Сергей Нехамкин - Сержант Соломин и капитан Солженицын (Как Солженицын самоутверждался на фронте) Страница 2

- А он где был в это время?

- С личным составом. Мы расстались, когда они занимали круговую оборону. Но потом пришел приказ из штаба дивизиона - выходить из окружения. Как выпутались - не знаю, сам с ними не был. Но Солженицын ни одного человека не потерял, всех вывел. Так что, чего там про него писали глупости. Батарею Солженицын не бросал, в тяжелой обстановке действовал абсолютно правильно, спас и технику, и людей.

- Солженицыну еще поминают приезд жены на фронт в мае 44-го. Это ведь вы ее привозили?

- Я. Но, учтите, Солженицын не единственный такой был. Был момент, когда это вдруг стало модой - жен вызывать на фронт. Накануне наш командир Пшеченко свою вызвал. Наверное, тогда Исаич и загорелся. Вы же поймите: война, мужчины четыре года женщин не видят... Что - честнее ППЖ заводить?

Из воспоминаний Натальи Решетовской, первой жены Александра Солженицына:

"Однажды ночью, часа в три, меня разбудил мамин голос: "Наташа, сержант приехал!" Выскочила, набросила халат поверх ночной сорочки, вошла в нашу первую большую комнату. На пороге - молодой военный, в шинели, зимней шапке, с рюкзаком за спиной... Илья Соломин привез мне гимнастерку, широкий кожаный пояс, погоны и звездочку, которую я прикрепила к темно-серому берету. Дата выдачи красноармейской книжки свидетельствовала, что я уже некоторое время служила в части. Было даже отпускное удостоверение. Но я не боялась фронтовому офицеру ничего не сделают за такой маленький обман.

В тот же день вечером мы с Соломиным уехали из Ростова... Родители его - евреи - жили до войны в Минске. Соломин почти не надеялся, что они живы. Может быть, поэтому, даже когда он улыбался, его черные, немного выпуклые глаза на серьезном, чаще всего хмуром лице оставались грустными".

- Почему Солженицын попросил съездить именно меня? Дело не только в дружбе. Народ в батарее был молодой, многим даже меньше двадцати. А я служил с 39-го, выделялся бывалостью. Ехали нелегко, три раза нас задерживали в поездах, но... Наташа у нас побыла короткое время, обратно отвозил уже не я, а старшина батареи Корнев.

- Какой вам Решетовская запомнилась?

- Интересная женщина. И внешне, и по содержанию. Очень образованная она же химфак окончила, диссертацию защищала. Пианистка, как потом узнал, блестящая. Мы с ней тоже подружились.

- Арест Солженицына вы помните?

- Да, конечно. Только название деревушки вылетело, где все произошло. Я как раз зашел к Александру Исаевичу. У нас уже были очень дружеские отношения, в свободную минуту я заглядывал к нему напрямую. Тут два незнакомых офицера входят: "Капитан Солженицын? Вы нам нужны". Он к ним подошел, дальше какой-то короткий тихий разговор. И потом: "Проедем на КП бригады". Выходят. Я следом. Во дворе "эмка". Садятся, уезжают.

Не знаю, что меня толкнуло, но я почему-то сразу понял: это - "СМЕРШ" и дело политическое. Побежал к батарейной грузовой машине - знал, что там, в кузове, лежит черный снарядный ящик, в котором Солженицын держал свои записи. Ящик схватил, отнес в лес и содержимое стал быстро перекладывать в свой вещмешок. Вещмешок был со мной все время, после войны я все, что тогда спрятал, отдал Наташе.

- А что там было?

- Рукописи, книги... Письма... Переписка с друзьями, с Наташей, с какой-то студенческой знакомой, с Лавреневым - Александр Исаевич ему рассказы свои посылал...

Вероника Туркина, двоюродная сестра Натальи Решетовской:

- Ильюша тогда, по сути, спас Исаича. Он успел спрятать (или частично уничтожить) личные записи, книги - в том числе и трофейные, которые Исаич из любопытства подбирал. Если бы это попало в руки следователям - еще вопрос, как бы все повернулось... Я потом видела бумаги, которые Соломин привез. Помню дореволюционное издание "Войны и мира" и на полях комментарии мелким-мелким исаичевым почерком.. .

- Солженицын свой арест в "Архипелаге" описывает иначе. Говорит, что взяли его у командира бригады Травкина...

- А "эмка" к Травкину и поехала. Там официальный арест состоялся. Сам Захар Георгиевич Травкин к Солженицыну с симпатией относился, особенно после истории с окружением. Вообще специально подчеркну: и в батарее, и в дивизионе Александру Исаевичу очень сочувствовали. После его ареста в батарею приехал из политотдела Семенов, собрание проводил: дескать, органы разоблачили врага народа. Слушали молча. Но все ведь знали, что мы с Исаичем дружили! И потом с глазу на глаз мне многие говорили - зря хорошего человека сгубили. И офицеры, когда я в штабе появлялся, - то же самое...

- Вам тогда было известно, за что его арестовали?

- Ходил слух, что за переписку с другом. Я этого друга, Виткевича, видел, он где-то начхимом полка служил и к Исаичу однажды приезжал.

Добавлю про однополчан. Через год вообще вышла одна ситуация... Я бумаги Исаича повез в Москву - Наташа тогда там в аспирантуре училась и жила у Вероники Туркиной. Прихожу - а у Туркиных сидит лейтенант Мельников, командир топографического взвода, и рассказывает, как дело было. Он, оказывается, тоже посчитал своим долгом навестить. И тут я вхожу... Мы растерялись оба - каждый ведь сам по себе шел, каждый старался, чтобы без лишних глаз и ушей.

Между тезками по отчеству

Те, кто верит во "власть имени", уверяют - тезки по отчеству в схожих ситуациях и ведут себя похоже. Интересно, определяет ли отчество схожесть самой ситуации?

Между Александром Исаевичем Солженицыным и Михаилом Исаевичем Таничем оказался Илья Соломин на следующем жизненном этапе. Это случайное обстоятельство определило и судьбу Соломина, и судьбу Танича, и другие судьбы.

Михаил Танич:

- Илью Соломина я помню очень хорошо. После войны мы вместе учились в Ростовском инженерно-строительном институте - я на архитектурном факультете, он на ПГС. Невысокий, коренастый, с залысинами, глаза чуть навыкате, Илья ходил в стоптанных кирзачах, в военной форме без погон - у него другой одежды не было. Кажется, носил на гимнастерке орден Красной Звезды. Подрабатывал в институте электриком. Был умным - этакий философ, всегда смотрел в корень любого явления. Мы иногда выпивали вместе - Илья это умеет. Он был под большим влиянием личности своего командира батареи (которого тогда никто не знал), считал "Саню" особым человеком и за бутылкой часто вспоминал. Жил он тогда на квартире у Решетовской...

- Вы в Ростов поехали, потому что Солженицыны были ростовчане?

- Да. Предыстория такая. Я из Минска родом, и когда наши Минск взяли, естественно, рвался узнать, что с семьей. Но батарея проходила не через Минск, а километрах в двадцати от него. Солженицын попросил Пшеченко меня отпустить, тот не разрешил сначала, но через час вдруг подлетает его "виллис" и Пшеченко кричит: "Соломин! Быстро! Поехали, поищешь своих!" Приезжаем ко мне на Революционную - дом разбит. Мотались по городу, искали знакомых, наконец нашли нашу дворничиху, Лященко. Она и рассказала, что и отца моего, и мать, и сестричку... Про брата я еще раньше знал: попал в окружение, значит - плен, а еврей у немцев в плену - сами понимаете... В общем, там, у дворничихи, я понял: на свете остался один. В каком состоянии вернулся в батарею - объяснять не надо. Исаич меня обнял, что-то говорил, потом сказал: кончится война - поедешь со мной в Ростов. А еще через какое-то время я получил очень хорошее письмо от Наташи Решетовской. Наташа писала, что скорбит вместе со мной, но надо жить, и тоже - если пожелаю, то после войны могу не возвращаться в Минск, а ехать к ним. Квартира большая, четырехкомнатная, места хватит. Я и поехал - какая теперь разница?

Для меня было очень важно поступить в институт. Родители были патриархальные такие евреи, малограмотные, и отец мечтал, что я выучусь. Поступить - это был долг перед его памятью. Но я же с 39-го в погонах! Все забыл! Выбрал вуз, где поменьше экзаменов - строительный, там сдавали физику, математику и сочинение. Сочинения больше всего боялся. Писал по Толстому: "Патриотизм русского народа в романе "Война и мир". За экзамены отвечал такой Ш., он на собеседовании сказал, что сейчас уже другая трактовка темы, поэтому - тройка, но поскольку я другие экзамены сдал на пять, то прохожу. И долго со мной очень ласково беседовал. Вообще начал меня примечать, улыбался, приглашал в кабинет поболтать. Я, лопух, расчувствовался, пару раз откровенно поговорил. Знать бы тогда, что он стукач!

- Как вы это выяснили?

- После ареста. Вообще-то несчастный человек этот Ш. Сын у него лежал парализованный, потому не эвакуировался. Немцы его назначили директором техникума, отказаться побоялся, да и сын... Наши пришли: "Ага! Пособничал врагу!" И ставят перед выбором: или начинаешь работать на органы, или... Не могу не отметить, он показаний дал по минимуму, в отличие от второго стукача, Д.

- Как вас арестовали?

- Я жил уже не у Решетовской - снял угол поближе к институту. В ночь с 30 апреля на 1 мая 1947 года стук в дверь - громкий такой, бесцеремонный. Открываю - врываются трое: "Соломин? Собирайтесь! Оружие есть?" Я от их наглости тоже взъелся: "Ордер сначала покажите!" - "Ордер? Вот ордер!" - и суют мне ордер на Мишкино имя, Танича, в смысле. Мишка тогда, естественно, никаким знаменитым поэтом не был, просто - хороший парень, шебутной, красивый, остроумный... Учился на соседнем курсе, стенгазету с друзьями делал - весь институт покатывался. Мы с ним иногда брали бутылку, трепались - судьба похожая, оба фронтовики, оба студенты... "Это не я!" Они глянули - действительно. "Дело поправимое. Вот ваш". И суют мне другой ордер. А он на имя Буцева Николая, который третьим по делу пошел. "Тоже не я!" Наконец, нашли нужный...