Юрий Воробьевский - Черный снег на белом поле Страница 2

Что же делать? Катастрофа! Ничего, форс-мажорные обстоятельства в договорах о поставках учтены. Знаете что такое форс-мажор в сфере экономики? Это отображение возможного прорыва в якобы прагматический мир — незримой реальности. Хаоса.

Итак, уничтожаются свои птицефермы, заключаются договоры о поставках «ножек Буша». Янус (ко всему прочему — бог договоров) доволен. Ведь теперь он состоит на службе в американском Центре по контролю профилактики и заболеваемости. Не слышали о таком? Еще услышите.

Как-то мы гуляли по территории Кремля и остановились рядом с бравым курсантом военного училища. Он специальной перчаткой придерживал крупную птицу. Кажется, это был сокол-тетеревятник, несущий здесь особую службу. Пернатый хищник должен был атаковать стаи ворон. Отгонять этих картавых паразитов от увенчанных крестами золотых куполов, от памятников нашей славной истории. Очень хотелось посмотреть боевую птицу в деле. Ждали долго. Пошел дождь. Рядом на дереве закаркала здоровенная ворона. Мы захлопали в ладоши — хоть так отогнать. Но мокрая птица и не думала улетать. Смотрела на нас лукавым глазом... Как будто и не птица даже.

Да, «перехватчик» в воздух так и не поднялся. Неужели и сокол Рюриковичей, и орел Российской империи — лишь пыльные чучела в музее политической орнитологии?

Пернатые носятся в недоступной стихии. Значит — общаются богами. Они покидают родные края, а спустя месяцы возвращаются. Конечно, они — посланцы иного мира. Мира мертвых.

В тот мир человек попадает, пройдя через агонию. Через предсмертные конвульсии, когда одна за другой параличом поражаются мышцы. Агония — по-гречески борьба. Бьющийся человек словно борется со смертью. Все кончено! Пора воссылать моления богу конца. И помянуть умершего на следующих агониях — ритуальных состязаниях, посвященных Янусу.

Янус — языческий бог всякого входа и выхода. Что касается выхода, то в медицине его принято обозначать аналогичным термином anus. Через это отверстие хаос также старается ворваться в мир человеческой культуры, идеологии, политики. В этом смысле даже определенная преемственность образовалась.

В 1785 философ Иеремия Бентам написал эссе «О педерастии». Англичанин призывал отменить любые санкции против гомосексуализма, лесбиянской любви, мастурбации и скотоложества. Осуждение педерастии он назвал «результатом иррациональных религиозных страхов, порожденных ветхозаветным разрушением Содома», закрепленных благодаря «иррациональной антипатии» общества к наслаждению в любом виде, особенно в сексуальном. Как видим, Фрейд не был оригинален. Христианская мораль не существовала в мире Бентама. Более того, он утверждал, что принцип аскетизма выдвигает на первый план то, что противно пользе. Философский ли он, или религиозный, — аскетизм всегда стремится уменьшить человеческое счастье... Так считал этот поборник свободы.

Впрочем, о «боге анусе», к которому склонились многие «бес-сильные мира сего» — ниже...

В знаменитом произведении Аристофана птицы утверждают свое первородство. Говорят, что порождены Хаосом в тартаре. Что являются древнейшей «расой» на земле. У них особые права: они — старше богов. Многочисленные стаи могут быть опасными для человека. В одной из сцен аристофановских «Птиц» герои едва спасаются от острых клювов.

Клюв, клевать и клеветать — от одного корня. Клевый — ловкий, умеющий ловить свое. Клевета, блеф, обман... Все эти снасти помогают ловить людей в сети, словно глупых перепелов. О таких старец Паисий Святогорец специально молился: «Помяни, Господи, рабов Твоих, которых ловят и хватают, как птиц».

...Что ж, думаете, заклюете нас, посланники хаоса? Но мы знаем другое: клевета сплетает нетленные венцы.

Да, в этой комедии (теперь театр Аристофана порой называют театром абсурда) бывало и страшно. Зрители испытывали чувство, которое Аристотель назвал, terror (ужас). Эти шоковые эмоции роднили театр с религиозными мистериями. Аристотель точно сформулировал их суть: «Таинственные празднества становятся незабываемым событием, отбрасывающим тень на всю дальнейшую жизнь человека, дают те ощущения, которые впоследствии изменяют все его существование». Пролетят века, и посвятительные мистерии превратятся в социальные технологии. Само «общество спектакля» будет срежиссировано террором. И он, этот ужас, произведет с человеком такую метаморфозу, которая не снилась ни Овидию, ни Апулею...

«Doors». «Двери» Джима Моррисона распахнулись, и в его открытое сознание хлынуло: «Страх — это крыльцо, пронзенное свистом северного ветра, орел, почуявший смерть, но грациозно парящий в ночи над серебристым кроликом». Моррисон пропел это с притопами и прихлопами, с падениями, напоминающими наркотическую ломку, и с «индейскими» покачиваниями из стороны в сторону. На сцене он вел себя, словно белены объелся. Впрочем, по сути, так оно и было.

Как будто именно аристофановским мотивом воспользовалась Дафна Дюморье, написавшая рассказ «Птицы». Его и экранизировал Хичкок. Начинались 60-е. Но шум крыльев слышали еще немногие.

Многие современники Хичкока увидели во всепроникающих убийственных «птицах» техногенный образ. А именно — последствия атомного взрыва. Но тогда — хаос рукотворен? Более того, некоторые последователи неоплатоников уверены: хаос необходим, чтобы из него... вырастал новый порядок. Порядок из хаоса — есть и такой девиз. Он принадлежит масонскому Ордену.

Один из излюбленных масонских знаков — пеликан. В старину считалось, что эта птица кормит птенцов собственным телом. Такой зоологический курьез породил символ жертвенности. Он изначально ложный, и, если приглядеться к политическим вольерам нашего времени, эта ложность весьма точно характеризует суть происходящего. Вампиры рекламируют донорство. Убийцы борются за мир и безопасность. Грабители, позируя перед видеокамерами, жертвуют деньги больным и бедным. Эти «перемещенные предметы» в нынешнем театре абсурда никого не удивляют. По крайней мере, — мыслящих людей. Уже привыкли. Мир так изменился, что даже абсурд теряет свой смысл.

Пеликан, конечно, кормит птенцов пойманной рыбой. А масонская птица-символ — норовит уловить христианские души.

Кстати, Янус трактовался и как мир — mundus, ведь из него возник упорядоченный космос. Термин мондиализм (глобализм) — ойкумена без христиан — придуман именно масонскими «демиургами».

На обложке ангел нежно обнимает демона. Книга называется «Бракосочетание Неба и Ада». Откроем ее.

«Однажды увидел я объятого пламенем Диавола, который предстоял Ангелу, восседавшему на облаке; и говорил Диавол: «Вот в чем служение Господу: в почитании даров его в человеках, каждого по гению его, и в любви к величайшим из них; кто клевещет и завидует им — ненавидит Бога, ибо нет никакого иного Бога». Внимавший сему Ангел сначала посинел, затем, совладав с собою, пожелтел, наконец побелел, порозовел — и с улыбкою ответил: «Да ты идолопоклонник! Или Бог не Един?'или не явился Он в Иисусе Христе? или Иисус Христос не утвердил своих десяти заповедей?Или человеки не безумны, не грешны и ничтожны?» Диавол ответил: «Толки глупого в ступе пестом вместе с зерном, не отделится от него глупость его. Будь Иисус Христос величайшим из человеков, ты бы должен был возлюбить его превыше всех. Смотри же, как утверждал Он Свои десять заповедей. Не Он ли глумился над Субботой, и тем самым над Богом Субботы?не Он ли убил убиенных во имя Его? не Он ли отвратил закон от блудницы ? не Он ли присваивал чужой труд на пропитание Себе? не Он ли лжесвидетельствовал, пренебрегая защитою пред Пилатом ? не Он ли соблазнился, когда молился об учениках Своих и когда велел им отряхнуть прах от ступней своих, как откажут им в ночлеге? Я говорю: нет никакой добродетели без преступления сих десяти заповедей. Иисус же был сама добродетель и поступал согласно желанью, а не из правил». Пока он так говорил, я увидел, как Ангел, расправив крыла, обнял пламя и был пожран, и вознесся, как Илия.

ДОБАВЛЕНИЕ: Сей Ангел, ставший ныне Диаволом, мой закадычный друг. И часто вместе мы толкуем Библию в ее инфернальном, сиречь диавольском, смысле, который откроется людям, если заслужат они того. Есть у меня и Библия Ада, которую получат люди, хотят они того или нет».

Так писал Уильям Блейк, поэт и художник рубежа XVIII и XIX веков. Предтеча символизма. Визионер, которого с восьми лет посещали странные видения. Его «Иисус», как видим, поступал по принципу «делай, что хочешь». Сам нарушал заповеди.