Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #7 Страница 2

И куст сиреневый клубится

Над молодеющей водой.

Садовой тропинкою тихо бреду

И вижу - сирень распустилась в саду,

Лиловые гроздья склоняет.

Облако плещется в круглом пруду -

И берега осветляет.

Бродят ветра среди облачных груд,

В гроздьях сирени - шмелей перегуд,

Радуюсь я перегуду!

Ласточки вьются, под крыши снуют, Бабочки, пчёлы - повсюду. Клонится солнце… На запад пошло. Гусь гоготнул, оттопырив крыло, Но - не взлетает. Друг, видно, время такое пришло Жизнь одарить мне за свет и тепло - Облако тает.

МОРОЗОВ Геннадий Сергеевич родился в 1941 году в г. Касимове Рязанской области. Окончил Касимовский индустриальный техникум и Литературный институт в Москве. Работал в геологических экспедициях в Карелии и Якутии. Был редактором в издательстве "Лениздат". Автор более десятка книжек поэзии и прозы. Член Союза писателей России. Живёт в г. Касимове Рязанской области

3

Шумом осенних лесов Ветер наполнил округу. Как хорошо, что я с другом! Всё нам понятно без слов. Входим, как в церковь, в леса. Чуем - душа обмирает: То листопада краса Пасмурный день озаряет. Рыжей опушкой бредём, Режем под корень грибочки. Грудью ложимся на кочки, Стынь родниковую пьём. А выходя из леска, Чувству смятенному верим: Русская даль широка -

Борису Гучкову

Вряд ли. душою измерим. Даль! Ты сокрыла мой дом, Коему не было сходства - Стёрся в пространстве сквозном, Полном тоски и сиротства. Дом! Ты, как призрак, исчез. Где ты? Ау!.. Тебя нету… Вместо тебя этот лес, Листья пустивший по свету. Память на нет - не сведу, К ней, как к земле, припаду - И промелькну сквозь годочки. Друга до слёз доведу, Где я опушкой бреду, Режу под корень грибочки.

О, лёгкость летних дуновений!

А вон и облако, как пух,

Вдали мелькает. Льётся в сени

Анисовки сладчайший дух.

Как щедро лето! Сколько красок!

Наш сад как полымем объят.

Да разве взгляд охватит разом,

Чтоб я запомнил всё подряд?!

Такие летечки не редки

У нашей матушки-земли.

Отяжелели яблонь ветки

И на подпорки налегли.

Гляжу на сад. Он, право, дивный!

Мать говорит: "Сколь яблок!.. Страх!

Эт нынче солнышко активно

Так поработало в садах!"

Ах, мама! Словно в час разлуки,

По саду грустно я брожу.

И на твои родные руки

Вновь с прежней нежностью гляжу.

И что мне жизненные сшибки?

Их я отринул в дни страды,

Когда узрел на ветках гибких

Янтарно-красные плоды,

Душа взывает: "Стой, мгновенье!

Остритесь, зрение и слух,

Распахивайтесь шире, сени!

Да осенит нас предосенний

Анисовки сладчайший дух!.. "

Когда это было? Не помню, когда. Но помню - речная сверкала вода.

Синела небесная звонкая высь,

Где туча и стриж друг за другом неслись.

Запомнилось поле и шорохи ржи, Пырей и ромашки у рыжей межи.

Пырей и ромашки, увалистый лог И белый, промытый Окою, песок.

Запомнилась тропка, дорога, большак. Когда это было? Не вспомню никак.

Но я вспоминаю родные места, Где вёртких уклеек ловил я с моста,

Где слушал я диких гусей переклик, Глядел в осветвлённый землёю сошник.

Мне помнится дух избяного жилья. Ушедшая жизнь - неужели моя?

Куда он пропал, её трепетный свет? Когда это было? Давно или нет?

О жизнь, я к такому пришёл рубежу - В ушедшие годы, как в душу, гляжу.

И словно бы вижу прозрачную высь, Где туча и стриж друг за другом неслись.

4

ПРОЩАНИЕ СО СНЕГОМ

Мелькают грачи среди облачных глыб,

На солнечных плёсах скопление рыб.

И чуть зеленеет озёрная даль.

Тепло, духовито.

Но зимушку жаль.

Не больно, быть может, но всё же, но всё же

Не раз нас царапал морозец по коже.

И всех без разбору - могуч иль тщедушен -

За уши щипала жестокая стужа.

Хоть солнце играло, а туч целый ворох,

Но русский морозец бабахал, как порох.

Бабахнет!

Пылают и щёки и лбы.

И дым столбенеет бревном из трубы.

Кряхтят и дубы и столетние ёлки.

А если покажутся волки на взгорке,

Мы их отпугнём, шуганём из двустволки!

Принудим!

Захлопнутся пенные пасти,

Что рвали дрожащих зайчишек на части.

И страх перед хищною стаей волчиной

Поглотится буйной метельной пучиной.

Но мы с тобой, друг, и метель укротили -

Два раза на дню жарко печки топили.

Снега отгребали от светлых крылечек,

Покуда калился кирпичный запечек.

А помнишь, как наши любили мальчишки

На печке горячей почитывать книжки?

А нынче парно от земли, духовито.

А сколько новёхоньких гнёзд понавито!

И наши полночные зимние страхи

Вот-вот улетучатся с посвистом птахи.

Журчит водополье в овражной низине.

Дивитесь, ребята, оттаявшей глине!

Нас жизнь тормошит для броска и разбега.

И всё-таки жаль уходящего снега.

Когда прольются с небосвода

Луны холодные лучи -

Светясь, речные вспыхнут воды,

Искрясь, блеснёт роса в ночи.

И лунный свет зеленоватый,

Заоблачный и неземной,

От нас относит прочь куда-то

Вселенной отзвук потайной.

А тот, кто видел в свете этом

Реку, луга, поля и лес,

Тот хоть на миг, но был поэтом,

Счастливцем дива и чудес.

Я тоже был им!

Падал косо

Зелёный луч.

Была видна

Не только зыбь речного плёса,

Но рябь ракушечного дна.

И майской ночью серебристой,

Отбросив сетчатую тень,

Мягка и млечно-шелковиста,

К нам льнула белая сирень.

Её пахучестью объятый,

Я клялся сдуру, сгоряча

В любви, конечно. Спешны клятвы

При свете лунного луча.

Зелёный луч, в оконце брызни!

И озари моё жильё,

Являя мне и прелесть жизни,

И как бы. призрачность её.

29 января (утро).

С возрастом я стал бояться неурочных телефонных звонков. Рано утром, когда все домашние еще были в постелях, зазвонил телефон, и предчувствие беды вошло в каждую клеточку: "Господи, лишь бы никто не помер!"

Звонили из далекого райцентра. Соседка стареньких моих родителей сразу же начала извиняться:

- Разбудила, поди, вас всех? Мне на дежурство уже бежать - вот и трезвоню спозаранок.

- Что-то случилось?

- Приезжайте. Ваша мама в больнице. Ногу сломала, и перелом-то какой-то сложный.

- Когда?

- Еще третьего дня. И отец ваш тоже в больнице. Я рвалась еще вчера позвонить, да она не велела - вы же ее знаете…

Знаем, конечно. Каждую косточку давно уже ломит, но ни одной жалобы, ни единого вздоха-стона мы от нее не слышали - железная какая-то. А ведь натерпелась, жизнь корежила - не дай Бог никому. Ехать, надо срочно ехать! Стоп! А как же допрос? В кармане - повестка на допрос к следователю ФСБ. Ладно, переживут - мама у меня одна.

ТРУШНИКОВ Сергей Васильевич родился в 1948 году в г. Соликамске Пермской области. С 17 лет работает журналистом. В 1985 году приглашен в пермскую областную газету "Звезда", где прошел все ступени - от собкора до заместителя главного редактора. В1990 году избран главным редактором газеты "Звезда". Член Союза журналистов России, заслуженный работник культуры РФ. Лауреат международных, российских и областных журналистских премий и конкурсов. Член Союза писателей России. Живет в г. Пермь

6

Через пару часов я был уже в дороге. "Красотища-то какая!" - сказал водитель, когда выехали за город. Морозило. Вдоль дороги искрились на солнце есенинские белые березы, но мне было не до красоты этой, хотя, наверное, и ей тоже предназначено свыше спасать мир, а значит, и моих отца с матерью. Я думал о них, торопя дорогу: "Быстрей бы!" Я ругал себя за вечную свою мягкотелость. Сколько ведь раз собирался перевезти их в город, а они все отнекивались: никуда, мол, не поедем, пока ноги носят и руки не отваливаются. Не настоял, и вот теперь…

29 января (день).

Двести с лишним верст пролетели за два с половиной часа. Домой заезжать не стал - там пусто и холодно. Сразу - в больницу, трехэтажное здание которой успели построить еще при советской власти на самой окраине райцентра.

Меня проводили в ее палату. Мама виновато улыбнулась:

- Вот и оторвали тебя от дел…

- О чем ты? Тебе больно, мама?

Она снова улыбнулась, оставив глупый мой вопрос без ответа. Я взял ее руку - она была живая и теплая. Наткнулся на пульсирующую жилку на запястье. Погладил. Захотелось заплакать.

- Все будет хорошо, мама!

- Не знаю… Хотелось бы.

- А ты верь. Верь!

- Стараюсь.

Маленькая седая головка на белой подушке. Надо же, как усохла за какой-то месяц. Мы приезжали тогда на день рождения отца - мама сноровисто накрывала на стол, и казалось, такой, неугомонной и ловкой она будет вечно.

- А где, мам, отец?

- Через палату. Придет, сядет рядышком. Возьмет руку - молчит, молчит, а потом скажет: "Как мы с тобой хорошо жили". А у самого слезы… Я ведь не за себя, за него больше боюсь: как он без меня? - почти ведь не слышит уже.