Виталий Старцев - Александр Иванович Гучков рассказывает Страница 2

Базили намеревался использовать также выдержки из воспоминаний многих политических и государственных деятелей, оказавшихся в эмиграции. Для этого он составил список лиц, которых следовало „повидать и опросить“. Среди них оказались: Б. Э. Нольде, М. М. Федоров, П. Б. Струве, М. И. Занкевич, Н. Н. Головин, А. И. Русин, Мирьям Бьюкенен (дочь английского посла в России), барон Н. Н. Кноринг, С. Н. Палеолог, А. Нокс, А. И. Путилов, М. И. Терещенко, П. Н. Игнатьев, В. Л. Бурцев, Г. А. Алексинский, барон М. Ф. Шиллинг, А. А. Нератов, А. А. Буксгевден, граф В. Н. Коковцов, Ф. А. Головин.[7]

В сборе материалов неоценимую помощь Базили оказали Руманов[8] и Оболенский.[9] При их посредничестве, иногда и в их присутствии, а часто и ими самими были проведены записи бесед с различными бывшими политическими и государственными деятелями, оказавшимися в эмиграции.[10] В 1932–1933 гг. Базили сам или через Руманова и Оболенского обращался в письменной форме с вопросами и просьбами поделиться воспоминаниями, как правило о периоде 1914–1917 гг. (до октября 1917 г.), еще к ряду лиц: М. В. Челнокову (жившему в Сербии), А. В. Карташеву (в Англии), Н. Е. Маркову и А. И. Коновалову (в Париже). Базили получил справки по разным вопросам у бывших высокопоставленных чинов Министерства внутренних дел (А. В. Герасимова и др.), жандармского генерала А. И. Спиридовича.

С некоторыми из опрашиваемых Базили встречался по нескольку раз (А. Ф. Керенский, А. С. Лукомский, А. И. Гучков и др.), предлагая, как правило, встретиться для беседы в клубе или ресторане за завтраком (так прошла одна из встреч с Гучковым). С теми, кто жил в Париже, он, как правило, встречался лично, стенографируя ответы на поставленные вопросы. Однако Милюков и Коновалов ограничились письменными ответами на присланный вопросник; никаких данных об их встречах с Базили по этому поводу не имеется.

Из просмотренной переписки Базили с лицами, у которых он брал интервью, видно, что письма в основном датированы ноябрем-декабрем 1932 г. либо февралем 1933 года. Следовательно, можно предположить, что именно в это время он начал основную подготовительную работу по собиранию мемуарного материала для будущей книги. Некоторые недостающие свидетельства и уточнения к уже имевшимся воспоминаниям были получены в начале мая 1934 года.[11]

Для каждого собеседника Базили подготавливал вопросники. При этом учитывалась политическая ориентация, прошлая деятельность и политический вес опрашиваемого. Например, Милюкову и Гучкову был поставлен вопрос о генезисе Временного правительства. Керенскому, которого Базили считал представителем социалистического лагеря и инородным элементом во Временном правительстве первого состава, — о генезисе Совета рабочих и солдатских депутатов и социалистическом рабочем движении. В связи с вопросом о происхождении Временного правительства Базили собирался выяснить у Гучкова причины появления в правительстве Терещенко, Некрасова, Керенского.[12] Обращает на себя внимание целенаправленность задаваемых вопросов и стремление Базили скрупулезно разобраться в ряде ключевых и весьма запутанных моментов. Так, один и тот же вопрос об отречении великого князя Михаила Александровича ставился перед Гучковым, Милюковым и Нольде.[13]

Наиболее подробные вопросники Базили предложил Милюкову и его первой жене Анне Сергеевне (1861–1935, дочь профессора Духовной академии С. К. Смирнова) и Гучкову. Первым двум был представлен обширный вопросник, в который, помимо вопросов, касающихся периода 1914–1917 гг., вошли, например, и такие, как значение политического влияния Милюкова на В. О. Ключевского или как историк Милюков стал политиком, ряд вопросов личного плана (увлечения, привязанности).[14]

В мае 1934 г. сбор материалов в основном завершился. Через два года, в мае 1936 г., Б. И. Николаевский в письме заместителю директора Русского заграничного исторического архива в Праге (РЗИА) А. Ф. Изюмову сообщал, что выпуск подготовляемой Базили книги „из-за кризиса все затягивается“.[15] Возможно, перед отъездом в Нью-Йорк, видя, что книге не суждено быть напечатанной, он передал имевшиеся у него материалы, в частности стенограммы воспоминаний, в какое-то архивохранилище или частным лицам. На эту мысль наталкивает письмо Базили в РЗИА, в котором он просит разрешения администрации архива использовать хранящиеся в РЗИА мемуары Н. Н. Таганцева для подготовляемой им книги. В ответ Изюмов писал: „Со своей стороны Р. З. И. Архив обращается к Вам с просьбой передать в Архив те материалы, которые Вам будут не нужны или которые будут Вами использованы уже для предполагаемой к печати книги. Передачу материалов можете легко осуществить через постоянного представителя Р. З. И. Архива в Париже Менделеева“.[16]

Из собранных Базили материалов только незначительная часть находится в архиве Гуверовского института. Сохранившиеся материалы (в частности, по-видимому, глава будущего труда, названная „Конец монархии“, — 108 стр. машинописи) показывают, что Базили вел интенсивную работу над книгой.[17]

В августе-сентябре 1936 г. в парижской газете „Последние новости“ появилась обширная публикация „Из воспоминаний А. И. Гучкова“.[18] В предварявшей ее статье Милюкова говорилось, что мемуары представляют собой литературную переработку стенограмм: „Эта обработка являлась только предварительной, уже по одному тому, что лицом, взявшим на себя труд, не были использованы все найденные после смерти Гучкова стенограммы“.[19]

В коллекции Базили имеются три идентичных машинописных экземпляра „Из воспоминаний А. И. Гучкова“ по 118 машинописных страниц (в одном — 119); один экземпляр находился в Париже у Л. А. Часар (гражданской жены Гучкова).[20] Судя по имеющимся на одной из копий пометкам Руманова, намечавшего подзаголовки, он имел непосредственное отношение к подготовке текста для публикации. Но его участие ограничивалось редактурой уже составленного текста „Из воспоминаний“ перед передачей издателю, компоновал же его Оболенский по заказу Базили, предполагавшего полностью включить воспоминания Гучкова в русское издание подготовленной книги.

В письме Базили Оболенский указывал, что пересылает „перелицованную рукопись Вашего интервью с Гучковым. Работа оказалась гораздо труднее, чем я ожидал. Стенографированный Ваш разговор перескакивал с одного предмета на другой, и все эти отдельные клочки разговора приходилось отделять друг от друга и сцеплять с другими клочками. Затем пришлось каждую фразу подвергнуть грамматической переработке. От этого текст местами потерял гучковскую красочность. Все-таки я старался по возможности придерживаться ближе к тексту. Иногда приходилось кое-что добавлять от себя, вставлять целые вводные куски, ибо без них лаконичные замечания Гучкова были бы совершенно непонятны. Сделал я и кое-какие купюры в таких случаях, когда знал, что Гучков ошибается“ (например, с партийной принадлежностью Д. Г. Богрова и т. п.), и продолжал: „Вероятно, Вам придется передать мой текст на редакцию Гучкова тем более, что я в нем сохранил личную форму“.[21]

Базили ответил, что согласен с высказанными соображениями и внесенными исправлениями, и советовал: „При изложении Гучкова поневоле нельзя останавливаться перед тем, что язык и выражения будут, может быть, не вполне его“, но „изложить надо все“.[22]

В конечном счете текст подвергся значительным изменениям как по содержанию, так и по толкованию отдельных сюжетов, объем сокращен почти вполовину. Например, отношения Гучкова с генералом Алексеевым практически не освещены в газетной публикации. Новое толкование поведения Корнилова во время августовского выступления 1917 г., данное Гучковым, опущено. Тенденциозную окраску получили характеристики ряда лиц. Так, о жандармском генерале С. С. Савиче Гучков сказал: „Очень толковый человек“, а в газетной публикации этого нет. Значительно сокращены или изъяты характеристики еще ряда лиц, таких, как А. И. Верховский, Н. М. Потапов, Н. В. Рузский, М. А. Кедров, А. В. Колчак, А. С. Максимов и др.

В связи с изложенным возникает вопрос, успел ли Гучков ознакомиться с вариантом Оболенского и внести в него изменения и дополнения. По этому поводу имеется несколько свидетельств. Так, в письме Базили от 14 августа 1935 г., уже страдая „мучительной болезнью“, Гучков подтверждал наличие у него рукописи воспоминаний.[23] В ответном письме речь шла о „наших записях“, которые просматривал Гучков и вносил „исправления и дополнения“.[24] Скорее всего, здесь имеется в виду стенографическая запись, а не текст Оболенского. О том, что Гучков успел просмотреть рукопись „Из воспоминаний“, есть свидетельство Милюкова: „Этот текст имеет ту особенность, что Гучков успел с ним ознакомиться и его принципиально одобрить“.[25] Однако это утверждение было поставлено под сомнение вдовой Гучкова, М. И. Гучковой (Зилоти), находившейся при больном муже в последние месяцы его жизни.[26] Вероятнее всего, Гучков работал с текстом стенограмм как более значимым материалом, а не с текстом, составленным Оболенским.