Умберто Эко - Роза другого имени Страница 2

Но иногда автор может доверять только Божественному Провидению. Я никогда не смогу содействовать японскому переводу моей работы (хотя я и пытался). Понять ход мысли моего «адресата» весьма сложно для меня. В этом отношении я всегда задаюсь вопросом, что я действительно читаю, когда я вижу перевод японской поэмы, и я предполагаю, что японские читатели имеют тот же опыт, читая мои произведения. И, однако, я знаю, что, когда я читал перевод японской поэмы, я понимал кое-что из того хода мысли, который отличатся от моего. Если я читаю хайку после прочтения нескольких Дзен Буддистских коанов, я могу понять, почему простое упоминание о высокой луне над озером должно сообщить мне эмоциональное переживание, те же самые и, вместе с тем, совсем другие в отличие от тех, что сообщает мне английский поэт-романтик. В этих случаях даже минимум сотрудничества переводчика с автором может помочь. Я сейчас не помню, на какой славянский язык переводили «Имя Розы», но мы задавались вопросом, что читатель вынесет из многих частых обращений к латыни. Даже американский читатель, который не изучал латыни, знает, что это был язык средневекового церковного мира, и сможет уловить дыхание Средневековья. И даже если он прочитает «De Pentagono Salomonis» («О Соломоновом пятиугольнике»), он сможет узнать и «Pentagono» и «Salomonis». Но для славянского читателя эти латинские фразы и имена, переведённые на кириллицу, не представляют ничего ценного.

Если, в начале «Войны и мира», американский читатель видит «Eh bien, mon prince… », он может подумать, что адресат этого послания принц. Но если тот же самый диалог появляется в начале китайского перевода, написанного латиницей или, ещё хуже, китайскими иероглифами, что подумает пекинский читатель? С переводчиком на славянский мы решили использовать вместо латинского древне-церковный язык средневековой славянской Православной церкви. Таким образом, читатель сможет почувствовать то самое ощущение расстояния, той же религиозной атмосферы, при этом не важно, понял ли он то, о чём говорилось.

Слава Богу, я не поэт, потому что проблема становится более трагичной при переводе поэзии, того искусства, где мысль, выражена конкретными словами, и если вы меняете язык, вы меняете смысл. Однако есть превосходные примеры поэтических переводов, результат сотрудничества между автором и переводчиком. Часто этот результат — создание нового произведения на другом языке. Есть текст очень близкий по сложности перевода к поэзии из-за своей лингвистической сложности — «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса. Итак, глава об Анне Ливии, когда она была еще в виде набросков, переводилась на итальянский при поддержке самого Джойса. Перевод заметно отличался от первоначального английского оригинала. Это не был перевод. Это похоже на то, как будто Джойс переписал свой текст на итальянском. И всё же один французский критик сказал, что для того, чтобы понять эту главу правильно (по-английски) было бы хорошо в первую очередь обратиться к прочтению итальянского варианта.

Возможно «чистый язык» не существует, но перевод с одного языка на другой всегда остаётся настоящим приключением, и я не настаиваю на истинности этого, поскольку, если вспомнить итальянскую пословицу, переводчик всегда предатель. При условии того, что автор принимает участие в этой замечательной измене.