Игорь Зудов - Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей Страница 2

Только для специалистов привожу окончательный диагноз: «Гнилостно-некротическая флегмона дна полости рта и глубоких отделов шеи. Медиастинит. Состояние после трахеотомии и вскрытия флегмоны. Сепсис. Интоксикационный синдром. Гнойный трахеобронхит. Двусторонняя пневмония. Сахарный диабет, 2 тип, компенсированный. ИБС. Гипертоническая болезнь 2». Как видите, медицинский чиновник выразился хоть и безжалостно, но в профессиональном плане вполне объективно.

Прошло более года после выхода из больницы. Отпраздновал второй день рождения. Последствия болезни преодолевал непросто. Приходилось заново учиться есть, ходить, говорить, без посторонней помощи делать первые 100 шагов, потом 200, 300... Многое из этого уже забылось. Но 23 дня, проведенные в реанимации, по-прежнему напоминают о себе. Ежедневно в 4 часа утра какая-то мощная внутренняя пружина разрывает мой сон. А через мгновение я с облегчением осознаю, что нахожусь не в больничной палате, а у себя дома.

Говорят, такому феномену есть физиологическое объяснение. Именно в это время начинают активизироваться жизненные процессы в организме. Но ведь не просыпается же здоровый человек так рано, а наоборот – спит сладким сном.

Один из друзей, медик по профессии, непосредственно принимавший участие в организации моего лечения, посоветовал описать свои впечатления и таким образом попытаться освободиться от их гнетущего воздействия. Совет оказался полезным. Расстроенная психика стала приходить в норму. Меня перестали мучить ночные кошмары.

Но наряду с этим захотелось понять, насколько типичны процессы, происходящие в наших больницах. Возможно, случившееся со мной – просто уникальное стечение обстоятельств, и не стоит выносить их на суд широкой общественности.

Тем не менее услужливая память упорно напоминала о других вопиющих случаях столкновения с отечественным здравоохранением. В результате пострадавшей стороной всегда становились родственники, друзья и знакомые, но никогда, заметьте, никогда, сколько помню, к ответу не был призван медицинский персонал. Даже если вина его отдельных представителей была очевидной.

Мешали жалость, нежелание испортить судьбу того или иного человека, наконец, неумение провести правильно соответствующие судебные процедуры. При этом по умолчанию предполагалось, что виновные сделают выводы из случившегося, постараются не допускать подобного впредь. Но все получалось с точностью до наоборот.

Врач не жрец, а партнер по лечению

Попустительство со стороны пациентов настолько развратило медицинское сообщество, что уже и очевидные промахи с их стороны не воспринимаются ими не только как преступления, за которые должно следовать неизбежное наказание, но и как ошибки, за которые стоит хотя бы извиниться. Безнаказанность, возведенная в превосходную степень, поставила врача, медсестру и даже уборщицу в больнице, в поликлинике, в санатории на такой пьедестал, с которого они воспринимают больных в лучшем случае как неразумных детей, но уж никак не в качестве равноправных партнеров, перед которыми они несут не только моральную, но и юридическую ответственность.

Отсюда снисходительное, а нередко хамское отношение к пациентам, ничем не оправданный снобизм. Правовые отношения между медицинским персоналом и основной массой населения находятся, как правило, на уровне крепостного права, когда барин-врач волен казнить или миловать подневольного больного.

Особенно это касается пожилых людей. Они безропотно терпят и окрик находящегося не в духе доктора, и многочасовые ожидания в очередях. А любые действия медиков, которые те обязаны совершать в соответствии с должностными инструкциями, воспринимают как милость, как поступок, достойный материального вознаграждения.

Мне возразят, что далеко не все из врачей соответствуют подобным стандартам. И я охотно соглашусь. Сам встречал на своем веку замечательных специалистов. Но исключения лишь подтверждают правило. Поведение многих медицинских работников в сфере государственных медицинских учреждений иначе как недостойным назвать трудно. А когда это сопровождается еще и непрофессиональными действиями с их стороны, наступает полная катастрофа.

Попробуем взглянуть на национальный проект «Здоровье» не глазами его разработчиков и конкретных исполнителей. Давайте проверим его на ощущениях чудом выжившего пациента. Одно можно смело утверждать. Выздороветь удалось если не вопреки, то уж точно не благодаря нацпроекту.

Перед вами подлинная история того, как «больной от могилы бежит». Возможно, кто-то посочувствует, а кому-то будет полезен этот жизненный урок. В данном случае лучше изучать чужой опыт, чем приобретать свой.

Болезнь как пожар

Ранним воскресным утром, как обычно, я вышел на традиционную прогулку в прекрасном настроении. Накануне вернулся с дачи – с чувством необычайной легкости после хорошей физической нагрузки и доброй русской бани. Через неделю предстояла поездка в Объединенные Арабские Эмираты, где кроме отличного отдыха есть что посмотреть и чему поучиться. Все было отлично!

Когда в гости нагрянули внуки, то на фоне оживленной беседы почти незаметными остались болезненные ощущения в горле. К вечеру стало хуже. Болезнь развивалась как пожар, раздуваемый сильным ветром. Температура 39, глотать невозможно. Из-за отека горла стало трудно дышать.

Несмотря на угрожающие симптомы, вызывать врача на дом по поводу, казалось бы, «банальной» ангины постеснялись. Тем более что к утру понедельника температуру удалось сбить домашними средствами.

Но уже к вечеру на лице и шее появились угрожающие вздутия размером с детский кулачок. Стало понятно, что без врачебной помощи не обойтись. И опять на ночь глядя врача вызывать не стали. Драгоценное время для ликвидации «пожара» в зародыше утекало как вода.

Наутро доктор из поликлиники поставил сразу три диагноза. Для устранения сомнений вызвал «скорую помощь». Но и приехавший с «неотложкой» врач не смог разобраться с характером заболевания. Полная неопределенность стала причиной направления меня в инфекционную больницу.

Как тут не вспомнить мудрое высказывание итальянского писателя Николо Макиавелли, заметившего еще в XV веке, что «тяжелую болезнь в ее начале легко вылечить, но трудно распознать. Когда же она развилась и усилилась, ее легко распознать, но трудно вылечить». Печальную аксиому подтверждает и медицинская статистика. По данным американских врачей, поздняя диагностика приводит к летальным исходам в 65 % случаев. К сожалению, в нашей стране достоверной статистики как по этому вопросу, так и по многим другим просто нет.

Два часа ожидания в очереди в приемном отделении больницы проходят как пытка. Мне становится заметно хуже, сопровождающий врач нервничает, но незыблемый порядок изменить нельзя. Еще час проходит в многочисленных осмотрах специалистов различного профиля, завершающихся вердиктом: «Нет, не наш больной».

По закону подлости лишь последний из них, стоматолог, устанавливает наконец диагноз. Звучит он как смертельный выстрел – «сепсис». А ведь для этого нужно было лишь заглянуть в рот, где к тому времени образовался второй «язык».

Заболевание страшно тем, что гноеродные микробы прорывают защитный барьер, попадают в кровь и распространяются с кровотоком из местного очага воспаления во все ткани и органы больного.

Необходима операция в специализированном хирургическом отделении. Такие отделения есть только в двух московских больницах. И мы снова в течение двух часов «мчимся» по забитым пробками улицам на другой конец города. Забегая вперед, скажу, что по оценке специалистов подобному больному в случае несвоевременной помощи оставалось жить от силы 10–12 часов.

Сказать, что я чувствовал себя плохо, – значит ничего не сказать. Когда мы наконец добрались до больницы, дойти до приемного отделения я смог уже только с помощью сопровождающего. Каждый шаг давался с таким трудом, что, казалось, я шел не по ровной поверхности, а поднимался в крутую гору.

После рентгена, давшего возможность хирургам планировать операцию, меня осматривали и другие специалисты – требовалось их заключение о готовности пациента к операции.

Несомненно, они прекрасно понимали, что шансов остаться в живых у меня было мало. Но вместо того чтобы морально поддержать больного, глядя обреченному человеку в глаза, они заводили разговор о материальном вознаграждении. И были очень разочарованы, узнав, что в больницу я приехал один и без денег.

Надо отдать должное, это не касалось хирургов, озабоченных сложностью предстоящей операции. Они сразу оценили тяжесть положения и не давали никаких гарантий на благоприятный исход. Так, во всяком случае, было заявлено младшему сыну, когда он приехал в больницу.

Вполне естественно, после длительного «катания» по Москве и здоровый человек почувствовал бы себя утомленным. Что уж говорить о больном? Но когда я попросил отложить операцию на завтра, мне довольно откровенно объяснили, что счет идет на минуты, а не на часы. И готовить меня к операции начинают немедленно, да к тому же в реанимации.