Владислав Крапивин - Струна и люстра Страница 19

Сперва я по наивности и неопытности думал, что такой страх — у меня одного. Мол, следствие давней детской боязливости, из-за которой я долгое время не мог решиться прыгнуть в воду с вышки и переплыть нашу Туру. Укорял себя, говоря, что надо быть посмелее, раз уж взялся командовать юным народом. И однажды, в минуту откровенности, поделился сомнениями со своим другом Володей Матвеевым, он работал тогда заместителем главного редактора журнала «Пионер». Вожатский стаж у Володи был к тому времени ого-го какой, не в пример моему!

Володя глянул на меня слегка удивленно и сочувственно.

— При чем тут твои детские страхи? Сейчас-то ты боишься не за себя?

— Ну… теперь уже не за себя. Я вообще боюсь… За них…

— Так пора уже сообразить: это на все время, пока ты с ребятами. А может, и на всю жизнь. Понимаешь, это неискоренимо, раз уж заставила судьба вляпаться в вожатское дело. Такой страх — у всех у нас … А как без него? Если вдруг почувствуешь, что он пропал, оставляй работу с детьми…

— Спасибо, утешил, — проворчал я, разом ощутив Володину правоту. И… успокоился: раз неискоренимо, то куда деваться? Так и жил с той поры.

Если кто-то из мальчишек-девчонок не пришел на занятия, посылаешь к нему вахтенного (телефоны тогда были далеко не у всех): не случилось ли чего-то серьезного? В поездке на теплоходе или вагоне несколько раз ночью встаешь, смотришь: не раскинулись ли во сне и не загремят ли с верхней койки? Кто-то сильно закашлял в палатке — думаешь: не простыл ли под шквалистым ветром? Или с много раз уже упомянутым Вовочкой Шардаковым (Санькиным братом) эпизод: он, бестолковая личность, изображая раненного барабанщика, покатился с горы не в ту сторону, к обрыву, и пришлось отбрасывать камеру, лететь к нему в лихом вратарском броске…

А вот с тем же Вовочкой еще случай (раз уж пошло одно к одному). В зимние каникулы 1983 года был слет юнкоровских отрядов, ребята съехались из разных городов, поселились в одном из свердловских интернатов. Наша делегация, чтобы не отрываться от иногородних друзей, жила там же. Днем — всякие пресс-конференции, практические занятия, конкурсы, киносеансы. Вечером, оставив ребят с дежурным заместителем, я приходил домой и «вырубался», засыпал сразу. Но вот однажды — не могу уснуть. Точит какая-то нехорошая «пила». Вертелся почти до полуночи, потом встал. Сказал жене:

— Чую, что-то не так там. Поеду…

Та лишь вздохнула. Привыкла уже, как привыкают к ночным тревогам офицерские жены…

То пешком, то на «последнем случайном» троллейбусе добрался от дома до интерната. Вошел, спрашиваю у дежурного:

— Как вы тут? Все в порядке?

— Вообще-то в порядке… Только Вовка…

Оказалось, что Вовка лежит с температурой выше 39-ти — то ли с простудой, то ли с какой-то (не дай Бог!) инфекцией. У него уже суетится поднятый с постели по телефону молодой врач Андрюша Смирнов (одинаково преданный «Каравелле» и детской медицине). Здесь же врачи вызванной Андреем — на всякий случай — неотложки… Общими усилиями установили, что заразы нет, лишь какая-то лихорадка от перевозбуждения и усталости. «Будет жить…»

Потом «доктор Андрюша «обратился ко мне:

— А тебя-то чего принесло среди ночи?

— Не знаю. Интуиция…

Андрей подергал густую (тогда еще без седины) бороду. И поставил диагноз:

— Синдром повышенной тревожности, плавно переходящий в пожизненную паранойю. Долго не протянешь…

— Да хотя бы еще чуть-чуть… — просительно сказал я.

С той поры протянул почти три десятка лет. Но от «синдрома» не избавился…

К чему я вспомнил эти истории? Видимо, для того, чтобы «утешить» более молодых лидеров ребячьих сообществ: «Если у вас, ребята, в душе постоянно живет вот такой страх, не бойтесь его, это нормально. Бойтесь другого — если он вдруг исчезнет. Тогда лучше «завязывать» свое командирство, идти в дворники, продавцы или министры…

В мае 2004 года, накануне Дня победы, союз живущих в Екатеринбурге моряков-ветеранов наградил меня медалью, выпущенной к юбилею Российского флота. Вручал медаль Игорь Анатольевич Британов, капитан первого ранга, командир легендарной атомной подлодки К-219.

Я смотрел на него и думал: что же он испытывал, когда боролся за спасение своих матросов и офицеров, своего боевого корабля от смертельной опасности, от ядерного взрыва! Наверно, в нем тоже жил страх, и, конечно же, это страх был на много порядков масштабнее моего. Однако, думал я, у обоих этих страхов один «химический состав» (и, по правде говоря, даже по-мальчишечьи погордился этим).

Вернувшись домой, я на несколько минут прицепил медаль на обшарпанный комбинезон своего тряпичного зайца Митьки — это мой давний талисман, спутник и друг, не раз бывавший в шквальных переделках.

Митька вопросительно глянул уцелевшим в штормах пластмассовым глазом: «За что?»

— За наш страх, — сказал я.

Митька смотрел понимающе…

О «благодарности» и «общении»

Ну ладно, пора продолжить разговор о лидерах (ребячьих комиссарах). Еще об одной стороне дела. Если всякие «отклонения», вопреки мнению ранее упомянутого автора «Комсомолки», среди лидеров встречаются редко, то другой грех (да и не грех даже, а черта характера) замечаются чаще. Ее можно назвать «синдромом ожидаемой благодарности».

Люди с такой чертой очень часто самоотверженны, талантливы, готовы отдавать силы и время работе с детьми и не хотят за то никаких материальных благ и наград. Но хотят от ребят адекватной (по их, этих людей, пониманию) ответной отдачи: благодарности, преданности, любви и даже обожания. Желание в какой-то степени объяснимое, когда оно сидит внутри или проявляется в разумных и скромных пределах. Но, увы, часто (обычно со временем, когда накапливается утомление и начинает свербить опасный вопрос: «А для чего все это?») пределы размываются и «детская неблагодарность» предстает перед как бы очнувшимся наставником во всей своей «кошмарной масштабности».

И начинаются драмы, а порой и трагедии.

«Ах, я потратил (потратила) столько лет… Ах, я отдавала (отдавал) им всё, а они… Он вчера шел на улице навстречу и даже не поздоровался… Это крах моей жизни…»

Если не быть морально готовым к подобным «крахам», можно в самом деле однажды почувствовать себя банкротом. Но надо понимать, что, во-первых, такие случаи не столь и часты. А во-вторых, они вызваны обычно сугубо возрастными причинами старших подростков, когда у них начинаются всевозможные (в том числе и психические) ломки и гипертрофированная обидчивость, пересмотр «детских идеалов», разочарованность в прежних «кумирах» и стремление «по-новому осмыслить действительность». Здесь немалое поле для конфликтов, обид, ощущений, что «меня не поняли» и даже для заявлений: «Я тебе так верил, а ты…» Иногда такие конфликты удается сгладить, но бывает, кто кончается и хлопаньем дверью.

С давних пор я внушал своим помощникам и инструкторам, что мы работаем ради ребят, а не ради их признательности в свой адрес (признательность такая приятна, однако, если ее не заметно, не надо впадать в депрессию). Как правило, это встречало понимание. Была в ходу даже особая формула, выраженная словами известной песенки: «Можешь совсем уйти, только свети, свети…»

Надо учесть, что нередко те, «кто ушел совсем», возвращаются. Иногда через год, иногда через три или пять, иногда через десять или двадцать лет. Уже без обид, а с доброй памятью о прошлом и с желанием помочь нынешнему отряду. Потому что как ни «открещивайся от прошлого» и как ни «пересматривай идеалы», а от собственного детства не уйдешь и то, что оно дало тебе, не вытравишь из души… И всегда тех, кто пришел, встречают, как друзей…

А вожатым и наставникам, трепетно жаждущим ответной привязанности и признательности, могу только сказать: главная ваша награда в том, что вы смогли много хорошего вложить в выросших ребят. Благодарность же их никуда от вас не денется. Вы рано или поздно ощутите ее, только не надо спешить…

Примерно эти слова я говорил год назад одному своему знакомому из далекого от Урала города, специалисту по электронике, руководителю то и дело создаваемых им компьютерных клубов. Он очень любит компьютеры, но еще больше любит заниматься с ребятами. Причем, главным в этих занятиях, как я понял, не обучение профессиональным премудростям, а «роскошь человеческого общения» (по Сент-Экзюпери). Он собирает группу ребят и жаждет связать их прочными узами дружбы между собой и с ним, их лидером. (Не ищите здесь ничего такого, все в рамках добропорядочных отношений.) Он придумывает для мальчишек и девчонок клятвы верности их союзу и даже предлагает уколоть пальцы, смешать капли крови с вином и выпить в знак «кровного родства»… А когда замечает в ребятах некоторое охлаждение («Он вчера обещал и не позвонил!.. Я с ним говорю, а он и слушать не хочет!..»), начинаются терзания шекспировского масштаба: «Это предательство! Мы поклялись, а он…»