Иван Аксаков - Еще о лженародности Страница 2

«Консервативный общественный элемент», то есть польское дворянство, магнаты и шляхта. Кто у нас первый разрушил цельность общей народной жизни, подорвал органическую силу народного творчества, кто отрекся от своей народности, от своих исторических и бытовых преданий, от духовного единства с народом, кто обезьянничал изо всех сил, кто раболепствовал иностранцам, кто исказил нашу жизнь чужеземными формами, кто налагал на русский народ чужие законы развития, кто по очереди был то немцем, то французом, то англичанином, то тем и другим и третьим вместе, кто вертелся как флюгер, по дуновению всех западноевропейских социальных и политических теорий, – кто, как не мы, как не высшие образованные классы? Что было бы с Россией, если б не было у нее устоя в русском народе! Вообразите себе только, что народ мягок как воск и в состоянии воспринимать все те формы, какие угодно было бы напечатлеть на него нашему обществу. Вспомним все фазисы, чрез которые прошло развитие нашей общественной мысли, и поблагодарим Бога, что у нас есть простой народ, есть такое зерно, которого не удалось нам раздробить молотом дворянской заемной цивилизации. Это зерно сберегает в себе всю сущность нашего народного духа, нашего народного я, нашей национальной личности, всего того, почему Россия – Россия. В нем, в этом зерне, наша сила и спасение, в нем, в его органическом развитии наша будущность, а нам предлагают, вместо этого зерна, возложить свои надежды на невызревший плод этого зерна, наши высшие образованные классы!.. Невольно вспомнишь про басню Крылова: «Листы и Корни»… Что такое охранительный элемент? Это элемент крепости основных существенных начал народного бытия, охранение их развития и существования. Кто же сберегает в себе начала народности, начала гражданского и религиозного существования русского народа, русской земли, кем по преимуществу охраняются народность и вера неприкосновенными? Кто как не народ, кем как не народом? Ни в каком случае не мы, и не нами. Слава Богу, повторим еще раз, что народ наш так неподатлив, так недоверчив, так упрям, так упорен, так тяжел на подъем, что все усилия переряженных и выродившихся русских людей из «образованного класса» разбиваются о его неподвижность. Это такой morceau de resistance, которым могут легко подавиться петиметры, немцы и лорды русского происхождения. И люди, предлагающие нам нерусское нововведение, например, английский строй жизни, наивно уверяют нас, что они-то и представляют собою элемент охранительный!! Чего, впрочем? Застоя духовного и нравственного? Может быть. Но какого застоя, застоявшегося на какой точке? Основы политического строя и православия хранит народ понадежнее их. Древние формы русской исторической жизни им неведомы и нисколько не сочувственны. Что же, спрашивается, будут они охранять? Какой строй жизни, какой порядок, какие идеалы? Табель о рангах? Или же занесенные в нашу жизнь принципы чужого социального устройства? С какого же именно времени, какие именно?!

Но разрыва с народом никакого нет, говорят нам, нет фактов этого разрыва, нет доказательств недоверия со стороны народа, а потому и хлопотать о приобретении этого доверия нечего. Нет разрыва, нет недоверия! Но не говоря уже о тех печальных фактах, о которых засвидетельствует каждый мировой посредник, разве не убеждаемся мы в этом разрыве с народностью на всем строе нашей общественной жизни, ежедневно и ежечасно, – на самой литературе нашей, так мало сочувственной народу, так разноречащей с его основными началами? Разве не уличает нас в том эта же наша собственная галломания и англомания? Разве не громко вопиет об этом разрыве и недоверии отношение нашего народа к нашему просвещению, нашим учреждениям, нашей цивилизации, веющей чуждым для него духом?.. Разве, наконец, не чувствуем мы сами на себе действие этого разрыва, разве не сказывается он на каждом шагу в беспочвенности, в бесплодности и несамостоятельности нашей науки, в скудости органического творчества жизни, в безуспешности всяких наших созиданий со времен реформы Петра? Вся история после этой реформы есть история разрыва, вся она красноречиво свидетельствует о том бессилии, которым запечатлены действия среды, разорвавшей духовный союз с народностью и народом. Это бессилие было столько раз указываемо нами на страницах «Дня», что мы считаем излишним долее о нем распространяться. Бессилие – есть теперь, к несчастию, девиз русского высшего образованного класса как «класса». Ему надо стать силой, если он хочет действовать на пользу России, – силой нравственной, силой общественной.

Этою силой он и может стать, но только тогда, когда, признав факт духовного своего разрыва с народом, своего отчуждения от народности, он постарается, прежде всего, загладить свои вины, заслужить доверие народа, – а заслужить его можно не словами, а на деле только, – и не личным самовосхвалением, а личным самоотвержением на работе народному благу, взойдя с народом в общение нравственное и духовное. Сила общества только в том, чтоб быть верным носителем и выразителем народной мысли, совершать работу народного самосознания. Без этой силы бессильны сами по себе и народные массы, которым недостает сознательности, и общество, которому недостает живого питания корней: обе эти среды останавливаются в своем развитии; цельность и правильность отправлений всего народного организма и кровообращения в нем расстраивается. Что же нужно? Нужно, чтоб наша общественная среда, наши образованные классы сделались верным выражением народного самосознания; только тогда и явится могущество цельной жизни; а каким же выражением народного самосознания могут они быть, когда они или презирают народность, или величаво игнорируют ее права, ее запросы, или же только прикрывают народною внешностью свои ненародные тенденции?

Наш высший класс изолирован между правительством и народом, говорят нам; этого надо избежать чрез соединение с народом. Но этого-то мы и желаем; только желаем соединения искреннего, а не величавого снисхождения, желаем, чтобы соединение с народом и возрождение чувства не патриотического собственно, а чувства народности предшествовало всяким прочим затеям, которые могли бы только, по недостатку доверия к нам народа, еще пуще заподозрить нас в его глазах и сделать наше положение еще более изолированным. А в какой степени можно верить в искренность тех, которые говорят о соединении, как о совершившемся факте, – в этом легко убедиться: стоит только прослушать хвалебные себе речи нашего образованного «класса», его толки о русском народе, его притязания на опекунство, консерватизм и привилегированность положения!

Пусть же оставят народ в покое эти непризванные опекуны! Пусть не мешают ему в его медленном жизненном подъеме, не кладут ему новых преград на его трудном пути, не налагают на русскую почву новый слой лжи и всякого хлама. Ему нужно одно: свободы жизни, свободы совести и слова, свободы внутреннего духовного развития. Пусть отойдут от него прочь лицемеры и фарисеи народности, которые, под видом народности, хотят привить к могучему дереву народной жизни свои узкие теории, взлелеянные не на нашей земле и не под нашим солнцем, и навязать ему, во имя свободы, тесноту западного социального устройства! Они могут говорить от имени нации, могут создать внешний вид народной политической организации, но это будет лженарод, как и лженародность: народ будет не с ними…