Дэвид Хоффман - Олигархи. Богатство и власть в новой России Страница 2

На кухне скромной московской квартиры, расположенной на втором этаже старого панельного дома, худощавый молодой человек, руководивший бригадой строителей, возмущался жизнью “при развитом социализме”. Это был Александр Смоленский, тридцатилетний трудяга, выросший без отца и не имевший никаких перспектив. Он был обижен на судьбу, обделившую его.

В Московском химико-технологическом институте им. Д.И. Менделеева, престижном учебном заведении, готовившем инженеров-химиков, двадцатиоднолетнему Михаилу Ходорковскому до получения диплома оставалось учиться еще год. Его мальчишеский голос скрывал напористость и честолюбие. Ходорковского уже тогда интересовала экономика. Он занимался сбором членских взносов в комсомольской организации и участвовал в создании молодежного кафе в своем институте.

В бастионе советской прикладной науки, Институте проблем управления, где математики и ученые других специальностей разрабатывали способы управления баллистическими ракетами и атомными электростанциями, тридцатидевятилетний Борис Березовский занимался теорией принятия решений, руководил лабораторией, а в последнее время даже мечтал о получении Нобелевской премии.

По шоссе, ведущему в международный аэропорт, за рулем собственного автомобиля ехал разочарованный жизнью щуплый молодой человек, занимавшийся частным извозом. Владимиру Гусинскому было тридцать три года, и жизнь несла его по течению. Гусинский был зол на мир. Когда-то он мечтал о театральной карьере и учился на режиссера, но так и не покорил московскую сцену.

Одним из множества советских чиновников и хозяйственников средних лет, работавших в Мосгорисполкоме, был Юрий Лужков. Он ничем не выделялся среди тысячи сотрудников этого формального органа городской власти. Лужков, которому было тогда сорок восемь лет, говорил на языке управленческого истеблишмента и ездил на черной служебной “Волге”.

В заштатном Ленинградском инженерно-экономическом институте работал рыжеволосый долговязый Чубайс. Ему исполнилось тридцать. Он отличался упрямством и способностью к руководящей работе. Сын убежденного коммуниста, преподавателя военной академии, Чубайс начал терять веру в систему.

Даже если бы в день прихода к власти Горбачева они собрались в одной комнате, эти шестеро вряд ли знали бы, что сказать друг другу. Они были выходцами из разных слоев советского общества: из номенклатуры, науки, мира сомнительного уличного предпринимательства и из рядов советских хозяйственников. Но их общей отличительной чертой была способность изменяться. Каждый из них научился манипулировать старой системой и одновременно совершил невероятный прыжок в новый мир.

Четверо из них, Смоленский, Ходорковский, Березовский и Гусинский, в течение следующих полутора десятков лет стали богатыми магнатами, вошли в избранный круг финансистов, сколотивших свои состояния в тени политической власти и неофициально правивших страной во времена Ельцина. Двое, Лужков и Чубайс, стали влиятельными политическими фигурами. Лужкова трижды избирали мэром Москвы. В этом городе с самой большой концентрацией капитала в России Лужков создал собственную империю. Чубайс стал самым живучим из реформаторов 90-х годов, архитектором самой грандиозной в истории передачи государственной собственности в частные руки. Более, чем кто-либо другой, он имеет право называться отцом последовавшего за этим “дикого” захвата собственности.

Эти шестеро, как и их страна, были мало готовы к такому стремительному переходу. Отсутствовал и исторический опыт, на который можно было бы опереться. Откуда и от кого узнали они, как надо действовать? В советские времена они пробивались в “закрытые” библиотеки и читали книги по западной экономике и финансам, доступ к которым был ограничен. Они изучали такие страны восточного блока, как Венгрия и Югославия, экспериментировавшие с более либеральными моделями социализма, бывали на Западе. Их восхищали дерзкие герои голливудских фильмов, привезенных в Москву на “пиратских” видеокассетах. Позже они прошли индивидуальное обучение у таких магнатов и финансистов мирового масштаба, как Руперт Мэрдок, Джордж Сорос, у многочисленных представителей американского и английского финансового капитала, частного банковского капитала от Женевы до Гибралтара. После 1992 года Россию наводнили американские и европейские инвестиционные банкиры и юристы, оказывая помощь в написании Российской программы массовой приватизации, составляя проекты важнейших законов, регламентирующих деятельность компаний, и создавая рынки капитала. Международные финансовые организации — Всемирный банк, Международный валютный фонд, Европейский банк реконструкции и развития и другие — привнесли западные образцы и идеи в зарождавшийся российский капитализм 1990-х.

Новые российские магнаты многое позаимствовали из богатой истории американской и европейской плутократии. Хотя российские состояния были относительно невелики — любой из четырех ведущих российских коммерческих банков в 1995 году занял бы, к примеру, где-нибудь в Италии место не выше тридцатого, — их обладатели тем не менее переняли стиль и методы баронов-разбойников, копируя их наглый стиль, холодную уверенность в себе, дерзкие гамбиты и дорогостоящие причуды. Сходство с американскими капиталистами начала XX века было не случайным. Впечатляющие романы Теодора Драйзера “Финансист” и “Американская трагедия”, переведенные на русский язык, пользовались большой популярностью в советскую эпоху, потому что содержали резкую критику негативных сторон американского капитализма. Многие приемы первых российских финансистов можно найти в сделках героя романа “Финансист” Фрэнка Каупервуда, который использовал в своих интересах банки, государство и вкладчиков, манипулировал всем фондовым рынком и поглощал компании. Роман, написанный в 1912 году, был основан на фактах из жизни реального американского магната Чарлза Т. Йеркеса.

Но, даже следуя западным образцам, российские магнаты сохраняли уникальность. Они унаследовали страну, политическая и экономическая культура которой имеет вековые традиции подчинения власти, деспотической власти, от царей до комиссаров. Они унаследовали общество, в котором простейшие человеческие инстинкты частной инициативы и предпринимательства подавлялись на протяжении семидесяти лет и оставались только в теневой сфере. В первые годы после переноса рыночной экономики на чуждую ей почву было трудно избавиться от советского мышления.

Уникальность России заключалась и в том, что она сделала важный выбор сразу после крушения Советского Союза. Ельцин сформировал отряд радикальных молодых реформаторов, в их числе и Чубайса, которые, считая, что времени мало, всеми силами принялись крушить старую систему. Они решили сначала отпустить цены и собственность и лишь потом ввести правила и создать структуры рыночной экономики. В результате российский капитализм родился в безвоздушном пространстве, в вакууме без действующих законов, а государство было настолько ослаблено, что не могло применять имевшиеся законы. Снова и снова поднимались вопросы о сделках, заключенных этими людьми. Были ли они законными? Были ли они преступными? Ответить на эти вопросы нелегко, потому что участники сделок действовали в мире, в котором не существовало юридических или моральных сдерживающих факторов, характерных для зрелого западного общества. Тогда, в самом начале, Россия была страной, в которой не существовало главенства закона. Ложь, воровство и обман были частью повседневного бизнеса, а насилие, жестокость и принуждение — средствами достижения цели. Не оправдывая заказные убийства, неприкрытое воровство и алчные амбиции тех, кто возглавлял капиталистическую революцию в России, следует сказать, что все это происходило в условиях свободного падения, в зоне неведомого. Летом 2000 года один из российских магнатов с грустью сказал мне, что его заветная мечта с советских времен о чудесах свободного рынка, частной собственности и главенстве закона оказалась слишком примитивной.

“Потребовалось гораздо больше времени, чем мы думали, — сказал он. — И слишком много людей было убито”.

В западных странах магнаты часто использовали в своих интересах как государственный, так и частный капитал. Ротшильды были банкирами королей, Дж. П. Морган выступал в качестве посредника между английскими инвесторами и американскими железными дорогами. Но богатство первых магнатов России поначалу имело единственный источник — государство. Российские “акулы” хорошо видели и умели использовать многочисленные слабости российского государства. Они сколачивали свои состояния благодаря колоссальным несоответствиям в сфере цен, собственности и торговли, оставшимся в наследство от советской системы. За некоторыми известными исключениями, в те первые годы они не строили ничего нового. Первый урок, который им пришлось выучить, — это как делать легкие деньги, и деньги действительно приходили к ним без труда, сами собой, будто появлялись из воздуха.