Далия Трускиновская - Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник» Страница 2

Бог уберег парня — все перепробовав, он пришел к выводу, что идеальный для него вариант — обыкновенное пиво. Впрочем, этого добра у нас множество сортов, есть что сравнивать. Что касается Бога — пишу не для красного словца. Мой воспитанник в детстве часто проводил целые дни в православном женском монастыре у тети, посещение литургии и причастие для него — вещи привычные и вполне естественные. А когда я предложила заказать молебен и попросить какого-нибудь великомученика, чтобы в голове у Мейдена улеглись наконец синтаксис и орфография, именно он с лету назвал необходимого святого — и это оказался преподобный Сергий Радонежский.

Вот у этого-то покрытого дорогими татуировками, с пятнадцати лет имеющего разнообразных подруг, прошедшего сквозь кастрюли с коноплей и прочую дрянь гражданина оказался талант на заголовки. Он их придумывал моментально и очень метко. Разумеется, после второго или третьего опубликованного материала Мейден вообразил себя ведущим журналистом русской прессы Латвии.

Главное в воспитании — вовремя подвесить морковку. Знаете способ заставить осла быстрее перебирать копытами? Есть даже картинка, изображающая Ходжу Насреддина, едущего на осле с удочкой в руках. На крючке перед самым ослиным носом болтается морковка. И бедное животное безнадежно пытается ее догнать и словить… Я к тому клоню, что расписала Мейдену его светлое будущее на сорок лет вперед — при условии, что он поступит на филологический факультет нашего университета и даже закончит его.

Почему филологический? Потому что журналистике у нас обучают только на государственном языке. Или же в Балтийском институте за немалые деньги. Мейден говорит по-латышски, он даже был бы в состоянии законспектировать лекцию, одна беда — судя по теперешнему состоянию латышской журналистики, этих господ никто писать не учил. Я за пять лет немало ее перевела — и очень редко попадался материал, который не был бы заунывен, многословен, начат во здравие и окончен за упокой.

Клянусь собаками — он поступил в университет!

Я решила, что взяли его туда за экзотику, — все-таки виски выбритые, хвостик, пять колечек в ухе, такие туда не часто приходят. И стала ждать провала на первой сессии. Он ее сдал. Я решила, что это — случайность, но он сдал и летнюю сессию. Даже стипендию будет получать! А стипендия — семь латов. Двенадцать долларов и шесть центов, однако. Около двадцати бутылок пива.

Но еще до того, как он расправился с зимней сессией, прозвучали эти роковые слова: «Черный понедельник»…

Моя соседка уехала навестить внука и вернулась расстроенная. Десятилетний мальчишка совершил нечто, за что его и ругать вроде бы грешно.

Его отец, соседкин сын, наполовину русский, наполовину украинец. А его мама — чистокровная латышка. При разводе ребенка, естественно, отдали маме. А мама, как только он дорос до школьного возраста, сплавила его в интернат.

До интерната с немалым опозданием докатилась волна крутого национализма.

И вот приезжает соседка, просит позвать внучка Володю, а мальчишка выскакивает к ней взъерошенный и в прескверном настроении.

— Ты, бабуль, больше меня Володей не зови! Говори, чтобы позвали Валдиса! А то они кричат: «Твоя русская бабка приехала!»

Бабушке нетрудно — она смирит возмущение и в следующий раз уже не станет при посторонних называть внука Володей. Пусть будет Валдис… пусть… ему же тут жить… пусть уж будет Валдис…

Она рассказала эту историю, а я насторожилась — похоже, в этом интернате растят вольнолюбивых швейцаров…

Со времен восторженного почитателя вольности Карамзина кое-что изменилось. «Швейцар» в русском языке — уже не суровый горец с двухметровым луком, пробивающий за полмили яблоко, лежащее на голове родного сына. Это дядя в мундире с золотыми пуговицами. Век назад такие мундиры генералы носили. А теперь в них с почтительным поклончиком двери в кабак отворяют. Шутница, однако, матушка-история… И над мундиром подшутила, и над словом.

Когда коренное население Латвии, поддержанное некоренным, боролось за свободу и независимость, всякая романтическая символика в ход шла. На улице можно было встретить даму семидесяти лет от роду, у которой седые и давно позабывшие парикмахерскую руку волосы были обхвачены, как у хиппи, хайрешником — только ленточка была не кожаной, а тканой, что ли, и красно-бело-красной, как довоенный латвийский флаг. А «аусеклисы» тогда выпускали миллионами. «Аусеклис» — это восьмиконечный крест-звездочка. Их тоже, разумеется, мастерили красно-бело-красными и носили на лацканах, воротниках, шляпах, шапках и много чем ином. Потом они лежали на прилавках, уцененные до постыдного минимума…

Латвию не хотят принимать в Евросоюз, Запад деликатно оттягивает срок ее вступления в НАТО. Кредиты, взятые государственными мужами, разворованы. Если в какую неделю газеты не сообщают об очередном финансовом скандале (взятки, нарушения министрами законодательства, исчезновение нескольких миллионов латов при посредстве безымянной заграничной фирмы и так далее), то неделя кажется странной. Что же дала та свобода и та независимость?

Мундиры!

Возможно, без золотых пуговиц, ну да не в них дело.

В Латвии создается армия — и, естественно, будет дорогостоящий офицерский корпус, сплошь из коренного населения. Если от рядовых солдатиков еще возможен какой-то прок (в цивилизованных странах они принимают участие в борьбе со стихийными бедствиями), то от господ в мундирах — одни расходы. Разве что Латвия всерьез соберется воевать с Эстонией из-за салаки в заливе или с Литвой — из-за ведра сомнительной нефти под заливом. Господа в мундирах будут вышагивать перед монументом Свободы, отдавая ручкой честь высоким иностранным гостям.

Кое-какие обмундиренные мне попадаются довольно часто. Это — пограничники и таможенники. Не знаю, что они делают на протяжении всей латвийской границы, но в поездах дальнего следования их функция сводится к тому, чтобы заглянуть в паспорт, под вагонную скамейку и пожелать счастливого пути. Все это они проделывают, правда, очень вежливо, за что их и благодарю сердечно. Насколько мне известно, от их деятельности поток контрабанды и ворованных машин меньше не становится. И если тысячи человек в мундирах получают зарплату лишь для того, чтобы перелистать мой паспорт и пожелать мне счастливого пути, то что-то в обнищавшей стране не так.

Повторяю — обладатели мундироносных синекур сплошь представители коренного населения и, очевидно, сплошь граждане.

В детей вбивают одну мысль — только граждане и представители коренной национальности могут рассчитывать на мундирчик с пуговичками. Если тебе, дитя смешанного брака, уже стукнуло шестнадцать и пора получать паспорт — записывайся в латыши! Пусть ты знаешь по-латышски полтора десятка слов, да и те перевираешь, пусть латышская культура для тебя — загадка навеки, это — ерунда! Стране нужны юные граждане, желательно — мужского пола, потому что страна мечтает об армии! Стране нужны швейцары, чтобы раскланиваться перед богатым Западом и делать ручкой вот этак — добро пожаловать, господин хороший…

И тут-то произошел удивительный прокол, доказывающий наличие русской ментальности в Латвийской Республике.

С одной стороны, власть имущие корили русскоязычное население, что оно вообще никакой культуры и никаких корней не имеет. С другой — получив от Запада дипломатическое «фи!» по поводу закона о гражданстве, рассыпались в реверансах и обещаниях: мол, еще годик — и толпа русской молодежи, натурализовавшись, вольется в ряды граждан! Ожидалось, что в 1996 году эта толпа составит более трехсот тысяч человек. То есть количество мигрантов и колонистов сразу резко уменьшится, а количество призывников — столь же резко возрастет, и уже можно будет выбирать тех, кто пограмотнее.

— А шиш вам! — сказала русская ментальность, но не громогласным хором, а в рамках каждой конкретной русскоязычной семьи. Связываться со всей утомительной бюрократической морокой, которая требуется для натурализации? И поставить под угрозу будущее сыновей? Позволять им тратить время и губить здоровье в армии, в то время как их более удачливые ровесники будут учиться в институтах и закладывать основы карьеры? Да подождут эти (тут следует ненормативная лексика) со своим гражданством!

Мигранты и оккупанты, совершенно не сговариваясь, прокатили политиков со свистом! Теперь государственным мужам приходится объяснять Западу, как это вышло, что обещание не выполнено и количество граждан возросло примерно на пятьдесят тысяч, не более.

Не получается что-то вывести целую нацию вольнолюбивых швейцаров, господа!

А вчера я в автобусе разговорилась с пожилым латышом. Он с трудом собрал по карманам четырнадцать сантимов на билет.

Всю жизнь он проработал на одном из тех крупных латвийских предприятий, чья продукция разлеталась по всему СССР, а от заказов отбоя не было. Сейчас оно перебивается с хлеба на квас, а у собеседника — внук и две внучки, способные ребятишки, обидно было бы, если бы им пришлось, окончив школу, остаться без образования.