А. Метченко - Слово о Маяковском Страница 2

Однако всего через полтора-два года стало очевидно, что в сравнении с Маяковским футуризм слишком незначительное и преходящее явление. Талант поэта стремительно обретал самостоятельность. Эксперименты над словом не стали для него самоцелью, а расценивались как средство повышения выразительности стиха. Творчество Маяковского даже в период близости к футуризму основной своей направленностью отрицало принципы, провозглашенные этим течением. Так, принципу «самовитого» слова, слова «вне быта и жизненных польз» явно противоречил тезис поэта: «Нам слово нужно для жизни. Мы не признаем бесполезного искусства». Несмотря на некоторую затемненность поэтической мысли, уже трагедия «Владимир Маяковский», а особенно последовавшие за ней поэмы «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Человек» открывали совершенно новую страницу в истории русской литературы. После Некрасова жанр поэмы не достигал такой масштабности и социального накала, какими отличается «Облако в штанах». Это подлинно революционная поэма. Не только потому, что она содержит пророческие слова о близящейся революции, но и по самому характеру восприятия капиталистической действительности и отношения к ней поэта.

Империалистическая война, по признанию Маяковского, отодвинула в сторону споры об искусстве. Поэтом целиком завладели темы социального, гуманистического характера. Лейтмотивом его творчества становится крик: долой буржуазную цивилизацию, враждебную самому прекрасному, что создано природой и историей, — человеку. Это позиция активного гуманизма. Звучат трагедийные ноты, однако ноты не примирения, а борьбы. Как личную трагедию воспринимает поэт участь миллионов людей, которых кучка «жирных», в сущности уже не людей (гротескные образы власть имущих в поэмах «Война и мир», «Человек» — шедевры сатиры), обрекает на самоистребление и одиночество.

«Отчуждение», о котором в наши дни кричат буржуазные социологи, пытаясь придать ему всеобщий характер, распространить и на мир социализма, освещается Маяковским с позиций революционного гуманизма. Трагедии отчуждения противостоит мотив всеобщего счастья, возрождения личности и расцвета ее высшей потребности — потребности в общности, слиянии со всем человечеством (финал поэмы «Война и мир»).

Главное, что определило пафос предоктябрьского творчества Маяковского, точно назвал Горький: поэт «ищет слияния с народными массами и свое «я» понимает только как символ массы, до дна поднятой и взволнованной войной. Маяковский гораздо трагичнее (Уитмена. — А. М.) и, поднимая вопросы общественной совести, социальной ответственности, несет в себе ярко выраженное русское национальное начало»[4].

Начиная с «Облака в штанах» творчество Маяковского все заметнее приближалось к магистральному пути, который с начала века прокладывал в литературе Горький. В социалистическую литературу поэт входит как революционный романтик, решительно отвергнувший мир капитализма, который залил кровью планету; входит глубоко уверенный в том, что на смену этому безумному, бесчеловечному миру уже идет мир подлинных хозяев планеты и вселенной. Первая заповедь на их скрижалях — всемирное братство людей труда.

Нам,Поселянам Земли,каждый Земли Поселянин родной.Всепо станкам,по конторам,по шахтам братья.Мы всена землесолдаты одной,жизнь созидающей рати.

Пробеги планет,держав бытиеподвластны нашим волям.Воздух — наш.Наши звезд алмазные копи.И мы никогда,никогда!никому,никому не позволим!землю нашу ядрами рвать,воздух наш раздирать остриями отточенных копий.

Всего за полгода до великих октябрьских событий написаны эти пламенные строки. Уже из них ясно, какую позицию займет поэт в решающий поворотный момент истории.

«О, четырежды славься, благословенная!» — такими словами встретил Маяковский Великую Октябрьскую социалистическую революцию. С Октября 1917 года начинается новый этап в его творчестве, этап, обусловленный прежде все-то изменением действительности. Резко меняется тональность стихов. Господствующий в дооктябрьском творчества поэта пафос решительного отрицания враждебной человеку действительности, саркастическое, гротескное ее изображение (персонажи сатирических гимнов, образ Повелителя Всего), мрачные картины людского горя, страданий уступают место мажорному, одическому утверждению начавшихся в стране коренных перемен. «Ода революции», «Левый марш», «Мистерия-буфф», «Потрясающие факты» — эти первые образцы социалистического искусства Великого Октября захватывают своей искренностью, глубочайшей верой а прекрасное будущее, открывшееся перед человечеством. Маяковский, как и прежде, романтик, но теперь это романтизм утверждения и созидания нового мира. «Необычайнейшее», почти фантастическое в его произведениях тех лет вырастает из жизни, переплавляемой революцией. В вихревые дни великого исторического перелома, которые вскоре войдут в память человечества как начало новой исторической эры, Маяковский убежденно встает в ряды первых (тогда еще малочисленных) деятелей литературы и искусства, включившихся в гигантский процесс революционного обновления жизни. Он глубоко убежден, что революция и поэзия нужны друг другу, он верит в действенность слова. Но, чтоб оно стало подлинно действенным, все должно быть перестроено: лирика и эпос, поэзия и драматургия. «Все заново». Ведь никогда перед художником не стояла столь огромная задача — содействовать объединению миллионов людей на основе новых социальных и нравственных принципов, принципов взаимосвязи и взаимообогащения…

В этом искреннейшем желании непосредственно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства во имя счастья миллионов — источник новаторства Маяковского. И одновременно — иллюзорная надежда на то, что в великом деле сближения искусства и революции особая роль принадлежит футуризму. Но надежда эта не оправдалась.

Объективно Маяковский и футуризм представляли разные пути в искусстве. Если для Маяковского решающим было участие искусства в подвиге социалистической революции, то большая часть поборников футуризма сводила его назначение лишь к «революции» в самом искусстве. Социалистическая революция расценивалась ими как повод для собственного эстетического самоутверждения. В ряды футуристов после Октября влились новые люди, но главной задачей по-прежнему считалась борьба с художественным наследием прошлого, и прежде всего с реализмом Стремление к гегемонии, к признанию футуризма «государственным искусством» вступало в противоречие с ленинской политикой в литературе и искусстве. Социалистическая революция, направляемая гением Ленина, осознавала себя законной наследницей всех созданных человечеством ценностей культуры, художественного творчества и, естественно, не могла не давать отпора любым попыткам, преднамеренным или бессознательным, нигилистического отношения к этим ценностям.

Да, путь основоположника советской поэзии не был свободен от ошибок. Но еще больше, чем сам поэт, ошибаются те, кто, спекулируя на его ошибках, пытаются перетащить Маяковского в лагерь модернизма, а также и те, кто преувеличивает значение его ошибок, забывая, что он шел неосвоенной целиной. Поэзия же, по его собственным словам, — «вся! — езда в незнаемое». И подвиг В. Маяковского после Октября заключается не только в том, что он решал грандиозные задачи, которые впервые поставила перед поэзией обновляющаяся жизнь. В подвиге Маяковского очень важно мужество выбора. Выбора такого пути, который бы наиболее органично слился с путем народа и содействовал преодолению иллюзий, посеянных модернизмом, эстетикой декаданса, которые извратили представления о сути и назначении искусства, о новаторстве.

Без подвига выбора и преодоления нельзя было перестроить поэзию так, чтобы и эпос и лирика могли вместить и выразить неведомый людям старого мира строй чувств, мыслей, переживаний нового человека — человека для людей.

«Поэзия Маяковского, — как справедливо заметил М. Луконин, — питалась высшей потребностью человеческого общения, она возникла из его стремления сделать человека лучше, вдохновенней, тоньше, жизнеустойчивей, любвеобильней, его поэзия жила для того, чтобы передать человеку то особое, что открылось ему самому, обрадовать его видением высшей коммунистической цели, воодушевить мыслью, чувством, которым его самого осчастливила советская жизнь»[5].

Такая гуманистическая миссия искусства вовсе не волновала людей, считавших себя соратниками Маяковского.

Надежды на футуризм, на «левые» формалистические течения осложнили новаторские искания Маяковского, но не изменили их главного направления. После Октября, повторяем, это направление обрело особую четкость: служение революции, ориентация на Ленина («Я в Ленине мира веру славлю и веру мою», — писал поэт в 1920 году). С 1919-го начинается работа Маяковского в «Окнах РОСТА», которая вошла в историю как пример непосредственного самоотверженного участия искусства в борьбе миллионов за свою свободу и счастье. Затем — работа в газете. «Окна РОСТА» и газетные стихи получили одобрение Ленина, отвергавшего футуризм. В последнее время установлено (по материалам Кремлевской библиотеки), что Владимир Ильич серьезно интересовался работой Маяковского (см. журнал «Русская литература» № 1, 1978).