Сергей Катканов - Священные камни Европы Страница 2

На следующий день, когда мы предприняли второй прорыв к храму Гроба Господня, началось нечто уже совсем несусветное. Мы прошли до конца Виа Долороса, в конце которой и должен быть храм. Он был здесь, рядом, в этом не было сомнений, только надо куда–то свернуть, но куда? Вариантов — более, чем достаточно. Короче, дойдя почти до самых дверей храма, мы плутали ещё больше часа, прежде, чем вошли в него. Один раз нам «помогли», проходивший мимо мужчина жестом предложил следовать за ним. Он вывел нас к… Яффским воротам. Оказывается, здесь далеко не всегда люди понимают друг друга без слов. Здесь можно хотеть разного. Он полагал, что мы не знаем, как выбраться, а мы не знали, как «забраться».

От Яффских ворот нас в очередной раз сориентировали, на сей раз более успешно. Мы нашли, наконец, очень узкий и совершенно неприметный проход во двор храма. Я опять злился: почему бы здесь не сделать указатель? Потом понял: в Иерусалиме столько всего, что если делать указатели, на каждом углу их будет от земли до крыши. Люди хотят разного.

Особенность храма Гроба Господня в том, что к нему можно подойти только с одного направления, найти которое, не зная местных лабиринтов, далеко не всегда удаётся сразу. Это надо запомнить: к самому главному можно подойти только с одного направления.

Уже дома я в поисках одной фразы пересмотрел «Сталкера». Вот эта фраза: «- Далеко до туда? — Метров двести. Но это по прямой. А здесь не ходят по прямой». Понятно, да? Не по прямой — это неизвестно как. И не каждому повезёт со сталкером. И если вы не способны слышать Бога — у вас проблема. Не в том беда, что убьёте ноги, а в том, что, блуждая, утратите самообладание и тогда, даже достигнув цели, всё равно её не достигните. Цель изменится.

Стругацкие, сверх ожидания, подарили мне ещё одну фразу, которая стала для меня ключём к пониманию Святого Града: «Зона в каждый момент такова, каков ты сам». Иерусалим — так же. Страшное открытие. Если вы увидите перед собой город, переполненный злобой — извольте радоваться — вы смотрите в зеркало.

В кувуклию под строгий окрик греческого монаха залетаю пулей, так же пулей через секунды вылетаю обратно, повинуясь очередному окрику. (Эти окрики кажутся здесь естественными, нам так много дают, что имеют право на любую строгость). Учащённое сердцебиение, ошарашенность, некоторая даже раздавленность. Но разве может быть иначе? Всё хорошо. Господи, Ты привёл нас сюда.

В храме Гроба Господня — мистический сумрак. Я очень боялся, что когда окажусь здесь, всё будет не так, как я себе представлял, но всё оказалось именно так. В точности. И я постарался принять это, как особый Божий дар.

Здесь, конечно, туристическая суета и толчея, но толпы людей роятся лишь в отдельных точках огромного храма, а чуть отойдёшь подальше и сразу же становится спокойно. А в крипте святой Елены так и вовсе не было ни одного человека. Сюда не водят туристов. Здесь очень тихо.

Святыни описывать нельзя. Это было бы просто непристойно. Я могу сказать несколько слов об улицах старого города, но о величайших святынях Иерусалима я не могу сказать ни одного слова.

Мы были в часовне Вознесения на вершине Елеонской горы. С этого места Господь вознёсся на Небо. Были в Гефсиманском саду, в храме Агонии, на месте «моления о чаше». Здесь невероятные древние сливы. В начале Виа Долороса мы были в храме св. Анны, который построен на месте, где родилась Пресвятая Богородица. Вся Виа Долороса — это цепочка храмов. Были в горнице тайной вечери. Были в храме, построенном на месте Успения Пресвятой Богородицы. Были в храме на месте могилы Пресвятой Богородицы. Мы были на могиле царя Давида. Мы были, были, были. А, может быть, нас там и не было.

Позвольте мне выразить восхищение людям, которые у святынь Иерусалима действительно молились. Мне это не удалось, да и не похоже, что я очень сильно пытался. Дело даже не в туристической суете и толчее, среди которых очень трудно сосредоточиться. Это проблема, но не очень большая. Там всегда можно улучить минуту и найти закуток, где тебя не будут толкать, или даже ты будешь вообще один. Дело в том, что величайших святынь в Иерусалиме — десятки. Ради любой из них стоило преодолеть не одну тысячу километров, а здесь они все сразу. Они мелькают перед глазами, как в калейдоскопе. Восприятие притупляется. Хочется всё увидеть, везде успеть, а для этого надо спешить. «Поставил галочку» и вперёд. Поэтому в храме Гроба Господня мы были три раза. Хотя бы здесь, я надеюсь, мы на самом деле были.

Так уж вышло, что главный герой моего романа Андрей Сиверцев побывал в Иерусалиме раньше меня. Конечно, я не стал описывать то, что не видел, лишь попытавшись представить лица людей на улочках старого города. Увидев всё своими глазами, я не испытал желания что–то в романе переделать. Старый город такой и есть, каким он мне снился. Как будто душа вернулась на Родину, куда всегда пыталась перенестись, минуя пространство и время.

Вдоль узкой улочки тянется бесконечный базар. Здесь торгуют всем на свете. Здесь нельзя останавливаться, потому что всегда оказываешься рядом с продавцом чего–нибудь и становишься его жертвой. Это Восток — пёстрый, многословный, зазывающий.

А вот довольно пустынная улочка. Здесь нет торговли, строгие каменные стены, всё как в средневековой Европе. С удовольствием убеждаюсь, что немного знаю латынь, во всяком случае вот эта вывеска мне понятна: «Стража Святой Земли». Как возвышенно это звучит. Это Запад — строгий, сдержанный, молчаливый.

Есть на земле город, где Восток и Запад неотделимы друг от друга, они вместе образуют его неповторимый колорит, при этом каждый сохраняет своё лицо. Если бы такого города не было, разве мы не мечтали бы о нём?

Город кричащий и город молчащий, самый пёстрый и самый монотонный, для всех открытый и совершенно замкнутый. Это Иерусалим.

Больше всего меня поразил армянский квартал. Полное отсутствие торговли, ни одного кафе, даже двери очень редко встречаются в лабиринте узких улочек. Двери, наверное, где–то во внутренних двориках, доступных только для тех, кто здесь живёт. В этом лабиринте мы быстро теряем направление и почти не встречаем людей. Пустынно, словно ночью, хотя стоит белый день. Здесь дышишь замкнутостью и закрытостью. Здесь, видимо, люди просто живут, а работают они в других кварталах. Туристам и паломникам совершенно нечего делать в армянском квартале, поэтому так хорошо, что мы здесь. Когда тебя не ждут, ты видишь то, что есть на самом деле. Этот квартал запомнился, как самый иерусалимский Иерусалим.

Как хотелось бы стать на этих улочках не пришлым, не случайным и не праздным, а своим, органично связанным с незаметной внутренней жизнью старого города. Но это невозможно. Здесь нам всегда будут предлагать сувениры.

У Яффских ворот старого города есть удивительный памятник: две конных фигуры — крестоносец и сарацин. Они приветствуют друг друга, как будто радуясь встрече. Это кажется странным, но так и было. Напитав пустыню кровью и по достоинству оценив боевое мужество друг друга, они очень часто проникались взаимным уважением, за которым следовало взаимопонимание. Если угодно, это был диалог двух культур. Современным людям трудно понять, что тогда этот диалог никаким другим и не мог быть — только с коня, в доспехах и с оружием в руках. Если бы не крестовые походы, мусульмане никогда не почувствовали бы даже намёка на уважение к христианам.

Признаться, я был поражён обилием иерусалимских крестов на улицах старого города. Сейчас говорят, что это крест паломника. Пусть так и будет, но я‑то знаю, что это герб христианских королей Иерусалима. Значит, крестоносцы не забыты, и дело их не умерло.

Мы стоим у резиденции госпитальеров. Сегодня здесь какое–то католическое учебное заведение, внутрь туристов не пускают, а там, говорят, сохранились постройки времён крестовых походов. Вот здесь и жили братья иоанниты, заклятые друзья тамплиеров.

В храме Гроба Господня, в крипте святой Елены, стены покрыты ровными рядами крестиков. Это граффити крестоносцев. Рыцарь выреза́л кинжалом крестик, что значило: «Здесь был Гуго». У крестоносцев было достаточно религиозного такта, чтобы не портить стены храма своими именами, а крестов в храме — чем больше, тем лучше.

Каждый такой крестик — это сбывшаяся мечта. Они шли сюда через невероятные лишения и страдания. Их путь был полит кровью, потом и слезами. Никто не был уверен, что дойдёт. И вот — дошли. Сегодня эти ряды крестиков, как шеренги крестоносного воинства. Они — это реальность.

Мы — в Сионской горнице. Откровенно говоря, нет уверенности в том, что тайная вечеря была именно здесь. Но есть уверенность в другом — это храм, построенный крестоносцами в XII веке. Не напрасно трудились Христовы воины. Помяните их на этом месте. Помяните их в базилике св. Анны, которую крестоносцы построили на месте рождения Пресвятой Богородицы. Помяните их на Храмовой горе.