Валерий Брюсов - Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей Страница 2
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Автор: Валерий Брюсов
- Год выпуска: -
- ISBN: нет данных
- Издательство: -
- Страниц: 106
- Добавлено: 2019-02-20 14:31:32
Валерий Брюсов - Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Валерий Брюсов - Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей» бесплатно полную версию:Настоящее собрание сочинений В.Я. Брюсова — первое его собрание сочинений. Оно объединяет все наиболее значительное из литературного наследия Брюсова. Построено собрание сочинений по жанрово-хронологическому принципу.В настоящий том вошли избранные статьи о жизни и творчестве Пушкина, статьи об армянской литературе, а также большое исследование о взаимоотношениях культур народов мира — «Учители учителей».http://ruslit.traumlibrary.net
Валерий Брюсов - Том 7. Статьи о Пушкине. Учители учителей читать онлайн бесплатно
У Геракова находим только такую запись под 15 августа: «Был у Н. Н. Раевского, который после нас приехал; сын меньшой очень болен; жаль молодца».
Из Керчи Раевские поехали в Феодосию, или, как тогда назывался этот город, в Кефу, — вероятно, тоже морем, потому что в распоряжение ген. Раевского был предоставлен военный бриг. Феодосия была тогда немногим больше Керчи и нисколько не привлекательнее ее по местоположению. Те же невысокие холмы за городом, то же плоское побережье и такая же скудная растительность вокруг. Грязно-серые развалины генуэзских башен посреди города не украшают его нисколько. И Муравьев-Апостол и Гераков согласно жалуются, что в городе негде было укрыться от летнего крымского зноя. На берегу моря был уже разведен бульвар, но молодые деревья еще не давали тени.
Пушкин ни в письмах, ни в стихах не помянул самую Феодосию ничем добрым. «Из Керчи приехали мы в Кефу, — рассказывает он (письмо 1820 г.), — остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом, — и, подобно старику Вергилия, разводит сад на берегу моря, недалеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не умный человек, но имеет большие сведения о Крыме, стороне важной и запрещенной»[6].
Гераков подробно описывает сад Броневского. «Сад его, — пишет он, — им разведенный, имеет более 10 000 фруктовых деревьев… В саду много есть милого, семо и овамо, в приятном беспорядке: то остатки колонн паросского мрамора, то камни с надписями, — памятник, воздвигнутый племяннице его, храмики, горки и проч.». В этом приморском саду, среди колонн, горок и храмиков, мы и вправе представлять себе Пушкина в Феодосии.
16-го августа Гераков, посетив Броневского, еще раз упоминает, что застал там генерала Раевского «с дочерьми и больнымсыном». Но, по-видимому, в тот же день или на следующее утро Раевские уже выехали из Феодосии.
До сих пор путешествие по Крыму мало радовало Пушкина. Керчь обманула его ожидания; знойная, пыльная и скучная, Феодосия не могла вознаградить за то. Пушкин должен был возлагать новые надежды на морской переезд в Юрзуф. Но берега от Феодосии до Алушты тоже мало интересны, а к Алуште корабль подошел уже поздно ночью, в темноте. То, что сам Пушкин рассказывает об этом переезде, доказывает, как он был разочарован (письмо 1824 г.): «Передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы… „Вот Чатырдаг“ — сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал».
В другом письме (1820 г.) Пушкин добавляет: «Ночью па корабле написал я элегию». Это — стихи: «Погасло дневное светило». Здесь еще нет ни малейшего следа восторга перед Крымом. Правда, элегия представляет собою подражание байроновскому «Чайльд-Гарольду». Но все же нельзя одним этим объяснить полное отсутствие местного колорита. Великий мастер эпитетов не нашел ни одного живого, точного слова, чтобы изобразить именно берега Крыма. Пушкин говорит еще в самых общих выражениях: «земли полуденной волшебные края» — определение, равно подходящее и к Испании и к Индии. Ветрило, угрюмый «океан», воспоминания прошлого, жизни на севере, — вот что исключительно занимает воображение Пушкина в этой элегии.
«Перед светом я заснул», — рассказывает далее Пушкин (письмо 1824 г.). Ему суждено было поразительное пробуждение. «Корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ними; справа огромный Аю-Даг… И кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный».
Позднее, в «Путешествии» Онегина, Пушкин изобразил те же впечатления в стихах:
Прекрасны вы, брега Тавриды,Когда вас видишь с корабляПри блеске утренней Киприды,Как вас впервой увидел я;Вы мне предстали в блеске брачном:На небе синем и прозрачномСияли груды ваших гор;Долин, деревьев, сел узорРазостлан был передо мною…
Пушкину действительно могло казаться, что он видит брега Тавриды «впервой»: они явились ему совершенно в новом облике. Только с этой минуты начинается у Пушкина его любовь к Крыму, которую сохранял он долго после.
Юрзуф — одно из прекраснейших и характернейших мест на южном берегу Крыма. Гряда Крымских гор красивыми линиями замыкает горизонт. Широкая прибрежная полоса тонет в садах и лесах. Своеобразную красоту придает местности большая и темная скала, глубоко вдающаяся в море. Она несколько напоминает медведя, уткнувшегося мордой в воду, и потому татары называют ее Аю-Даг, Медведь-гора. Берег моря — то песчаный, то из мелких камешков, нежно шелестящих с волнами при легком прибое.
В 1820 году Юрзуф принадлежал герцогу де Ришелье, устроителю Одессы. У него был в Юрзуфе свой «замок», причудливое, некрасивое и неудобное здание. По словам А. Муравьева-Апостола, «замок этот доказывает, что хозяину не должно строить заочно, а может быть, и то, что самый отменно хороший человек может иметь отменно дурной вкус в архитектуре». В этом «замке» и поселились Раевские, но Некрасов (в «Русских женщинах») ошибся, говоря: «поэт наверху приютился»: Пушкин жил внизу юрзуфского дома.
«В Юрзуфе, — рассказывает Пушкин (письмо 1824 г.), — жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностию неаполитанского lazzaroni[7]. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря — и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество».
Окрестности Юрзуфа: нагорные леса, в которых встречаются развалины старинных городов, живописная долина реки Сюнарпутяна, роскошный Никитский сад, уже славившийся и в то время, — очень замечательны. Но, сколько можно судить, Пушкин почти не познакомился с ними, и его выражение «я жил сиднем» надо понимать почти буквально. Разгоравшаяся любовь к Раевской, работа над поэмой, изучение Байрона — удерживали его от далеких прогулок. «Суди, был ли я счастлив, — писал он брату (1820 г.), — свободная, беспечная жизнь в кругу милогосемейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался; — счастливое полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение: горы, сады, море…»
В Юрзуфе писался «Кавказский пленник» и было набросано несколько стихотворений; Юрзуфом навеяны написанные позже «Нереида» и «Редеет облаков летучая гряда». Когда Пушкин пытался описать Крым в его целом, ему прежде всего вспоминались картины Юрзуфа; таковы лучшие строфы стихотворения «Желание»:
Я помню гор прибрежные стремнины,Прозрачных вод веселые струи,И тень, и шум, и красные долины…Все мило там красою безмятежной,Все путника пленяет и манит,Как в ясный день дорогою прибрежнойПривычный конь по склону гор бежит.Повсюду труд веселый и прилежныйСады татар и нивы богатит,Холмы цветут, и в листьях виноградаВисит янтарь, ночных пиров отрада…
Наконец, прямо о Юрзуфе говорит Пушкин в заключительных стихах «Бахчисарайского фонтана», где он вспоминает, как
Зеленеющая влагаПред ним и блещет и шумитВокруг утесов Аю-Дага…
В Юрзуфе Пушкин прожил три недели. Тем временем наступил срок возвратиться ему к Инзову на место службы. Вероятно, около 6 сентября[8] Пушкин и генерал Раевский, вдвоем, выехали из Юрзуфа, направляясь в Бахчисарай, окольным путем, мимо Ялты и Алупки (морем?), через Кикинеис, т. е. через самые замечательные местности Южного берега. Семейство Раевских направилось в Бахчисарай более прямым путем.
Из Кикинеиса Пушкин и Раевский поднялись на Яйлу по тому переходу, который у татар носит название «Шайтанмердвен», «Чертова лестница». Это — неширокая лестница, пробитая в самом массиве скал, подымающаяся почти вертикально, ступенями громадной величины. «Страшный переход по скалам Кикинеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти, — уверяет Пушкин (письмо 1824 г.). — По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом».
По Яйле путешественники проехали в Георгиевский монастырь; это было уже совершенно крюком в сторону. Но Георгиевский монастырь посмотреть стоило. Даже в дубоватом описании Геракова чувствуется красота этой местности. «Проехав семь верст, — пишет он, — с горы на гору, остановились у небольшого портика, со вкусом выстроенного; вошли в оный — и мы в Георгиевском монастыре, и вдруг глазам нашим явилось Черное море, крутые, дикие берега, нависшие огромные скалы, высунувшиеся в шумную влагу граниты, в величественном и мрачном виде». Монастырь расположен на уступе горы, с которой ведет к морю очень крутой спуск. В 1820 году в монастыре было с архиепископом всего десять монахов, ютившихся в небольших келийках, «над коими, — рассказывает Муравьев-Апостол, — видны опустевшие, осыпающиеся пещеры, в коих прежние отшельники обитали».
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.