это не очень верится; скорее всего, он отдаёт ей свои деньги, симулируя ограбление, – не хочет, чтобы она знала, что он сын олигарха, хочет, чтобы его приняли за отважного уголовника.

А угловатый ангелок Маша – просто какой-то монстр. С удовольствием берёт ворованные деньги. Как стервятница, забирает дорогие шмотки у «приговорённой к смерти» Маргариты, типа тебе они больше не пригодятся. В конце, когда Костя предлагает ей жениться, говорит, что деньги возьмёт, а замуж за него не пойдёт.

Свет умерших

Самый спорный выверт сюжета – смертельная болезнь героинь, он нужен, по-видимому, для того, чтобы избалованную любовницу олигарха опустить на социальное дно и, понятное дело, эмоционально оглушить зрителя. Удивительно, что, узнав о болезни, Маргарита не бежит со своим горем к родным и близким (их у неё нет, как нет родных и биографии ни у одного из персонажей фильма), а во время полового акта сообщает своему замминистра, как она его ненавидит. За это, разумеется, её выгоняют из дома, лишают машины, блокируют карточки (ужасный век, ужасные сердца, жестокая Москва!). Капризная, вздорная барыня Маргарита сталкивается с миром обычных людей, знакомится с неунывающей простолюдинкой Машей, вместе они пьют, безумствуют, мажутся красками и «отпечатывают» свои голые тела на больших листах бумаги: выставив эти «картины умирающей» в галерее своего друга, Рита надеется поправить своё финансовое положение, но все друзья, разумеется, от неё отворачиваются.

Изумил врач (профессор Беридзе): он без сочувствий и сантиментов сообщает Рите о страшном диагнозе (жить вам осталось три месяца!), и тут же настоятельно предлагает больной завещать свои органы клинике (они очень важны для науки). На самом деле Рита здорова (Костя подменил медкарты Маши и Маргариты), а «смертельно больная» Маша вместо обещанных трёх месяцев преспокойно и весьма интенсивно живёт уже два года и идёт к своей цели. Какая-то неправда и в том, что она, привязавшаяся вроде к Косте, в тесной гримёрке клуба неожиданно изменяет ему с каким-то неизвестным господином, не появляющимся в кадре ни до, ни после. Безусловно, подобные предательства бывают не только в кино, но здесь, думается, это нужно сценаристам для того, чтобы Костя, только что укравший у отца двести тысяч евро для Маши, её застукал с другим, ужаснулся и с горя пошёл топиться. Он таки пошёл. Его соучастница Рита (она раскрыла Косте код сейфа), рассчитывавшая на половину уворованной суммы, тоже очень расстроена и тоже совершает попытку самоубийства. И тоже неудачную.

Высший взлёт фантазии создателей фильма в том, как Маргарита в клинике воспринимает известие о врачебной ошибке: она не смертельно больна, а, напротив, наконец беременна. Вместо того чтобы задохнуться от счастья, Рита, возмущённая, бросается с кулаками на доктора: «Вам не нужны мои органы?.. Верните всё немедленно!» Впрочем, в высшем свете, видимо, реакции отнюдь не низкие, плебейские, а высшего порядка, парадоксально креативные. Ну да, мир сошёл с ума: жизнь равна смерти, добро – злу, врачи – бессердечные рвачи, чиновники, призванные бороться с коррупцией, – сами первейшие коррупционеры, педагоги, обязанные воспитывать детей, их растлевают, искусство замещается антиискусством… Последние времена, которые тем не менее нужно прожить с комфортом.

Хеппи-энд

В финале этого аттракциона невиданной сценарной щедрости, вдоволь «настрадамшись», все герои участвуют в жизнерадостном апофеозе. Зима, рождественские праздники; уже с большим животиком Маргарита и замминистра вместе фланируют по многолюдной галерее, где представлены шедевры – те самые листы с красно-синими отпечатками её и Маши тел. Последняя тоже в полном порядке, близка к «сбыче мечт». Заявилась в клинику и молит: «Сделайте мне ноги, чтобы четыре просвета! У меня есть на это деньги!» (Господи, эта прелестная девочка ещё и непроходимая дура? Если бы это было возможно, что там силиконовые груди – индустрия по выпрямлению ног была бы самой доходной в мире! Ну да ладно.) Все счастливы, все при деньгах. Что хотели, то и получили. Даже Костя. Он помудрел, находится на Тверской в квартире коллекционера «предметов смерти у разных народов» (участие выдающегося советского артиста Юозаса Будрайтиса в этой роли призвано, видимо, внести толику мистики и продвинутой бесовщины, которой не чужды наши герои и весь креативный класс). Костя смотрит по телевизору фильм, в котором участвует Маша. В объятиях любимого Гоши Куценко она поёт что-то искренно, задушевно и по-английски. Хеппи-энд.

Каждый отдельный эпизод «Звезды» разыгран очень хорошо, но всё вместе это – постмодернисткий произвол, к огромной телеаудитории отношения не имеющий, но, видимо, выбивающий слезу у знатных буржуа. Высокохудожественное обрамление пустоты. Массовый зритель «Звезде» Анны Меликян предпочтёт в сотый раз повторяемый по телевизору лиозновский «Карнавал». Здесь же, повторяю, нет главного – жизни. Не выдуманной, суррогатной, сконструированной, а настоящей, живой, прекрасной и страшной. Сострадания нет, жалости, любви. К людям, стране и городу, в котором они живут. И именно это роднит «Звезду» с той немногочисленной социальной группой, которая «при поддержке мирового сообщества» задаёт тон в нашем киноискусстве. Ей непонятно и противно всё живое в России, здесь она продуцирует мертвечину, полагая, что настоящая жизнь где-то там, за границей «совка».

Вот характерный отрывок из интервью Северии Янушаускайте: «Когда я чувствую, что скучаю по Москве, я понимаю, что соскучилась по очень конкретным людям, очень конкретным домам. Но отнюдь не по этому ужасному государству. Когда я впервые приехала в Москву, я испытала шок, поняла, что я совершенная европейка и Москва слишком далека от меня».

Европейцы! Ну-ну. И снимали бы такие фильмы у себя в европах и на европейские деньги, например где-нибудь в Грузии или Литве. Когда-то, в эпоху ещё более «ужасного государства», там было великое кино.

Не уже ли

Не уже ли

ТелевЕдение / Телеведение / Телеобзор

Чижов Михаил

Теги: Телевидение , культура , реклама

От 1 сентября до Грегори Пека и Константина Леонтьева на «Культуре»

Этот канал хорош прежде всего тем, что на нём нет рекламы. Той беспардонной, назойливой рекламы, что нахально лезет в уши, не спрашивая у зрителя разрешения на вторжение в личную жизнь. Организаторы «Культуры» отлично понимали, что реклама – это зло, отказавшись от которого, можно получить дополнительных зрителей. И многие граждане смотрят этот канал по самой простой причине – не надо через каждые десять минут тянуться к пульту и убавлять звук, ибо реклама в полном соответствии с коммивояжёрским жанром звучит в два раза громче.

Главное же, как всегда, содержание. Стыковая неделя между беспечными летними каникулами и трудовым началом в школе ознаменовалась особым вниманием к детству, к школе, к образованию.

В самый праздник, в первый день нового учебного года, Фёкла Толстая позвала за свой круглый стол «Наблюдателя» известных московских учителей для обсуждения последних новшеств в системе школьного образования. Сразу же проявился дёготь в непременной ложке, без которого редко что-то в России обходится. Почему эта передача состоялась в 10.15 и 1 сентября, когда тысячи родителей, бабушек и дедушек с замиранием сердца провожают детей и внуков в «страшную» по неизвестности школу, переминаются с ноги на ногу у школьных дверей в ожидании начала торжественной линейки, но никак не сидят у телевизоров, чтобы узнать, что же ждёт их отпрысков в школе? Без сомнений, подобную передачу надо демонстрировать 31 августа – накануне события, а не во время его.

Ну да ладно. Очень тонко был подобран состав участников – представлены все основные нации РФ: словесники и доценты Высшей школы экономики (ВШЭ) Евгения Абелюк и Надежда Шапиро, учитель математики Сергей Бушин и директор частного лицея Рустам Курбатов. Все учителя горячо убеждали телезрителей, что ЕГЭ не страшен и не играет в жизни школы большой роли, но говорили о нём четверть всего отведённого времени. При этом ужасались металлоискателям, через которые школьнику надо пройти, чтобы попасть на ЕГЭ, шутя называя его «оно». Страшились очередей на апелляцию результата гуманитарного ЕГЭ – приходится стоять по 8 часов в коридоре, и зависит он от знаний экзаменующих и других «случайных» факторов. Удивлялись тому, что задания к ещё более усложнившемуся ЕГЭ по математике составляли «не очень умные люди». Короче говоря, всё хорошо, прекрасная маркиза, только кобыла сдохла, а в вузах вынуждены вводить факультеты довузовской подготовки, и выясняется, что студенты пишут слово «неужели» вот так – «не уже ли».