Александр Тарасов - Молодёжь России: «No Future»? Страница 2

Но даже и там, где дело не доходит до таких крайностей, бедные студенты зачастую вынуждены скрывать свое реальное имущественное положение. В качестве примера приведу знакомую студентку Т. Она регулярно отказывается участвовать в каких-либо социологических опросах именно потому, что в них, как правило, фигурируют вопросы об имущественном положении, и уже одна необходимость отвечать на эти вопросы действует на Т. психотравмирующе. Т. — родом с Украины, мать у нее умерла, отец получает мизерную пенсию в купонах, влачит полуголодное существование. Сама Т. была вынуждена уйти из общежития, поскольку оккупировавшие общежитие «крутые» требовали, чтобы она занималась проституцией (между прочим, в правоохранительные органы обращаться бессмысленно: они подкуплены сутенерами, и те, кто пробовал жаловаться, поплатились — их били смертным боем). Т. снимает маленькую комнату на окраине Москвы на паях с подружкой. Стипендии Т. хватает только на проездной билет и на тетради с шариковыми ручками. Т. вынуждена подрабатывать переводами (она знает два языка). Фактически все заработанные деньги уходят на оплату жилья. Т. скрывает это, но уже по ее внешнему виду ясно, что она систематически голодает. Если Т. оказывается у меня в гостях, я стараюсь накормить ее до отвала и всучить что-нибудь съедобное с собой. Разумеется, денег на обновки у нее нет. Нет денег на театры, музеи, кино, концерты. Даже на похоронах собственной матери Т. отсутствовала: не было денег на билет. Подружка Т. живет аналогичной жизнью, только подрабатывает не переводами, а набивкой текстов на компьютере в одной из частных фирм (кстати, платят «новые русские» гроши).

Т. есть с чем сравнивать: первоначально она училась на «технаря» (это было в начале «перестройки») и лишь затем, осознав, что это — не ее дело, ушла из технического вуза и поступила в гуманитарный (Т. — золотая медалистка, и все предметы давались ей одинаково хорошо).

В эпоху СССР Т. жила в общежитии, и никто не принуждал ее там заниматься проституцией. Стипендии Т. хватало не только на еду, косметику и т.п., но и на театры, музеи, выставочные залы, консерваторию. За три года она купила свыше 50 книг.

Формально Т. аполитична. У нее нет времени (учеба плюс подработка) и физических сил (полуголодное существование) на то, чтобы следить за политикой. У нее нет денег на покупку (подписку) газет и журналов, у них с подружкой нет телевизора. Но в реальности уровень неприязни к власти у Т. исключительно высок. Выборы она сознательно бойкотирует. Ельцина ненавидит и никогда не простит ему того, что из-за его «экономических реформ» она не смогла попасть к матери на похороны. Достаточно регулярно она выражает сожаление, что в России нет каких-нибудь «красных бригад», которые могли бы похитить и убить внука Ельцина: по ее мнению, это было бы, как минимум, справедливо. Могу заверить, что такие настроения — еще не самые радикальные.

О том, как живет «пэтеушная» молодежь, и вовсе вы нигде не прочтете. Единственным человеком, который осмелился написать об этом, был анархист М. Цовма, а единственным изданием, которое осмелилось его опубликовать, была газета «Латинский квартал». Сейчас, кстати, «Латинский квартал» уже не выходит, поплатившись за свой радикализм, а люди, издававшие его, вынуждены зарабатывать себе на жизнь в бездарной и убогой «справочно-телепрограммной» «Неделе». Если кратко суммировать описанное М. Цовмой, жизнь «пэтеушника» такова: учить ничему не учат (преподаватель физики, например, ставит пять баллов тому, кто первым успеет правильно ответить на вопрос «сколько времени»), перспектив никаких (работы по специальности не предвидится), «пэтеушники» живут в атмосфере полицейского террора (в милицию их забирают по поводу и без повода, при этом, естественно, избивают), денег нет, поэтому от всякого культурного досуга они отстранены, основное времяпрепровождение — бесцельное шатание по улицам (дома-то тоже тошно), предел мечтаний — раздобыть «травки», забить один «косяк» на всю немаленькую компанию (на большее денег нет) и «покайфовать» где-нибудь в подъезде. Наркотики, кстати, продаются тут же в «лицее» (так теперь называется ПТУ), «пушеров» милиция знает в лицо, но, получая от них мзду, естественно, не трогает. Фактически на этом уровне наркобизнес легализован и даже поощряется властями (милиции выгодно держать подростков «на крючке»).

Вообще, проблема алкоголизма и наркомании молодежи, детей и подростков — проблема табуированная. Сколько в стране подростков-наркоманов, подростков-токсикоманов, подростков-алкоголиков? Где реальные цифры, где исследования, кто их проводил? Сытые дяди и тети из правительственных кабинетов оперируют какими-то цифрами, взятыми с потолка[3]. Я склонен верить тем, кто работает непосредственно с детьми на местах. Вот, например, А. Кротов из Набережных Челнов фиксирует у себя в школе: 20 % старшеклассников — наркоманы и токсикоманы, 10 % — хронические наркоманы и токсикоманы. Остальные — алкоголики. «А проблем с пьянством в школе нет, потому что пьют все… Те, кто не пьет — редкость, живые реликты. На них показывают пальцем. В одном из восьмых (восьмых, заметьте!) классов у меня непьющий только один мальчик. Не пьет он потому, что недавно мама, поругавшись с пьяным папой, зарезала последнего ножом, кухонным…» То есть, как нетрудно догадаться, до того «инцидента» и этот единственный «непьющий мальчик» пил. «Детское пьянство серо, беспробудно и агрессивно, — пишет далее А. Кротов. — Детских вытрезвителей нет… Много слез, синяков и песен. А еще — можно бритвой по венам. (Два случая за прошлый год.)»[4]. Кстати, а что у нас с детским и юношеским суицидом? Где данные? Засекречены? Заместитель директора Венгерского Института русистики Тамаш Краус, приезжавший в прошлом году в Москву, рассказал, что, по их сведениям, за 1992—1994 гг. число самоубийств детей и подростков в России возросло в 5,5 раза, а число попыток самоубийств — почти в 18 раз. Интересно, у них в Будапеште об этом знают, а у нас никакой информации ни в каких инстанциях не получишь (говорю это официально, как политический советник «Студенческой защиты»). Рассказывают, что в 1995 г. личным распоряжением премьера Черномырдина запрещено к распространению (то есть по сути засекречено) комплексное исследование по проблемам молодежи России, выполненное НИЦ при Институте молодежи под руководством академика И.М. Ильинского. Что вас так напугало в этом исследовании, а, Виктор Степанович?

А где-нибудь есть сегодня данные о самоубийствах среди учителей и преподавателей? Один из моих знакомых — тех самых «коммунаров», что когда-то «давили» на ЦК ВЛКСМ при обсуждении «брежневской» конституции, — за 1995 г. четыре раза ездил в разные города и хоронил других учителей-«коммунаров». Три случая из четырех — самоубийства. Все трое — 1960—1962 годов рождения. (Четвертый случай также показателен: руководитель детского клуба в Поволжье был убит местными уголовниками за то, что составлял им конкуренцию в деле воздействия на умы подростков. При Брежневе его «прорабатывали», но клуб функционировал, при Андропове грозили закрыть, но не закрыли, при Горбачеве комсомол, наоборот, дал модному тогда «неформалу» денег, юридический статус и закрепил за ним помещение. При Ельцине — убили. Символично?)

Видимо, самоубийства учителей — настолько обычное дело, что о них специально никто и не пишет. Корреспондент «Комсомольской правды» в Архангельске, например, лишь вскользь, в материале, посвященном совсем другим проблемам, упомянул, что недавно в городе покончила самоубийством молодая женщина-учитель. («Не на что было накормить детей. Запуталась в беспросветных долгах».)[5]

Очень показательно, какие журналы издают у нас в стране сейчас для подростковой и молодежной аудитории. Судя по их содержанию, вся молодежь — это скопище сексуально озабоченных имбецилов. Между прочим, журналы издают не подростки сами для себя, а «взрослые дяди» — специалисты своего дела. Никто никогда не убедит меня, что это — «стихия рынка». «Стихия рынка» предполагает разнообразие предложения. А у нас нет никакого разнообразия: все, как один, пишут о губках Ким Бессингер, лифчиках Мадонны, мускулах Шварценеггера и особенностях однополого секса. Это все сознательная, целенаправленная пропагандистская политика.

В прошлом году мои коллеги по Центру новой социологии выполняли заказ одного такого журнала — выясняли, насколько постоянные читатели удовлетворены журналом. Обратите внимание: постоянные читатели. Мои коллеги предложили (за те же деньги) расширить круг обследуемых: узнать, как относятся к журналу потенциальные читатели вообще (подростки 10—15 лет). «Зачем? — удивились в редакции. — Мы и так знаем, что умным нужно что-то поумнее. Но это не наше дело. Зачем нам эта головная боль?» Между тем «умные», которым надо «что-то поумнее», это «что-то поумнее» в ориентированной на их возраст прессе найти не могут: они либо должны отказаться от ума, либо без подготовки обратиться к научным монографиям, которые им заведомо «не по зубам».