Александр Образцов - Я русский. Вольная русская азбука Страница 2

Нет коллективного мышления. Мышление индивидуально. Нет социальных причин угнетения личности. Есть самоугнетение личности, ищущей виновников собственного несовершенства. Загляни поглубже в себя, там всегда что-то остается. Иногда самое ценное. Каждый – кузнец своего несчастья.

Явление толпы должно быть строго функционально. Нельзя смешивать идеи рок-концерта и богослужения. Рок-концерта и политики. Рок-концерта и любви.

Когда я был в Америке, я долго не мог понять общее в характерах встреченных мною людей. Они были иной породы, незнакомой мне. Так вот – это добродушные летающие крепости. Душа у них, за бронированным стеклом – подмигивает.

Может быть, в нескольких старых углах Европы, Азии, а может быть, и Америки, еще осталось… что? Я в затруднении. Не варварство.

Культура? Нет. Это слово не так широко, как варварство.

Так что же?

Бог.

Веселый «Улан-Батор»

Два раза в неделю трудящиеся Улан-Удэ, Зимы, Нижнеудинска, Красноярска, Тюмени и Екатеринбурга участвуют в многолюдных проявлениях российско-монгольского экономического сотрудничества. Тысячные толпы ждут у перронов скорый поезд номер пять «Улан-Батор – Москва».

– Штаны, штаны берем! Шюбы, шюбы! Мягкие куртки кожа! – женские крики несутся из окон вагонов. Юные монголы в дубленках и шубах внакидку одна на другую торгуют в толпе с плеч. За пятнадцать минут происходит полнейшее физиологическое удовлетворение: поезд несется дальше, несколько полегчавший от торговли, а местные расходятся по домам и рынкам, чтобы там оценить приобретенное.

Редкие русские пассажиры, попав в монгольский экспресс, приседают от испуга: купе по самый потолок завалены сапогами, кухонными наборами, кофтами, перчатками. Здесь присесть негде! Но ничего – места находятся. И вскоре становится даже весело, как будто попадаешь за кулисы театра. Если же садишься в Иркутске до Москвы, то можно понять весь механизм челночного буйства.

Как и русские, монголы не могут сразу приступить к работе. В первый вечер, до станции Зима, поезд гудит. В прямом и переносном смысле. Молодые батыры хлещут водку, играют в карты. Потом начинаются драки. Иногда, по рассказам проводников, откусывают друг другу уши или вытаскивают ножи. В это время с ними лучше не спорить. Только монголки способны как-то влиять на процесс.

Правда, бывает, что запьет монголка, а муж из-за этого становится на нее сердит. В моем купе, например, произошла именно такая история. На станции Зима пьяная жена полезла торговать, муж Эдр (мне представился Эдуардом) оттащил ее от окна. Дальше были три часа выяснения отношений. Монголка дико ругалась (монгольский мат по свирепости круче русского – хотя бы интонационно), муж терпел. Потом начал ее немножко душить. Она хрипела и на время успокаивалась. Окончилось это уже под утро, когда он полез к ней на верхнюю полку и придавил к стене своим телом Тараса Бульбы. Наутро они были деловиты и веселы, торгуя в Иланской шапками и перчатками.

За десятилетие торговли у монголов возникла удобная и налаженная система. В ней, правда, есть узкие места. Основное – провоз товара через границу. Таможня с той и другой стороны лютая. От челноков только перья летят. Однако и таможня понимает, что бизнес должен быть выгодным, иначе он заглохнет.

В Улан-Удэ существует перевалочная база, где накопленный товар позволяет какое-то время пополнять запасы, невзирая на причуды Думы или Хурала в таможенном законодательстве. В Екатеринбурге поезд пустеет – до Москвы едут единицы. Товару обычно хватает и на обратный путь.

Сама торговля из окон и на перроне не лишена известного блеска. Деньги в обмен на продукцию китайского ширпотреба передаются буквально рука в руку. В сложных случаях примерки из окна несется:

– Деньги давай, потом меряй! Сначала деньги!

Правда, иногда, перед самым отправлением, из-под вагона выскакивают бичи, рвут добычу из рук, и снова ныряют под движущиеся колеса.

Весело и взаимовыгодно. Выгодно монголам – челнокам и оптовикам. Выгодно китайцам-производителям. Выгодно проводникам и линейной милиции. Выгодно жителям станций, приобретающим одежду в два-три раза дешевле, чем в магазинах. В Тюмень к поезду съезжается народ из Сургута и Уренгоя. Единственный, кто в данном раскладе остается в дураках – наше чугуннозадое государство, не умеющее организовать труд своих дешевых и квалифицированных портних и обувщиков. Да мы ведь весь мир способны завалить кофточками и шубами! Но – ничего, кроме разрухи.

А до Москвы со мной в вагоне доехал один только негр из Африки. Монголы называли его Малик или Чернок. Вот уж кто торговал совершенно виртуозно! Его сияющая белозубая физиономия вызывала на станциях веселый ужас.

– Ты где так загорел? – кричали ему.

– Меховые куртки, настоящая кожа – пятьсот пятьдесят! Перчатки мягкие кожаные – пятьдесят! – орал он в ответ.

В Данилове он продал последнюю пару и на Ярославский вокзал пошел, танцуя, с кожаным рюкзачком, набитом товарным эквивалентом. В Черкизове Малик затоварится и помчится до Иркутска навстречу очередному монгольскому экспрессу.

– Ему надо, – сказала проводница с уважением, – у него в Иркутске семья и последний курс университета.

– Понятно, – ответил я. – А вам не кажется, что они слезли с деревьев значительно раньше нас?

Поучайте лучше ваших паучат

Джон Кеннеди был таким же идолом шестидесятых, как Битлс и Мэрилин Монро. В его гибели, как и в гибели его брата Роберта, была какая-то закономерность, которую мы начинаем понимать только сегодня. В сущности, братья Кеннеди смотрелись бы своими только на нынешнем политическом небосклоне рядом, допустим, с Тони Блэром или Гавелом. Сорок лет назад эти два плейбоя потрясали своим поведением и видом все устои той державы, которая сложилась между двумя океанами как в инкубаторе.

Что же за держава сложилась между двумя океанами на зависть всем обитателям Земли?

Эта держава возникла совершенно пиратским способом на земле, принадлежащей другой цивилизации. И другая цивилизация была стерта с лица земли. Да ладно, скажут нам, все так возникают. Но не в новое историческое время. Когда Руссо писал и Вольтер излагал. Когда Дидро проповедовал и папа римский учил нравственности.

Возникновение и развитие Штатов – это пример того, как власть кулака и доллара постоянно подвергалась насилию со стороны демократии. Сначала запретили ввозить негров. Потом заставили сидеть с неграми за партой. А сейчас даже само слово «негр» исключили из лексикона.

«И чудно! – скажет иной либерал. – Вот пример победы демократии!»

Не надо спешить. Особенности американского пути в том, что он не подвергается сомнению. Любое американское движение объявляется каноном. Самое большее оскорбление, которое может стерпеть американец – это обвинение в легком бытовом хамстве, где-то даже и симпатичном. Ничего другого терпеть американцы не желают.

В этом смысле интересна параллель с русскими, которые готовы стерпеть что угодно. И сами себя высекут побольнее соседей. В этом вот различии и расположен весь национальный спектр человечества. То есть мы – антиподы. У нас убийство Кеннеди (пожалуйста, аналог – убийство Столыпина) также вряд ли раскрыли бы, но уж точно нравственно оправдали.

Однако почему убийство президента Джона Кеннеди осталось в докладе комиссии Уоррена актом полоумного одиночки Освальда? Только ли потому, что упала тень заговора, государственного переворота, которого в Штатах не может быть, потому что не может быть никогда?

И поэтому. И еще потому, что Америка не любит и не умеет страдать. Ее в инкубационном ее развитии не научили этому. Ее фильмы исключительно приторны и фальшивы. Ее солдаты мускулисты и трусливы. Ее политики лгут чаще, чем здороваются. Все это – последствия рождения в чужом гнезде. Кукушонок, который был забавен среди чужих деток, разорит гнездо приемной мамы. И доклад комиссии Уоррена весь был направлен к тому, чтобы это случилось как можно позднее.

И здесь возникает уже иная метафора – со страусом, прячущим голову в песок. Опасное это занятие – не замечать своих ошибок. Об этом, кстати, говорил еще товарищ Сталин: учитесь, говорит, самокритике. Но к себе свое учение не применял. Что роднит его с партнерами по коалиции.

Самое же симпатичное в братьях Кеннеди было то, что они сломали мафию. Хотя их папа был связан с нею тесной дружбой.

И потому путь Америки не представляется столь уж безрадостным.

Болезнь

Боль

Сложилась иерархия боли, из-за которой во многом жизнь хаотична.

Смешны люди, боящиеся высоты, замкнутого пространства, чужих несчастий, начальства, зубоврачебного кресла. Простительна слабость человека перед лицом болезни, грозы, собственной бедности. Некоторые не переносят насилия.

Все без исключения восхищаются мужеством в бою, хотя мужеством это считают соотечественники, враги называют фанатизмом, а врачи – психической аномалией.