Генри Олди - Десять искушений матерого публиканта Страница 2

Информацию о премии можно разместить на задней стороне обложки своей книги. Лауреат не пойми чего, — и уже неосведомленный читатель с уважением относится к книге. Теперь пора разместить значок премии на передней стороне обложки — это еще лучше!

Премированного тащат в телевизор. Премии повышают самооценку, лишний раз доказывая: не зря пишу. Это положительные эмоции, уверенность в себе. Поднимается тонус, психическое здоровье цветет и пахнет. В конце концов, получать премии — просто приятно! Добавим, что премированным легче разговаривать в зарубежных издательствах. Премированность — это статус. Вот я, скажем, лауреат Всесоюзного конкурса театральных коллективов. Тысяча девятьсот восемьдесят второго года. У меня даже медаль есть — сейчас пылится в шкафу, но пару раз она меня спасала в серьезных жизненных ситуациях. «Здравствуйте, я лауреат Всесоюзного конкурса…» — дальше при Советской власти можно было не продолжать. Двери открываются — лауреат! Всесоюзного!..

Первый минус — это замена мотиваций. Вместо желания поделиться чувством, знанием или идеей, просто рассказать интересную историю — теперь звезда начинает подстраиваться под награды. Демократическая премия? — значит, должно понравиться фэндому. Авторитарная премия? — должно понравиться жюри. Автор начинает оглядываться в творчестве на нетворческие моменты.

Начинается психологическая зависимость. Требуется доза наркотика — премия! Круто! Я получил «золото»! А сегодня — всего лишь «бро-о-онзу»! Человек ест себя поедом, «теряет лицо». Когда звезда начинает интриговать ради премии, организует лоббирование и приватно просит у оргкомитета: «Дайте!» — некрасиво это смотрится, как ни крути. А если все это еще и становится общественным достоянием — а оно обязательно становится! — уважение к звезде резко падает. Вместо плюсов от премии он получает минус уважения окружающих. И реакция не заставит себя ждать: «Да все эти ваши премии — ерунда на постном масле! Друг другу их раздаете за красивые глаза, за бабки! А у меня крутые тиражи, у меня орда читателей!»…

Это значит: «Хочу премию! Самую большую!».

Писатель считает, что он убедителен и независим, что ему верят. А со стороны выглядит персонажем басни Крылова «Лиса и виноград». Иногда, в моменты просветления, он видит, чего стоят премии, ради которых он выпрашивал, сооружал интрижки… Мы, конечно, фантасты, но позвольте предположить, что ему в такие минуты бывает стыдно. Ну да ладно, стыд глаза не ест. Зайдем с другой стороны. Надо понимать, что матерый публикант зачастую не слишком молод. Его здоровье — психическое, физическое, нервишки, то да се — соответствует возрасту. И когда звезду трясет от возбуждения в зале при объявлении тройки лауреатов (а это видно!), когда он, вздрагивая, слушает: «бронза»?! «серебро»?! кому «золото»?! мне? кому-то другому?! — представьте, что тогда происходит с его нервной системой, с сердечно-сосудистой… Его жалко. Мы видели, как люди отходят после таких волнений (нет, к счастью — не в мир иной!) — но долго приходят в себя, мешая коньяк с корвалолом…

Это прекращение работы над текстом (как идет — так идет, редактор почистит, пипл схавает). Автор урывает время для работы в паузах между интервью, презентациями, поездками на какие-то мероприятия; вовсю трудится над сценариями, телепередачами, еще чем-то… А в кратких перерывах пишет большие толстые романы. У него нет времени, нет настроения; былое умение, он полагает, вроде бы есть, — а оно действительно в какой-то степени есть, — значит, вытянем на старых приемах… Кроме того, бытует мнение, что чем чище текст, тем меньше тиражи. И, в общем, не обязательно…

И впрямь не обязательно. При дефиците рабочего времени, тратя на книгу минимум труда, вполне можно левой задней ногой смастерить пару книг в год. А пара книг в год — это, извините, тиражи, гонорары, известность. Не обижайтесь, дамы и господа, но читатель слишком часто не обращает внимания на отшлифованность текста. Более того, кое-кто полагает, что чем грязнее текст, тем он живее, ближе к народу. Не замечали? Мы все время на это натыкаемся. Грязный текст воспринимается как родной, как свой: «Он такой же, как я!» — и это действительно так.

И редактор действительно может кое-что вытянуть. У автора время освободилось, а редактор за него пашет. В интернете говорят: «Вот тут лажа — это вина редактора!». Обратили внимание? Автора не обвиняют, виновен редактор. Автор может спокойно отдыхать. Небрежность зачастую можно выдать за авторский стиль. Сейчас это популярно: «Пишется, как дышится». Дышит он, правда, с хрипом и свистом, но это уж у кого какая одышка.

Кстати, поскольку мы выяснили, что звезда — человек не слишком молодой, то «пиша» небрежно и быстро, он меньше устает. А это важно. Чем ты старше, тем это важнее. Оставаясь небрежным, ты получаешь мощный плюс — не вылетаешь из обоймы. У тебя продолжают выходить книги, и читатели их с удовольствием воспринимают. Повторяю: с удовольствием!

Если автор известный, то часть читателей начинает от него отворачиваться. Ладно, это полбеды. Ушло десять ценителей — прибежит двадцать неофитов. Гораздо хуже, что звезда разучивается работать над текстом. «Ну, хвалят же? Еще и премийку дали! Значит, все в порядке…»

Звезда теряет «спортивность» — умственную, интеллектуальную, художественную, душевную, в конце концов, творческую форму. Видит: нормально издаемся, новая книжка не хуже, чем прошлая, и почти не хуже позапрошлой (книга пятилетней давности была намного лучше, но об этом звезда уже забыла). И продолжает писать, как сложится, и трусцой бежит марафонскую дистанцию, не замечая, что уже и дистанция в шесть раз короче, и пробегает он ее в четыре раза дольше, и хрипит, и на поворотах оскальзывается. Но добегает же? А следом бежит восторженная толпа поклонников: «Ты крут! Ты велик! Ты наш кумир!».

Автор перестает быть профессионалом в смысле мастеровитости. Профессионалом в смысле зарабатывания денег он остается. Но речь-то о другом. Вот любопытный пример из иной области искусства. Попался мне альбом Rolling Stones середины 70-х. На обратной стороне обложки надпись: «Многие наши поклонники жалуются на плохое качество записи наших пластинок. Отвечаем: мы настолько популярны, что и так сойдет».

Это чрезмерное участие в интервью, эфирах, чатах, конвентах, теле- и радиопередачах. Предлагают, пишут, настаивают — начинаешь соглашаться. Издатель объясняет, что надо пиариться, все пристают…

Да, это реклама! Смейтесь сколько угодно — а звезда все время на слуху! Все время на виду! Тебя узнают на улице. Узнают в конторах. Узнают везде, где тебе что-то надо. Даже в магазине, где овощи продают, не обвешивают: «Вы знаете, мы вас видели…».

Это, безусловно, подпитывает тиражи. Можно ничего не писать, лишь публиковать интернет-дневники о том, как ты утром съел сливу и много думал по этому поводу. Звезда в телевизоре готовит яичницу, высказывает мнение о дождях на Занзибаре, обустраивает Россию и работает председателем земного шара… Писатель виден, и его книги раскупаются! Спросите у торговцев: работает? — работает!

Возникает ощущение (в какой-то мере оправданное) твоей социальной значимости. Раз мое мнение насчет сортов виски, ввода войск в сопредельное государство, расцветки шорт в магазине «Адидас» так ценно обществу, что с утра до вечера журналисты обрывают мне телефон, — значит, я ого-го как статусен!

А нам — писателям, актерам, музыкантам — очень важно, чтобы нас любили. Это условие профессии. Если вы нас не любите, нам плохо жить. Вот шахтеру, в принципе, можно, чтобы его не любили широкие массы. Если же не любят актера, он хиреет. Физически хиреет, честное слово. Постоянное присутствие на сцене (телевидение, радио, пиар, выступления) стимулирует эту потребность в любви: человек дорывается до микрофона, и отдать его уже не в состоянии. Говорит, говорит, наворачивает слово на слово, точку поставить не может. И его видят. Его знают. Его уважают — кто б в телеящик пустил неуважаемого человека?!

Это положительным образом влияет на тиражи и гонорары.

Главный минус — это время. Время, оторванное от творчества: столько можно было написать за годы, потраченные на пиар… А есть еще и косвенно потраченное время — на то, чтобы выйти из состояния «человека перед камерой» и войти в состояние человека, пишущего книгу. Не проходит даром и нервное, умственное, душевное усилие.