Анатолий Беляков - Россия и Китай. Две твердыни. Прошлое, настоящее, перспективы. Страница 2

Самоназвание Китая «Чжунго» («Срединное государство») состоит из двух иероглифов. Иероглиф «чжун» («середина», центр»), изображает стрелу, попавшую в цель. Иероглиф «го» («государство») – «князя, окружившего себя стеной».

Отныне китайская ойкумена делится по схеме «мы – они» (хуа ся[8], живущие в центре Поднебесной – и «варвары», обитающие на ее окраинах). По ориентации по четырем сторонам света «варвары» получили названия и, мань, жун, ди и. Характерно, что одним из главных признаков варваров считалось отсутствие в их рационе хлебных злаков. Таким образом земледельцы Поднебесной противопоставляют себя кочевникам и охотникам, которым отказывается во всякой цивилизованности. Английский ученый Джон Кинг Фэйербэнк заметил, что представления китайцев о мире в целом сформировались в эпоху, когда сопредельные с Китаем народы находились на качественно более низком уровне, чем китайцы. Поэтому последние воспринимали свою культуру не как китайскую, а как единственную[9].

С тех пор всякий образованный хуа ся прекрасно знал, что Земля есть правильный квадрат, подвешенный за четыре конца и словно куполом накрытый всесильным Небом. В самом центре земного квадрата покоится Китай – Чжунго, Срединное государство. Другое его название – Тянъся, Поднебесная. В ее центре находится «сакральный алтарь» императорского дворца, связывающий «круглое небо» с «квадратной землей». Отсюда правит миром наместник Неба на Земле – Великий Император, Сын Неба, Тянъцзы, Сидящий лицом на юг[10]. Его власть – единственная универсальная основа, связывающая мир воедино, а его трон – средоточие силы, цивилизованности и тех законов, по которым существует вселенная. Эти законы действуют с убывающим эффектом от центра к периферии. Соответственно, самые дальние от центра народы являлись и наименее цивилизованными, лишенными благодати участия в их судьбах Сына Неба.

Синоцентристская доктрина получила свое отражение в доктрине Конфуция (551–479 гг. до н. э.), ядром которой было учение о ли («правила») и жэнь («человеколюбие»). В нем учитель Кун стремился совместить государственность и человечность, предлагая распространить принцип отношений в большой семье на все общество и осуществить это с помощью традиционного для Китая ритуализированного этикета – правил ли («благопристойность», «этикет», «ритуал»). Этот этикет становился не только семейной, но и государственной нормой. Однако распространялся он лишь на собственно китайцев, хуа ся; «варвары» же пусть живут по каким угодно понятиям.

Конфуций жестко противопоставляет китайцев и «варваров», что отражено, в частности, в книге Лунь юй. «Учитель сказал: "Если даже у <варваров> и и ди есть свои правители, им никогда не сравниться со всеми ся, лишенными правителей"» (Лунь юй, III, 5)[11], – сообщается в III книге канона. Здесь Конфуций сравнивает три этноса: варваров и, живущих на востоке, варваров ди, живущих на севере, и всех ся, т. е. хуа ся, китайцев, поучая, что последние – люди иного, более организованного и высокоморального уровня, и их общество даже без властного управления, само по себе будет функционировать гораздо лучше, гармоничнее, нежели общество варваров, управляемых государем.

Отношение Конфуция ко всему иноземному характеризует отрывок из XIV главы Лунь юй: «Юань Жан в ожидании Учителя сидел, как варвар. Учитель сказал: «В детстве ты не почитал старших, повзрослев, не сотворил ничего полезного, состарился, а все не унимаешься, ведешь себя, как разбойник». И ударил его палкой по ноге»[12].

Представление о мессианской роли Китая, его духовной обязанности просвещения своих соседей сформировалось еще в учении Конфуция

Юань Жан был весьма пожилым человеком, не лишенным эксцентричности в своих поступках. Однажды, узнав о смерти матери Юаня, Конфуций пришел выразить ему свое соболезнование и обнаружил старика сидящим на гробе своей матери и распевающим песни. Кун сделал вид, что ничего не видел и молча удалился.

Что получается? Веселясь над прахом своей матери, Юань нарушал святая святых конфуцианской морали – почитание родителей, и Конфуций оставил его поступок безнаказанным. И совсем другая реакция со стороны учителя последовала, когда он увидел знакомого в варварской позе. Конфуций показал, что уподобление и — куда более страшное преступление.

По словам Леонарда Переломова, «это был один из памятных уроков восприятия чувства этнической обособленности хуа ся, возвышения их над своими этически неполноценными соседями[13]».

Сознание нравственного, культурного превосходства хуа ся над своими соседями являлось моральным оправданием, а также обоснованием идеи обособленности китайцев, их права на духовное превосходство над всей окружавшей их ойкуменой. Логическим следствием этой идеи явилась доктрина о мессианской роли Китая, его духовной обязанности просвещения своих соседей. При этом теоретики конфуцианства не допускали и мысли о возможности обратного процесса, процесса взаимообогащения разных культур.

В III веке до н. э. с расширением внешних контактов «срединных царств» их правители и бюрократия начинали понимать, что соседи обладают некоторыми достижениями, особенно в военном деле, которые были бы небесполезны и им самим. Жизнь поставила перед ними проблему заимствования у северных кочевников искусства массового ведения конного боя, «варварского» оружия, а также одежды – штанов и укороченного халата, которые до этого китайцы никогда не носили. Именно по этому поводу начались серьезные разногласия между представителями двух основных этико-политических школ – конфуцианства и легизма. Если для последователей учителя Куна главным было слепое следование древности с ее чисто внешними атрибутами (вспомним, как Конфуций боялся заимствования «варварской» одежды и манеры сидеть), то у легистов во главе угла всегда стояла выгода. В отличие от конфуцианцев, настаивавших на жесткой позиции по отношению к «варварам», легисты были сторонниками более гибкого и рационального толкования действующей и признаваемой ими политической схемы «мы – они». Они привносили в ее толкование элементы прагматизма, исходя из нужд страны; принцип «выгодности, полезности» должен был играть активную роль во внешней политике «срединных царств», особенно в общении с «варварами».

Легистской идеей активного заимствования заграничных достижений при сохранении китайской самобытности жители Поднебесной руководствовались и в общении с европейцами, которых они «открыли» для себя по историческим меркам довольно поздно.

Древнейшие сведения о непосредственных контактах Китая с европейцами приводит историк Луций Анней Флор. По его сообщению, после победы римлян над Парфией в 39 г. до н. э. все народы на Земле признали Рим владыкой мира и послали ко двору Октавиана Августа своих послов с богатыми дарами. В числе прочих прибыли серы, проведшие в дороге четыре года; уже цвет их кожи указывал на то, что они пришли из другого мира (Flor. II, 34, 62)[14].

Великий шелковый путь, I в. н. э.

Серами римляне называли китайцев, а серской тканью — шелк, с которым римляне познакомились еще до первых контактов с жителями Поднебесной – через парфян, возивших ткань по Шелковому пути. Шелк ценился на Западе в несколько раз дороже золота, а о происхождении его европейцы имели довольно фантастические представления – они были уверены, что шелковые волокна вычесываются из коры или листьев особых деревьев (Verg. Georg. II, 121; Strab. XV, 1, 20).

Шелковый путь, связывающий Китай со странами Центральной Азии и Индией, а позднее – и с Ближним Востоком, Средиземноморьем, Кавказом, Северным Причерноморьем и Поволжьем, был проложен во II в. до н. э., что стало возможным благодаря разгрому гуннов императором Уди в 115 г. до н. э. (эти воинственные кочевые племена были одной из причин изоляции Китая, блокируя его с Севера и Запада).

Великий шелковый путь сыграл большую роль в развитии экономических и культурных связей народов на огромном пространстве от Тихого до Атлантического океанов и послужил проводником распространения технологий и инноваций. При этом почти все технологии распространялись из Китая на запад, а не в противоположном направлении.

Великий шелковый путь сыграл большую роль в развитии экономических и культурных связей народов на огромном пространстве от Тихого до Атлантического океанов и послужил проводником распространения технологий и инноваций. При этом почти все технологии распространялись из Китая на запад, а не в противоположном направлении.