Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6409 ( № 12 2013) Страница 2

Рисунки Кочергина - яркие, масштабные, завораживающие. Художник из крестьян, учившийся в Строгановском училище, вступивший добровольцем в Красную армию, переживший зиму в блокадном Ленинграде, Кочергин самой жизнью своей подходил для того, чтобы создавать образы русских сказок, - эпичных, героических, насмешливых, со всегдашней победой добра над злом, а мастеровитого мужика над жадным царём. Хорошо зная деревенский быт, художник рисовал с вниманием даже к мелочам - его иллюстрации радуют не только цельностью мысли, запоминающимися главными образами, но и реалистичностью: их можно рассматривать долго, находя всё новые подробности.

Русские сказки - это народная история. Здесь русские богатыри выходят оборонять от нечисти Киев, а Никита Кожемяка ведёт межу от Киева до Каспийского моря. Здесь и цари, и простонародье мечтают о полёте - только цари приказывают да требуют, а умельцы мастерят. И если нужно изобразить узор настолько прекрасный, что и превзойти нельзя, то им непременно оказывается родная земля как на ладони - "города да деревни, леса да пашни, птицы в небесах, да звери в лесах, рыбы в реках и озёрах, а кругом солнце и луна похаживают, да сверху вниз поглядывают". Широта замысла, зоркий взгляд сверху, точность рисунка, богатство красок - отличительные свойства русских сказок и образов, созданных Николаем Кочергиным.

ФОТОГЛАС

ФОТОГЛАС

В московском метро на Филёвской линии к 120-летию со дня рождения Владимира Маяковского запущен "Поезд поэзии". Первый вагон поезда посвящён биографии поэта. Его творчеству - второй вагон. Здесь использованы цитаты из произведений, обложки книг и фотографии. Третий вагон посвящён лирике В. Маяковского и агитационной пропаганде.

В рамках VIII Московской международной бьеннале "Мода и стиль в фотографии - 2013" в Галерее искусств Зураба Церетели состоялась церемония открыти[?] выставочных проектов: Арно Фишер "Фотография"; Владимир Глынин "Реконструктивизм"; Александр Лепёшкин "В ночном"; Анна Складманн "1991"; Никита Шохов "Черноморские каникулы" и группа ФСВ "Чикаго".

В экспозиции Арно Фишера - одного из знаковых немецких фотографов XX века - около 140 работ. Его съёмки интересны тем, что он фиксировал на плёнку события до возведения Берлинской стены и после [?][?] падения.

На карте столицы появляется ещё один музейный адрес - дом 36 по Старой Басманной улице. Свой пятый филиал скоро откроет Государственный музей А.С. Пушкина. Речь об объекте культурного наследия "Дом, в котором в 20-х годах ХIХ века у своего дяди, поэта Василия Львовича Пушкина, часто бывал А.С. Пушкин". Здесь планируется разместить экспозицию, повторяющую быт начала позапрошлого века. Здание, к унылому и запущенному виду которого давно привыкли москвичи, теперь не узнать. Увеличена полезная площадь помещений, причём без внесения изменений в планировку. Здесь смогут побывать экскурсанты, относящиеся к маломобильным группам граждан, - для этого созданы все условия. Подробный рассказ о новом объекте культуры впереди, читателям "ЛГ" обещана эксклюзивная экскурсия, которую [?][?][?][?][?]a[?][?] замдиректора [?]узея А.С. Пушкина, давний автор нашей газеты и книги "Василий Львович Пушкин" в знаменитой серии "ЖЗЛ" издательства "Молодая гвардия" Наталия Михайлова.

Большие малые дела

Большие малые дела

ОЧЕВИДЕЦ

В перестроечные годы мне на ум пришла незамысловатая шутка, которая тем не менее имела в небогатых тогдашних застольях некоторый успех. Формулировал я примерно следующим образом: если бы советская власть догадалась открыть на каждом углу недорогое кафе, где граждане имели бы возможность за рюмкой или за чашкой кофе вести свои житейские задушевные разговоры, она просуществовала бы ещё сто лет.

Если вспомнить, что спонтанные застолья возникали в те годы чаще всего на садовых лавочках или по соседству с детскими песочницами, злободневность шутки сделается тем более понятной. Вообще шутки подобного рода озаряли многих наших соотечественников. В российской глубинке мне приходилось слышать её в такой, например, интерпретации: чего, мол, стоило большевикам в каждом городе нашей области открыть нормальный пивзавод, они бы ещё лет триста продержались.

Измученные дефицитом, постоянной нехваткой самого необходимого, современники находили и другие, столь же несложные способы сохранения привычного порядк[?] - наделайте вы кроссовок, нашейте джинсов, и общественное спокойствие будет вам надолго гарантировано.

Недаром, конечно, все эти сентенции произносились шутливым тоном, авторы сами как бы стеснялись несерьёзности своих доводов, намеренно снижавших гражданские и экономические претензии до уровня бытовых нужд. Между тем есть философы, которых эта самая простота пожеланий и нужд ничуть не смущает, которые именно её бытовую основу подымают до уровня высоких мировоззренческих обобщений.

Существует она и в политическом аспекте, под слегка пренебрежительным определением "теории малых дел", подразумевающим, что общественный прогресс как раз улучшением быта достигается скорее, нежели героическими революционными ката[?]клизмами. Пренебрежение данной теорией со стороны партийных идеологов опять же понятно: пафос грандиозного строительства домн, гидроцентралей и котлованов приучал презирать всякого рода мещанские, мелкобуржуазные нужды. Правда, не склонные к радикализму мыслители ссылались и ссылаются на пример Чехова. Вот уж кто, путешествуя по России, искренне радовался всякому проявлению европейской цивилизованности - вот трамвай пустили, вот водопровод обустроили.

Полагаю, у самых радикальных либералов не повернётся язык упрекнуть Антона Павловича в филистерстве. Он ведь не просто обыденные "мелкобуржуазные" радости одобрял, он полагал, что налаженная цивилизованная жизнь смягчает нравы, способствует уважению человеческого достоинства и, уж если сама по себе счастья не гарантирует, то способна служить ему заменой.

Недавно я на собственном скромном опыте убедился в житейской правоте чеховского здравого смысла. Случилось это в славном сибирском городе Омске. Так уж угодно было судьбе, что она довольно регулярно приводит меня на берега Иртыша и, следовательно, позволяет делать некоторые сравнения и сопоставления.

Хорошо помню свои самые первые впечатления от Омска ранних 70-х. Раздолье степного города на бывшей имперской окраине, речные просторы -  приметы бывшего купеческого благополучия, признаки крупного индустриального центра... И при этом - классический казённый неуют, скука промзоны, необжитость и неухоженность закрытого советского города, пусть даже университетского.

Впечатления от своих визитов в Омск на протяжении девяностых и нулевых опускаю. Позволяю себе разобраться в самых последних ощущениях. Конечно, прогуливаясь по мартовскому заснеженному городу, я обращал внимание на крупные вехи в его пейзаже. Вот новый стреловидный мост в добавление к единственному старому, вот здание библиотеки, способное сделать честь любой столице, вот восстановленный из небытия собор на центральной площади, который придал окружающим кварталам достойное, подлинно историческое измерение...

Всего этого, честно говоря, я ожидал. А не ожидал я того, что на мартовском морозе, в этом продутом сибирскими ветрами промышленном мегаполисе я не почувствую ничего похожего на былую провинциальную скуку и убожество. Цивилизованный европейский город окружал меня, местами авангардный, местами старообразный и даже запущенный, но обжитой, обустроенный, чистый, приспособленный для современной жизни.

В чём это выражается? А в том самом, чего нам так не хватало в наши лучшие якобы годы - в магазинах, переполненных модными товарами на все случаи жизни, в разнообразии услуг и развлечений, в том, что человеку, как говаривал здешний легендарный узник Фёдор Михайлович Достоевский (ему неподалёку от бывшего острога поставлен очень земной памятник),  есть "куда пойти".

В самом прямом смысле далёкий Омск поражает обилием кафе -  уютных, симпатичных, стильных, чёрт возьми. Молодые люди за чашкой капучино на элегантном столике - персонажи здесь столь же обычные, как некогда бедолаги, соображающие на троих в окрестностях гастронома. [?]щё недавно и в столице кофе из титана был наиболее общепринятым напитком, а теперь на суровом "бреге Иртыша" "капучино" и "латте" делают не хуже, чем на сладостных берегах Адриатики. Кому-то мои наблюдения покажутся обывательской блажью, [?][?] я, по завету Чехова, в этом преображении посконной российской действительности вижу глубокий обнадёживающий смысл. Сибирский город растёт и развивается не для промышленной "функции", не для экономической задачи, пусть и очень важной, а для нормальной человеческой жизни - разве это не свойство созидательной демократии? Разве качество этой самой жизни, пусть не слишком богатой, но достойной и культурной, не приучает граждан пестовать и лелеять свои права?