Матвей Ганапольский - Самый лучший учебник журналистики. Кисло-сладкая книга о деньгах, тщеславии и президенте Страница 2

– Каким образом? – удивился я.

– Сейчас все лезут в журналистику, как когда-то вы в литературу, но свой долг перед литературой вы выполнили. Ваш шестиногий навсегда останется образцом того, как не надо писать. Напишите теперь про журналистику изнутри. Напишите, как стать журналистом. Только напишите честно.

– Это скучно.

– Напишите весело, – пробубнила трубка. – Напишите весело, что если научиться совать микрофон под нос или перевирать интервью, то это еще не журналистика.

– Это никто не будет читать, – убежденно сказал я. – Молодые считают, что нужно надеть подтяжки, и ты уже Ларри Кинг.

– А вы весело напомните им, что Ларри Кинг – это еще гонорар четыре миллиона в год. И это ему платили не за подтяжки.

Я задумался про четыре миллиона.

– Нечего думать, – прохрипела трубка, – если напишете – я опубликую. Так да или нет?

– Да! – быстро сказал я. – А что должно быть в этой книге?

– Что хотите, – буркнул издатель. – Я могу сказать, чего там не должно быть.

– И чего?

– Вашего шестиногого.

Трубка щелкнула, и воцарилась тишина.

Я понял, что попал.

Но потом подумал о Шварценеггере. Был культуристом, а теперь губернатор. Если вдуматься, то Пулитцеровскую премию не каким-то богам дают, а простым труженикам пера. И вообще, как шутил один мой любимый писатель, пора учить молодых тому, чего ты никогда не умел.

Вот так я решил написать эту книгу.

ДЛЯ ЧЕГО В ЭТОЙ КНИГЕ НУЖЕН ЮМОР?

Самое смешное, что эта книга – настоящий учебник. Но написанный нескучно. Согласитесь, что суровое лицо преподавателя навевает уважение, но, чаще всего, не способствует усвоению материала. С другой стороны, веселый и радостный лектор запоминается на всю жизнь.

Я помню, как в школе на уроке химии мы что-то смешали в колбе, уже не помню что. Цель была простая: вместо слабой вспышки наша химичка должна была обрадоваться небольшому, но мощному взрыву. Химичка была злая. И если ее вечно хмурое лицо помножить на хмурый предмет, которым я до сих пор считаю химию, то это было простое, но законное выражение протеста против скучной методики преподавания.

Химичка поднесла спичку к колбе, и все это радостно рвануло. Взрыв был такой силы, что с химички сорвало парик, и он, при гробовом молчании и звоне в ушах, совершил полет по классу. При этом парик тлел и напоминал сбитый инопланетный корабль из моего любимого фильма Роланда Эммериха «День независимости» (Independence Day).

Класс грохнул от смеха. Это был тот самый гадостный смех, который потом всю жизнь вспоминаешь со стыдом.

Химичка посмотрела на свой парик, тлевший на полу, и зловеще сказала:

«От смеха еще никто не умирал, кроме тех, кто шутил…»

Мы окаменели. Никто не знал, что делать, но было понятно, что сейчас определится, в каком порядке мы будем вылетать из школы.

Но произошло невероятное: она поправила тонкую сеточку, прикрывавшую ее не очень пышные родные волосы, и, указав на парик, произнесла: «Тот, кто теперь определит, где у него зад, а где перед, получит пятерку в четверти».

И улыбнулась.

Мы были потрясены. Мы сделали гадость, а она улыбнулась. И клянусь: я ничего не помню из химии, но всегда помню ее улыбку.

Я запомнил человека, а для меня это важнее, чем предмет. Кроме того, я запомнил из всей химии единственную формулу – H2SO4. И это было именно на этом уроке. Я запомнил ее, благодаря парику.

Итак, мы будем говорить о журналистике весело, потому что невозможно не улыбнуться факту, что кто-то берет у кого-то интервью и за это еще платят деньги.

Трудно не ухмыльнуться, читая в желтой газетке откровенное вранье, одновременно понимая, что написавший это вранье не только не сел в тюрьму, но еще гордо называется «наш корреспондент светской хроники».

И конечно, невозможно не зайтись гомерическим хохотом, читая хвалебные «аналитические» опусы спецжурналистов, обслуживающих власть.

Все это кто-то назвал журналистикой, и трудно понять, как в одной профессии могут соединяться Бог и черт. Поэтому будем рассуждать об этой странной профессии с улыбкой, как рассуждаем о неведомом.

Кстати, я недавно прочитал в Интернете крикливый заголовок «Солнце гаснет!». Под заголовком была обычная полуграмотная заметка, что через 8 миллиардов лет с солнцем начнутся некоторые проблемы и на юге летом не будет так же комфортно, как сейчас.

Я улыбнулся. Меня поймали.

Почему я улыбнулся?

Потому что меня поймал профессионал. Какой-то сосунок понял, как меня, опытного человека, не верящего никому и считающего пиаром любую публикацию, заставить нажать на баннер.

Я ненавижу этого идиота, но уважаю его. Он профессионал.

Давайте уважать профессионалов, но говорить о журналистике с улыбкой.

НУЖНО ЛИ СЧИТАТЬ НАПИСАННОЕ В ЭТОЙ КНИГЕ ДОГМОЙ?

Конечно, каждый автор немного тщеславен. Это «немного» выражается в том, что ему просто хотелось бы, чтобы его книга осталась жить в веках.

Я не исключение. Сразу заявляю, что я не против, чтобы она вошла в список обязательной литературы для изучения в школах.

Мне было бы приятно, чтобы цитаты из нее крупно писались на стенах общественных зданий, а диктаторы в разных странах заявляли: «Мы отменяем в стране свободу слова. Но то, что написано в этой книге, священно!!!»

И так далее.

Однако вопрос о догматизме этой книги я бы разделил на две части.

Первая: является ли сам автор источником или наследником святости.

И вторая: нужно ли считать священным то, что он написал.

Для выяснения первой позиции автор провел три эксперимента.

Во-первых, я подошел к зеркалу и внимательно посмотрел на себя, одновременно держа в руке фото матери Терезы.

Разница была очевидна. Лицо матери Терезы несло отпечаток всех ее благих дел. Мое лицо в зеркале отражало только вчерашнюю вечеринку и мое разнузданное на ней поведение.

Второй эксперимент – это тщательное изучение картины Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Я пытался найти среди присутствующих кого-то похожего на себя, тем более что один из них носил имя Матфей, а это уже внушало надежду. Но, как оказалось, Леонардо был посредственным художником, и изобразить на этой жалкой картине кого-то, похожего на меня, ему не удалось. Кроме того, изучение текста клубной вечеринки, которую изобразил Леонардо, показало, что они там говорили о чем угодно, но только не обо мне или моей книге.

Однако третий эксперимент я могу смело назвать удачным.

Я еще раз пересмотрел мой любимый фильм Мэла Брукса «Всемирная история» (History of the World). Там, как вы помните, Господь призывает Моисея. Моисей вылезает из-за холма, держа в руках заповеди господни, две из которых роняет. Они были высечены на камне и разбились. Этот крайне достоверный и убедительный эпизод доказывает, что было не десять заповедей, а двенадцать. Я твердо убежден, что Моисей разбил именно те две заповеди, в которых давалось четкое указание, касательное будущего моей книги и ее автора. Но поскольку камни разбились, то юридически подтвердить я это не могу.

Следующий важнейший вопрос – догма ли то, что написано в самой книге.

Ответ на это долго искать не нужно. Первое, что важно понять, – это не теоретический учебник. Автор понимает, что существуют сотни журналистских школ, где преподаватели – гении, а стены их кабинетов увешаны дипломами в увесистых рамках. Они строго взирают на аудиторию, и их слова – божественное откровение. Я понимаю, что соревноваться с ними бесполезно.

В этой книге автор идет другим путем. То, что тут написано, – это сумма впечатлений, навыков и опыта одного конкретного человека, самомнение которого повысилось настолько, что он решил написать эту книгу.

А почему бы и нет? Между прочим, я вспомнил, что у меня тоже есть масса журналистских наград. Правда, в основном это часы. Они все свалены в один большой ящик, а если их оттуда вытащить, то можно убедиться, что они все вмурованы в гигантские куски камня. Часы всегда показывают разное время, потому что те, кто награждает, всегда закупают самое дешевое из Китая. А в камень вмуровывают, наверное, для того, чтобы премией отомстить тебе за твои публикации.

Но среди этих часов есть несколько, о которых нужно сказать особо.

Однажды я хорошо написал о космонавтах. Я написал, что профессия космонавта стала обыденностью. Что никто уже не помнит списка космонавтов, мало кто мечтает стать космонавтами. Всех победили, как вы знаете, адвокаты и зубные врачи. А Билл Гейтс и «Гугл» со своими миллиардами просто, как Дольче и Габбана, ввели новый идеал мужчины: вместо атлетичного космонавта – дохлый очкарик, системный администратор.

Но случилось так, что они, оставшиеся космонавты, решили меня наградить.

Я приехал в Центр управления полетами, и из-за кулис вынесли награду, от которой у меня глаза полезли на лоб.

Представьте себе метровый кусок блестящего бесформенного металла, в который вмонтированы, естественно, часы.