Иван Родионов - Наше преступление Страница 2

– Иван Данилович, – вспоминала Мария Михайловна, – прочитав в журнале «Октябрь» первые страницы до боли знакомого ему текста, очень схожие с уже слышанными им в стенах фронтовой редакции, бросился в местную писательскую организацию и попытался выяснить: КТО ТАКОЙ ШОЛОХОВ?

Не получив ответа на месте, Днипровский написал в Москву (и, кажется, сам доставил письмо по адресу). Он сообщал о том, что знает об истории создания этого произведения. Но вскоре жалобщик был вызван и строго предупрежден: прекратить всяческие попытки опорочить имя молодого советского писателя Михаила Александровича Шолохова. А опубликованное 29 марта 1929 года в «Правде» известное письмо пролетарских писателей А.Серафимовича, Л.Авербаха, В.Киршона, А.Фадеева и В.Ставского в защиту Шолохова и вовсе грозило всем сомневающимся и подозревающим судебной ответственностью.

Итак, запрет на правду и тяжелая болезнь Ивана Даниловича не дали ему возможности довести дело Шолохова – Родионова до конца. К сожалению, в дневниках Днипровского почти ничего, кроме недоуменных вопросов, я тогда не нашла. Возможно, еще и потому, что многие строки в них были зачеркнуты несмываемыми чернилами, очевидно, уже впоследствии, под страхом нежелательных разоблачений.

История с Родионовым и его произведением имела и свое продолжение. Уже после смерти мужа Мария Михайловна Пилинская отдыхала в санатории в Пятигорске и встретила там однофамильца Родионова. Вскоре она выяснила: однофамилец оказался сыном того самого казачьего есаула! Он рассказал вдове, что вместе с матерью, то есть женой И.А.Родионова, пытался судиться с Шолоховым, но дело было передано в управление по защите авторских прав писателей, где и заглохло.

Обстоятельства личной жизни привели меня со временем в Москву, и я потеряла связь с Марией Михайловной Пилинской, умершей в 1976 году, а все дневники и рукописи Днипровского незадолго до этого были переданы в Киев, в литературный архив. Много лет, занятая оперативной журналистской работой, я не имела возможности вернуться к расследованию известной мне версии. К тому же обстановка в стране и в литературе вплоть до смерти Шолохова в 1984 году и начала перестройки в 1985 году по-прежнему мало способствовала выяснению подобных фактов.

Даже в 1988 году, в период разгоревшейся вновь на страницах журнала «Вопросы литературы» дискуссии о «Тихом Доне», в ответ на предложение опубликовать собранные мною материалы, я решила, что еще не время. Но уже весной 1991 года приехала в Киев для работы с хранящимися там документами И.Д. Днипровского.

...Я рассталась с этими бумагами около 20 лет назад, не понимая тогда до конца всей ценности сведений, зафиксированных в дневниках и рукописях Ивана Даниловича. И приступила к их новому прочтению с трепетом и волнением, возвращаясь в прошлое, в свою молодость. Сидя в литературном архиве под сводами древней Софии Киевской и крепко держа в памяти устные рассказы Пилинской, я пристально вчитывалась в забытые строки биографии писателя, его многочисленные записи.

День за днем скрупулезно просматриваю дневники, записки, черновики, выискивая хоть что-то, напоминающее о связи с Родионовым. И вдруг... Маленький, серенький блокнотик, карманный «Notes» с планом на 1934 год (ф.144, оп.1, стр. 203). Шесть или семь пунктов, намеченных на этот год, оказавшийся последним в жизни писателя. Быстро пробегаю глазами пункты первый, второй, третий. Дохожу до четвертого: «Шолохов или Родионов?» и чуть не вскрикиваю. Вот он, все тот же проклятый вопрос, мучивший Ивана Даниловича с 1928 года, вопрос по сути запрещенный, так и не нашедший ответа. Значит, права была Мария Михайловна, утверждая, что, несмотря на запреты и предупреждения, на тяжелую болезнь (туберкулез), муж тем не менее собирался обнародовать свое бесценное свидетельство. Но, к сожалению, не успел.

Для меня эта крохотная запись в карманном блокнотике была очень важной находкой, подтвердившей воспоминания Пилинской. И главное в ней было то, что обе эти фамилии – Шолохов и Родионов – оказались связанными (по крайней мере, для Днипровского). Были и другие находки. Хорошо понимая, что документальных доказательств у меня пока еще мало, я в тот же приезд в Киев решила вернуться к ранее изучаемым рукописям Днипровского. «Ведь не мог молодой, начинающий писатель не отразить в своем творчестве столь важное в его жизни событие, как знакомство с известным литератором Иваном Родионовым. Где-то у него об этом уже читала», – подумала я, вспоминая минувшее, и обратилась к рукописям, посвященным войне и военной службе. Так и есть – это серия повестей о Верховном Главнокомандующем русской армией в I-й мировой войне. Не стану отягощать текст номерами единиц хранения, не столь обязательных, как мне кажется, для этой публикации, но именно в одной из них прочла о намерениях Днипровского описать в романе «Последний Главковерх» фронтовую редакцию со следующими лицами: Крыленко, Корнилов, Брусилов, Алексеев, Духонин, Н.В.Брусилова, Керенский, Скобелев-Чхеидзе, Азарх-Коллонтай. Однако развития сюжета в этой рукописи, к сожалению, нет. Зато в следующей – «Балет у Главковерха» судьба, кажется, награждает меня за настойчивость, и я нахожу, что искала. Внимательно слежу за описанием светского приема у жены Верховного Главнокомандующего генерала Брусилова. Так, характеризуя гостей, Днипровский пишет: «Этот колоссальный редактор «Армейского вестника» (название газеты сохранено в точности, и должность героя, как я выяснила потом – тоже), казаче-донской есаул, литератор, счастливый конкурент яснополянского усопшего, кокетничающий с княжной Щербатовой». На приеме есаул знакомит гостей с отрывками из трилогии «Святая Русь» и слышит в ответ гул одобрений и прежде всего от хозяйки (Н.В.Брусиловой). По выражению Днипровского, жена Верховного Главнокомандующего открыто демонстрировала свое расположение к литератору и «простирала над ним крылья орлицы». Обсуждая прочитанное и услышанное, одна из гостей, все та же княжна Щербатова, делает автору комплимент, граничащий с пророчеством: «Толстой, – говорит княжна, – писал, не видя Кутузова... А Вы пишете своих героев с натуры. Какой Вы счастливый!»

В другом месте этой же повести Днипровский упоминает, что литератор – бывший пациент санпоезда (находящегося под опекой госпожи Н.В.Брусиловой –Г.С.). Я полагаю, что эти и другие данные взяты Днипровским не с потолка, тем более, что все описанное сходится с воспоминаниями М.М.Пилинской. И, покидая Софию Киевскую, чувствую, что моя поездка оказалась вполне оправданной.

Вернувшись в Москву и в тот же день прогуливаясь по старинным арбатским переулкам, с восторгом рассказываю о своих находках историку Ирине Александровне Булгаковой. Упоминаю и о связях Родионова с Толстым.

– Это же можно проверить! – восклицает Ирина Александровна и, не мешкая, ведет меня в свой дом, к полкам домашней библиотеки. С профессиональной быстротой находит она нужный том Маковицкого (как известно, врача и секретаря Толстого, фиксирующего всех лиц, встречающихся со Львом Николаевичем или чем-то заинтересовавших писателя) и ищет соответствующую сноску.

Именно тогда впервые узнаю я о Родионове – публицисте, земском деятеле, авторе романа «Наше преступление» и о высокой оценке Толстого, данной этому произведению. Вот что окрылило молодого прозаика и вселило в него надежду на встречу с корифеем русской литературы. Очевидно, тогда и было принято решение о поездке в Ясную Поляну, о пересылке (или доставке) рукописи нового задуманного им романа о казачестве. Но, как мы уже знаем, поездка закончилась ничем. Однако толстовский след в данной истории оказался запечатленным не только в словесных воспоминаниях, но и зафиксирован документально.

– Бегите в Ленинку, – напутствовала меня все та же Ирина Александровна, – и ищите там роман Родионова.

Что я и сделала. Так летом 1991 года я открыла для себя забытого русского писателя, сыгравшего немалую роль в нашей публицистике и прозе.

Он перевернул новую, тяжкую страницу в истории России, и как уже упоминалось, в истории наших героев. Молодого 18-летнего Ивана Днипровского призывают в армию, где он воюет и пишет окопные песни-стихи и корреспонденции, отсылая их в газету «Армейский вестник», а в 1916 становится ее штатным сотрудником. Пути Родионова в армию, а затем в газету, к сожалению, были поначалу не так ясны, хотя дальнейшие поиски позволили уточнить многое.

После знакомства с романом «Наше преступление» все пути ведут меня в газетный архив Ленинской библиотеки, расположенный в Химках. Есть ли там такая газета? Сохранилась ли? Наволновавшись достаточно по этому поводу, я, наконец, с трепетом обхватываю обеими руками тяжелую подшивку «Армейского вестника», издаваемого при штабе Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. Начав читать ее не по порядку и открыв первый же номер за 1916 год (порядковый – 215) в надежде найти хоть какую-нибудь заметку с искомой фамилией, я снова ахаю: ее главным редактором (к тому времени) оказывается не кто иной, как есаул И.А.Родионов! Как и когда это произошло, мне удалось узнать позже, но номер, с которого пошла редакторская подпись Родионова, я засекла уже по подшивке. А газета – это всегда лицо ее редактора, и в моих руках оказываются целых 614 номеров, так много рассказывающих и о ее авторах, и о ее редакторах. И я приступаю к изучению интересующего меня лица.