Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #4 Страница 2

Порядок. Чистота. Уют. Красота. Ощущение “праздника, который всегда с тобой”. Ночную подсветку домов, улиц, скверов, мерцание отблесков света в водной глади реки трудно описать. Нужно видеть. Как всё это смотрится с двадцать первого этажа гостиницы “Беларусь”!

Впечатлений от экскурсионного посещения “алмаза” — Национальной библиотеки не привожу. Это новоявленное “восьмое чудо света”, эту деловую красоту нужно увидеть воочию.

Александр Юдицкий,

член Союза писателей Беларуси,

г. Брест

Анатолий Аврутин Белое на белом

* * *

Мне всё слышнее веток перестук,

Небесный хор, что сумрачен и гулок,

И шелест крыл… И отскрипевший сук.

И ясень, затенивший переулок.

Как близко всё!

Как ясного ясней!

“Кукушка”-паровоз, смешной и юркий,

Какая мостовая! — а по ней

Какой же чудо-обруч гонит Юрка!

Какой возница щёлкает кнутом,

Нас, пацанву настырную, пугая!

Какой там дом!

Какие в доме том

Тарелки и ножи! И жизнь другая.

Там весело трезвонит телефон -

Да, те-ле-фон -

как много в этом звуке!

Хозяйкин лик в портретах повторён,

И патефон рыдает о разлуке.

Его за ручку можно покрутить -

Тебе дадут, ты ночью в сад не лазил…

А женщина крючком зацепит нить:

— Что не растёшь? Старик Сазонов сглазил?..

Мне в то виденье хочется шагнуть,

Помочь настроить примус тёте Клаве

И градусник разбить, чтоб видеть: ртуть -

Серебряная пыль в златой оправе.

Чтобы слились в мгновенье много дней,

Чтоб вслед шептали:

— Наш он… здешний… местный…

Чтобы с годами сделались слышней

И веток перестук,

и хор небесный…

В двадцатом столетии…

В двадцатом столетии… О, времена,

Когда не спешат предаваться итогу!.. -

В двадцатом столетье осталась страна,

Меня снарядившая в эту дорогу.

И первая ёлка, и первая боль

От первого “нет” тихой женщины Оли,

И сломанный, глухо звучащий бемоль,

И боль, заглушившая эти бемоли.

Все там, где подходит к тебе медсестра,

И утро безрадостно пахнет карболкой.

А руки не могут уже без пера,

Как недруг не может без гадости колкой.

В двадцатом столетии… Речка течёт.

В канаве, у мостика, квакают жабы.

Мустыгин сравнял наконец-таки счёт,

И нам до свистка продержаться хотя бы…

А вечером Климова в роли Стюарт,

И ты, за два месяца взявший билеты,

Представить не можешь тот будущий март,

Когда к ней в гримёрку придёшь из газеты.

В двадцатом столетии… Горе уму,

Когда этот ум существует для горя,

Впотьмах приближая вселенскую тьму

И вторя вселенскому ужасу, вторя…

Так дай же мне руку!.. Спокойней вдвоём

Под суетным, дерзостным небом Отчизны.

Мы вместе пришли сюда, вместе уйдём,

И в сердце ни горечи, ни укоризны.

* * *

Людмиле Завее

Опять грядёт зима… И в холоде берёз,

Невидимо пока, родится содроганье.

Тот свет, что нёс в зрачках, но всё же не донёс, -

Лишь отблеск…

Непокой…

Лишь редкое мерцанье.

Опять недолог день… Бредёшь меж тьмы и тьмы.

Подмёрзшая листва железит по брусчатке.

Подпёртые стволы облезлы и хромы,

А мокрые дома бесформенны и шатки.

В сквозной дали аллей туманен каждый звук -

Пузырится, кружит в мельканье ошалелом.

И лишь одна душа, предвестница разлук,

Тиха и не видна,

как белое на белом…

* * *

Заскорузлый пейзаж. Захолустье.

До дрезины четыре часа.

И подёрнуты бронзовой грустью

Улетающих птиц голоса.

Что поделаешь? Тягостно. Осень.

Всё влажнее у тропки трава.

И назад несказанное просят,

И кружатся листами слова.

Всё смешалось — смешки, разговоры

Обо всём и опять ни о чём.

Только стали угрюмее взоры,

Только тень за горбатым плечом.

Только вечно охочий до драки

Пьяный Филя рыдает в жилет.

Да несутся четыре собаки

За последней машиной вослед…

* * *

То — неволя, и это — неволя,

И такие пошли времена,

Что стоишь средь пустынного поля

И гадаешь — а где же страна?

Отлетела… Уплыла… Умчалась,

С бездной бросив один на один.

Только в тихой молитве осталась,

Только в огненной дрожи рябин.

Небо съёжилось… Ветер несвежий

Подгоняет прогорклую пыль.

Губы шепчут: “Да где же я?.. Где же?..”,

А вокруг только дёрн да ковыль…

* * *

Уже сочится строчка по стеклу,

Записанная влажными словами.

Продышан круг… И катятся во мглу

Слова о том, что было между нами.

Куда уйти? Уйду глазами в стынь,

Горяченностью лба — в сугроб ладони,

Остывшим телом — в белизну простынь,

В немой простор, что вечности бездонней…

Зачем кричать?.. О тихом говорю.

По рёбрам бьёт душа под зябкой кожей.

И всё грозит: “Посмотришь, отгорю

И стану лишь на искорку похожей”.

Да будет так… Не надобно грозить.

К ударам изнутри привычно тело.

Дай белых ниток!.. Обрываю нить.

Светло руке… А нитка потемнела.

Эдуард Скобелев Из “Крымской тетради”

* * *

Это верно: история творится людьми. Но прежде того история творит людей, способных организовывать и вести за собой массы, умеющих вырабатывать крупные национальные цели и осуществлять их в любых условиях.

* * *

Человеческое общество ещё более беззащитно, нежели отдельный человек. Изверги, постепенно захватывающие власть во всём мире, применяют самые разрушительные технологии, не встречая никакого сопротивления со стороны невежественных официальных властей.

Может, положение ещё более сложно, нежели я думаю, но мне представляется, что наши правительственные органы ничего не знают об этих технологиях и даже не стремятся изучать то немногое, что раскрывают обстоятельства.

Сегодня совершенно ясно, что “самой читающей страной” СССР делали не Политбюро и правительство, а именно эти тайные силы. Они раскачали интерес к печатному слову, чтобы затем заполонить все издания диссидентской пропагандой и отсечь народ от официальной идеологии.

Так всё и было проделано.

Теперь колёса вертятся в обратную сторону, и я не вижу тут активной роли государства: читатель вымирает.

Зачем это делается? Затем, чтобы упредить искры возможного пожара. Ведь уже появились и ещё появятся работы, которые раскроют глаза на все обманы несчастного советского народа.

Но кто их будет читать? Кто будет рекламировать?

А через 20-25 лет все эти публикации пойдут в отвал.

Пойдём в отвал и мы.

Вывод делайте сами. Новые поколения, как и прежние, умрут оболваненными и ограбленными.

* * *

Вот уже и книгу как таковую хотят ликвидировать. Это всё глобализм: им важно уничтожить все прежде добытые знания, а из Интернета легко будет убирать всё “нежелательное”.

Куда же движется мир? К тюремной камере, если уступим глобализму.

* * *

Лечить от глупых и невежественных воззрений невозможно.

Между тем это главное, от чего страдают люди, губя свои и чужие судьбы.

* * *

Достаточно 15 минут “полистать” телепрограммы, чтобы сообразить, куда тащат глобалисты: в одноклеточный мир идиотов с чисто амёбными реакциями на действительность.

* * *

Голодание, диета и проч. — последний способ придать хоть какой-то смысл своему существованию.

Нынешняя сытая часть цивилизации — сплошь пустые люди.

* * *

Шайка, которая управляет миром, изобретает всё новые слоганы, представляющие собой технологию саморазрушения.

Один из таких слоганов: “Здесь и сейчас!”

Это внедрение в молодёжную среду психологии бандитов и психопатов, не знающих иных ценностей, кроме своеволия.

Ясно, что страна, имеющая молодое поколение, одержимое лозунгом “Здесь и сейчас!”, не в силах сохранить существующий строй (троцкистские революции) и ничего создать способна, — она автоматически становится колонией, где уже никогда не будет ни “здесь”, ни “сейчас”.

Но этого развращённый бандитской психологией понять не способен, как не способен понять национальной опасности масскультуры наркоман или алкаш.

* * *

Ищут истину, полагая, что она поможет.

Главное — не открытие истины, а технология её осуществления в противоречивом человеческом сообществе.

* * *

Страшно не то, что человек считает себя Наполеоном. Страшно то, что он не знает, что был, по крайней мере, ещё один Наполеон, кроме него.

* * *

Оценки минуты, оценки дня, оценки года, оценки конца жизни — это все разные оценки. Практически разных людей.

* * *

Моя муза была рассчитана на победу правды и потому захлебнулась: в мире победила ложь.

Конечно, временно: но век ушёл, и я вместе с ним…

* * *

Сейчас уделяют всё больше внимания образованию, совершенно упуская из виду, что без характера любое образование — ноль. Личности не будет. Героя не будет. Первопроходца не будет.