Сергей Кара-Мурза - Потерянный разум. Интеллигенция на пепелище России Страница 2

Кант различает два «среза» в применении разума – формальный (логический) и реальный (трансцендентальный). При логическом применении разума используется его способность производить умозаключения, делать конкретные выводы. Реальное применение использует способность разума производить понятия высокого уровня, рождать трансцендентальные идеи, высшие принципы.

Мы будем в этой книге говорить о более простой вещи – формальном, логическом применении разума. Конечно, трансцендентальные идеи можно высказывать и вопреки логике и ясным умозаключениям – так и поступают пророки. Но пророки не живут в своем отечестве, а нас сейчас интересует именно мышление нас самих и наших близких людей, граждан нашего отечества, с которыми мы все вместе переживаем трудные времена.

В реальной жизни, тем более в условиях кризиса, мы не имеем времени и сил для того, чтобы делать сложные многоступенчатые умозаключения по большинству вопросов, с которыми сталкиваемся и по которым должны определить свою позицию. Как же мы справляемся с этой задачей? С помощью интуиции и здравого смысла. И то и другое – инструменты рациональности. С интуицией, однако, многое неясно, да и в тех жизненных ситуациях, о которых идет речь в книге, вполне можно обходиться без неуловимых предчувствий и гениальных прозрений. Достаточно у нас для принятия разумных решений и информации, и опыта. Так что главное подспорье логическим рассуждениям и умозаключениям в нашей жизни сейчас – здравый смысл. Проблема его применения или его отказа также составляет предмет данной книги.

Судя по многим обсуждениям, в среде высокообразованных людей здравый смысл ценится невысоко, они ставят его куда ниже, чем развитые в науке приемы теоретического знания. Возможно, в благополучные времена такое их отношение и может быть оправдано, но в условиях той неопределенности, которую порождает кризис, роль здравого смысла, на мой взгляд, резко возрастает. В условиях кризиса у нас мал запас прочности, очень слабые тылы, а значит, мы вынуждены в нашей стратегии ориентироваться не на максимизацию выгоды, а на минимизацию ущерба. Теоретическое научное знание может привести к блестящему, наилучшему решению, но чаще ведет к полному провалу – если из-за недостатка средств (информации, времени и пр.) человек привлек негодную для данного случая теорию. Здравый смысл не настроен на выработку блестящих, оригинальных решений, но он надежно предохраняет против наихудших решений. Вот этого нам сегодня очень не хватает.

Когда научное мышление стало теснить и принижать здравый смысл, на его защиту выступили философы разных направлений (например, А.Бергсон и А.Грамши). Приведу несколько замечаний А.Бергсона, которые кажутся созвучными тому пониманию здравого смысла, из которого я исходил в этой книге.

Он говорит перед студентами, победителями университетского конкурса, в 1895 г.: «Повседневная жизнь требует от каждого из нас решений столь же ясных, сколь быстрых. Всякий значимый поступок завершает собою длинную цепочку доводов и условий, а затем раскрывается в своих следствиях, ставящих нас в такую же зависимость от него, в какой находился он от нас. Однако обычно он не признает ни колебаний, ни промедлений; нужно принять решение, поняв целое и не учитывая всех деталей. Тогда-то мы и взываем к здравому смыслу, чтобы устранить сомнения и преодолеть преграду. Итак, возможно, что здравый смысл в практической жизни – то же, что гений в науках и искусстве…

Сближаясь с инстинктом быстротой решений и непосредственностью природы, здравый смысл противостоит ему разнообразием методов, гибкостью формы и тем ревнивым надзором, который он над нами устанавливает, уберегая нас от интеллектуального автоматизма. Он сходен с наукой своими поисками реального и упорством в стремлении не отступать от фактов, но отличен от нее родом истины, которой добивается; ибо он направлен не к универсальной истине, как наука, но к истине сегодняшнего дня…

Я вижу в здравом смысле внутреннюю энергию интеллекта, который постоянно одолевает себя, устраняя уже готовые идеи и освобождая место новым, и с неослабевающим вниманием следует реальности. Я вижу в нем также интеллектуальный свет от морального горения, верность идей, сформированных чувством справедливости, наконец, выпрямленный характером дух… Посмотрите, как решает он великие философские проблемы, и вы увидите, что его решение социально полезно, оно проясняет формулировку сути вопроса и благоприятствует действию. Кажется, что в спекулятивной области здравый смысл взывает к воле, а в практической – к разуму»2.

Итак, вот главные блоки той рациональности, о которой будет идти речь: здравый смысл, рассудок и разум в его формальном, логическом применении. Таким образом, рациональность в нашем обсуждении будет выступать прежде всего как метод, «технология» мышления, а не как содержание идей, позиций и установок.

В своем обзоре П.П.Гайденко излагает такую трактовку понятия рациональности, которую развивает в своих трудах К.Хюбнер.

Он выделяет четыре составляющих рациональности: логическую, эмпирическую, оперативную и нормативную. Все они действуют независимо от содержания. Хюбнер пишет: «Рациональность выступает всегда в одинаковой форме, а именно: семантически – как тождественное фиксирование правил определенного смыслового содержания (в чем бы оно ни состояло); эмпирически – как применение всегда одинаковых правил объяснения (к чему бы они не относились); логически-оперативно – как применение расчета (калькуляции) (как бы его ни истолковывать); нормативно – как сведение целей и норм к другим целям и нормам (какое бы содержание в них ни вкладывалось). Рациональность, следовательно, есть нечто формальное. Она относится только к уже положенному содержанию»3. Примерно в этом смысле и применяется понятие рациональности в книге.

События, способ осмысления которых обсуждается в книге, разыгрываются как драма нашего народа. По отношению к этой драме наш народ в существенной мере оказался расколот. Сам я не принял и не принимаю того изменения всего нашего жизнеустройства, которое со скрипом и массовыми страданиями пытаются совершить в течение вот уже почти двадцати лет. В книге я делаю упреки, часто резкие, той части нашего общества, прежде всего высокообразованной части, которая поддержала это изменение (реформу). Но эти упреки совершенно не касаются содержания позиции этих людей, их ценностей или веры. Главная мысль книги заключается в том, что в своих рассуждениях, обобщениях и выводах эта часть нашей интеллигенции (назовем ее условно «либеральная интеллигенция») допустила целый ряд фундаментальных ошибок. В результате этих ошибок были сделаны ложные выводы и приняты неверные практические решения.

Причиной этих ошибок было нарушение важнейших норм рациональности. Однако вместо рефлексии, анализа этих ошибок и «починки» инструментов разумного мышления, произошел срыв и возник порочный круг: эти ошибки побудили к дальнейшему и радикальному отходу от норм рациональности, в результате чего общество погрузилось в тяжелейший кризис. Если бы наша либеральная интеллигенция, исходя из тех же постулатов (содержания своей веры и своих ценностей) вела свои рассуждения согласно правилам и нормам здравого смысла и логического мышления, сверяла бы каждый промежуточный вывод с реальностью, анализировала ошибки, допущенные на предыдущем шаге, то мы могли бы избежать фатальных ошибок и найти разумный компромисс между идеалами и интересами разных частей общества. Избежать нынешних страданий было возможно.

Конечно, отделение инструментальной, технологической части рациональности от содержательной – задача непростая. Когда речь идет о социальной драме, трудно остаться беспристрастным и не привнести в описание конкретных событий своих оценок, не затронуть содержания постулатов и выводов тех, кто, на мой взгляд, допустил ошибки в технике мышления. Но в принципе такой подход к рациональности правомерен, и если читателю предлагаемые в книге «учебные задачи» покажутся полезными, он сможет «отфильтровать» эмоции и идеалы.

Мы должны, наконец, временные координаты той рациональности, о которой ведем речь. Существовала ли она всегда как данное природой свойство человеческого разума – или возникла в конкретный исторический момент? Насколько мы знаем из истории психологии сознания, эта рациональность существовала не всегда. Она порождена Научной революцией, а затем большой программой Просвещения – в XVI–XVIII веках в Европе. Это особый тип рациональности – «рациональность Просвещения». До этого нормы рациональности задавались структурами мифологического и религиозного миросозерцания, а в ходе Просвещения господствовать в сознании образованной части общества стали нормы познания, мышления и объяснения, разработанные в лоне науки. Пралогический тип мышления, при котором люди видели в явлениях окружающей жизни мистическое действие потусторонних или земных сил, сменился (хотя и не полностью) мышлением логическим, с выявлением причинно-следственных связей и построением связных умозаключений.