Василий Кисунько - Секретная зона: Исповедь генерального конструктора Страница 2

Случались неудачи,

а как же нам иначе

ракетой научиться в ракету попадать?

Примечание. Протяжка - сигнал (команда) на включение лентопротяжных механизмов контрольно-регистрирующей аппаратуры, подаваемый примерно за 40 секунд до старта ракеты или противоракеты при полигонных испытаниях. Выдача сигнала «Протяжка» сопровождается тремя фоническими сигналами в сети громкоговорящей связи, после которых выдается сигнал (команда) «Старт» - тоже дублируется фонически. Совокупность фонических сигналов «Протяжка - Старт» напоминает передаваемые по радио сигналы точного времени: три длинных и один короткий.

Все мы досыта наглотались таких секунд: и рядовые инженеры, и техники, и главные и генеральные конструкторы. Хотя, конечно же, среди первопроходцев никого нельзя назвать рядовым. Им всем, кому довелось самозабвенно вкалывать по зову отечества во имя его защиты от самого грозного оружия XX века, - всем им, моим незабвенным друзьям, с кем довелось делить и удачи и неудачи, я посвящаю эту книгу, а в ней - хорошо известную им песню:

Балхаш сверкает бирюзою,

струится небо синевой,

а над площадкою шестою

взметнулся факел огневой.

Не первый раз я вижу это,

но как волнуется душа,

когда летит антиракета

над диким брегом Балхаша!

А на холмах степного края,

как в сказке три богатыря,

площадки первая, вторая

и третья с главной говорят.

Знакомы мне «скорлупки» эти,

в которых вся моя душа:

ведь в их лучах летят ракеты

над диким брегом Балхаша.

Мне не забыть, как ранним мартом

в машине нашей цифровой

за три минуты перед стартом

произошел случайный сбой.

Но в тот же миг машину эту

мы вновь пустили, чуть дыша,

и все же сбили мы ракету

над диким брегом Балхаша.

Когда наступит час инфаркта

или другой случится сбой,

я вспомню день Четвертый марта

и красный вымпел над шестой.

Тот час я встречу песней этой,

а если смолкну, не дыша, -

прогрохочу антиракетой

над диким брегом Балхаша.

«Скорлупки» - сферические, диаметром около 30 метров, куполообразные радиопрозрачные укрытия антенн в радиолокаторах системы «А». Впоследствии нашли применение в аналогичных радиолокаторах, наземных и корабельных, предназначенных для слежения за космическими объектами.

В исполнении на мелодию «Дымилась роща под горою…» эта песня звучала как наказ от павших на безымянных высотах в Великой Отечественной: не допустить, чтобы в новом адском пожаре горели и дымились наши рощи, знакомые и незнакомые поселки. Ради этого по-фронтовому трудились и вчерашние фронтовики, и бывшие мальчишки и девчонки военной поры.

Надо было видеть радостные лица этих людей, когда они разглядывали упавшие на землю остатки сбитой головной части ракеты Р-12, выставленные на фанерных щитах у входа на главный командный пункт системы «А». До этого событие, свершившееся 4 марта 1961 года, воспринималось ими как нечто радостное, но незримо абстрактное, выраженное в сухих цифрах и графиках, которые надо было перелопатить при анализе работы средств системы в проведенном пуске и подготовке к очередному пуску. В технических протоколах по результатам проведенного пуска они ставили свои подписи под завершающей фразой: «Задачи пуска выполнены». Но в их сознании за этой фразой не было живого овеществленного образа. И только теперь, разглядывая выставленные на обозрение «железки», люди зримо осознавали результат своего первопроходческого труда. Но выражали свою радость и свою гордость чаще всего одним словом: «Здорово!» И всем было ясно, что здорово не только то, что была сбита баллистическая боеголовка, но и то, что произошло это, несмотря на останов боевой программы ЭВМ, случившийся за 145 секунд до подлета баллистической головки к точке ее перехвата противоракетой. И поэтому кто-нибудь уточнит: «Оно-то здорово, но случись еще раз такое или похожее на то, что было в этом пуске, - и начнут выносить нас прямо с пультов с инфарктами». Но ему обязательно возразят: «Зачем выносить? Мы и своим ходом, если надо - даже ползком на бровях».

Пуск 4 марта и последовавшие затем другие успешные пуски противоракет по баллистическим ракетам создатели системы «А» восприняли без шапкозакидательской эйфории и зазнайства. В те далекие мартовские дни 1961 года они продолжали свое будничное дело, вдохновленные чувством глубокого морального удовлетворения от добротно сделанной работы, от успехов, выстраданных в творческих научных поисках, в самозабвенном труде в НИИ, в КБ, на заводах, в забытой Богом пустыне, без отпусков и выходных, сутками напролет без сна и отдыха. Но выражалось это чувство с «технарской» сдержанностью, с достоинством, с профессиональным пониманием того, что сделан лишь первый шаг в адски сложной проблематике ПРО. И с уверенностью в своих силах и способности пройти столько шагов, сколько потребуется на выбранном ими непроторенном пути.

Мы понимали, что впереди - не только новые проблемы и новые трудности, но и новые козни вчерашних скептиков.

Но что нам козни, коль без страха и сомненья

избрали сами мы нелегкий свой маршрут,

где нет ни легкого успеха, ни везенья,

а есть зато отчизной вдохновленный труд?

И все ж наивны были наши представленья,

что только от годов седеет голова,

что подлость можно отвратить щитом презренья,

что клевета, обман и зависть - трын-трава

и что косить ее не наше, дескать, дело -

сама собой засохнет в праведных лучах.

А ведь она посевы глушит так умело!

И не один полезный злак под ней зачах.

Нелегкая судьба выпала нашему злаку, проклюнувшемуся 4 марта 1961 года.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Щит зенитный над столицей

возводили мы не зря,

и моя в нем есть крупица,

откровенно говоря.

…Тот памятный для меня рабочий день в феврале 1952 года начался с телефонного звонка из Министерства оборонной промышленности. Звонил главный инженер 8-го главка, специально созданного для руководства серийным производством аппаратуры для станции наведения зенитных ракет Б-200, - Сергей Николаевич Савин. Я приготовился к тому, что он, как обычно, попросит кого-нибудь направить на такой-то завод для решения технических вопросов по настройке такого-то блока. Я пообещаю заняться этим делом лично, свяжусь с заводом, уточню подробности и по результатам уточнения направлю туда нужного специалиста. И на этот раз, поздоровавшись с Сергеем Николаевичем, я, не дожидаясь его вопроса, заявил, что, мол, готов выполнить любое задание 8-го главка, направить кого надо и куда надо для решения технических вопросов. Но Сергей Николаевич оказался явно не расположенным поддержать разговор в начатом мной полушутливом ключе. С подчеркнутой официальностью он настоятельно приглашал меня к себе по делу исключительной важности и срочности, которым лично занимается сам Устинов. Сергей Николаевич сказал мне:

- Ради этого дела вам надо отложить любые другие дела. И пригласить вас по этому делу мне приказал лично министр Дмитрий Федорович Устинов.

Через полчаса я был уже в министерском кабинете С. Н. Савина. Здороваясь со мной, он сделал мне предостерегающий знак молчания, приложив палец к губам, и молча, опасливо озираясь, протянул мне красновато-бордовую обложку из добротного картона, на которой была вытиснена надпись: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА». Внутри обложки оказались три листа машинописного текста, озаглавленного следующим образом:

«ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС ГЕНЕРАЛИССИМУСУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ

Не могу больше молчать о, мягко говоря, вредительских действиях руководителей разработки системы «Беркут» доктора технических наук Кисунько Григория Васильевича и кандидата технических наук Заксона Михаила Борисовича…».

Далее в трех специальных разделах излагались «факты вредительства». В левом верхнем углу - резолюция: «Тт. Рябикову, Устинову, Еляну. Разобраться и доложить.

Л. Берия».

Прочитав весь текст кляузы и резолюцию, я, прежде всего, обратил внимание на то, что письмо, адресованное Сталину, попало прямо к Берия. Хорошо это или плохо? Скользнул взглядом по серым, с разрывами тучам, клубившимся в куске февральского неба, выхваченном оконным проемом министерского окна. На миг окно показалось маленьким и зарешеченным. Да, теперь я не только сын врага народа, раскулаченного в 1930 году и обезвреженного органами в 1938 году. Теперь я и сам враг народа и мне, может быть, уже намечено где-то помещение с таким окошком.

Эти мои размышления были прерваны Савиным, который протянул мне прошнурованный блокнот для секретных черновиков, в котором на первом листе было написано начало будущего ответа Д. Ф. Устинова на резолюцию Берия: