Елена Прудникова - 1953. Роковой год советской истории Страница 20

Цитата 5.3. «А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал - двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: "Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь ". И Хрусталев пришел и радостно говорит: "Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…". И передал нам слова Хозяина… Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.

Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный М. Старостин».

Есть у чекистов (как, впрочем, у любых профессионалов) такое замечательное свойство - изгаляться над писателями и журналистами. Навесят какой-нибудь лапши на уши, а потом с другими «профи» хохочут над той чушью, которую сей литератор под их диктовку записал и растиражировал. Похоже, товарищ Лозгачев именно за таких лопоухих нас всех и держит. Ну когда это охрана могла выполнить приказание «объекта» перестать его охранять и лечь спать? Да они, собственно говоря, по служебным вопросам Сталину и не подчинялись, у них был свой начальник. Старое, еще рыцарских времен правило: «вассал моего вассала - не мой вассал» в армии соблюдается до сих пор.

И что здесь любопытно - так это утверждение Лозгачева, что в ночь на 1 марта он спал и что делал Хрусталев - не знает. С чего это вдруг такая оговорка? Не по Фрейду ли - подсознание выскочило?

…Однако дальше пошли дела еще круче. Тот же Лозгачев рассказывает о событиях, имевших место на следующий день - это было 1 марта, воскресенье.

Цитата 5.4. «На следующий день было воскресенье. В десять часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.

В 10 часов в его комнатах - нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 - нет, и в 12 - тоже нет. Это уже было странно.

Обычно вставал он в 11-12, иногда даже в 10 часов он уже не спит.

Но уже час дня - нет движения. И в два - нет движения в комнатах, Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа - нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спал, обычно их переключали на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: "Что-то недоброе, что делать будем?" Действительно, что делать - идти к нему?Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная. Уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: "Вижу, зажегся свет в малой столовой ". Ну, думаем, слова Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и… опять ничего! В восемь - ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять - нет движения. В десять - нету. Я говорю Старостину: "Иди ты, ты - начальник охраны, ты должен забеспокоиться". Он: "Я боюсь". Я: "Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?" В это время почту привозят - пакет из ЦК. А почту передаем обычно мы. Точнее - я, почта моя обязанность. "Ну что ж,- говорю. - Я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти…"».

На этой пронзительно-трагичной ноте прервем пока повествование охранника Лозгачева. Рассказано, надо сказать, весьма душевно, вот только один недостаток у этих воспоминаний - этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Надо же, какие пугливые у главы правительства охранники! Если бы Сталина поставили охранять милиционеров из ближайшего отделения, даже они бы себя так не вели, не торчали бы под дверью двенадцать часов, а это ведь специальная охрана, обученная и проинструктированная. Охраняют они старого и больного человека, с которым в любую минуту может произойти все что угодно. На этот счет у них не могло не быть инструкций. А надо понимать, что такое охранник. Охранник - это машина, которая в ответ на определенное воздействие срабатывает строго определенным образом, и никак иначе.

А теперь - как в таких ситуациях на самом деле действовала охрана. Юрий Мухин раскопал и привел в своей книжке воспоминания полковника КГБ Новика, который был тогда заместителем начальника Главного управления охраны. И тот рассказал замечательный эпизод с баней. По субботам Сталин ходил в баню, которая была построена тут же, на территории дачи. Обычно он парился час с небольшим, но однажды в назначенное время из бани не вышел. Через двадцать минут охрана доложила об этом Новику, тот связался с министром госбезопасности Игнатьевым, последний - с Маленковым. И еще через пятнадцать минут охрана получила команду: ломать дверь. Но, едва они подошли с фомкой, как дверь открылась сама и вышел Сталин.

Есть история и еще похлеще. На сталинской даче имелся какой-то топчанчик под лестницей, на который вождь как-то раз прилег отдохнуть, накрыл лицо фуражкой, да так и заснул. Тем временем комендант дачи Орлов, обнаружив, что Сталина нет на месте, пошел его искать, нашел на этом самом топчанчике, подошел и, не смущаясь, приподнял фуражку - мол, не случилось ли чего? Проснувшийся Сталин, конечно, был недоволен, даже что-то там проворчал, но ничего более страшного не произошло, ибо комендант делал то, что ему положено.

Так обязана была действовать охрана, и так она действовала всегда, а утром 1 марта вдруг стала ну такая пугливая, такая трепетная…

Но даже если отрешиться от психологии охранников, задумаемся: а могло ли вообще такое происходить? Допустим, если Старостин и Лозгачев были заговорщиками, знали, что с вождем что-то не так и намеренно тянули время?

В помещении дачи находилась не только охрана, но и обслуга, так что никакие заговорщики не посмели бы при таком количестве свидетелей нарушить инструкцию. А если бы и дерзнули посметь, им бы не позволили остальные обитатели дачи, та же Матрена Бутусова - которая, кстати, была не подавальщицей, а сестрой-хозяйкой, а также имела звание офицера МГБ. Не говоря уже о том, что, если бы охранники поступили так, а потом выяснилось, что Сталин в это время лежал на полу с инсультом, они бы уже никогда никому и ничего не рассказывали, ибо в «преступную халатность» даже самый мягкий следователь с Лубянки ни за что бы не поверил.

По всей видимости, тут мы имеем дело с некоей промежуточной версией, которая появилась примерно в 1957-1961 годах. Почему именно тогда, станет ясно из дальнейшего рассказа.

«Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на ковре Хозяин лежит и руку правую поднял… Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог.

Слух у него был хороший, он, видно услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: "Товарищ Сталин, что с вами?" он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: "Может, врача вызвать?"А он в ответ так невнятно: "Дз… дз…" - дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета "Правда ". На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды "Нарзан", он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся…»

Дальше Лозгачев описывает, как они укладывали Сталина на диван, как Матрена Бутусова отвернула у него рукава сорочки… Что же охрана делала потом? По логике и по субординации, они должны были звонить своему непосредственному начальнику. Полковник Новик накануне, аккурат в субботу, загремел в госпиталь с аппендицитом, стало быть, его заместителю - кто там им был? В общем, по той же цепочке, что и в случае с баней. Механизм мы знаем. Министр госбезопасности поднял бы на уши лечебно-санитарное управление Кремля…

А вот ничего подобного! Бредовый день продолжился бредовой ночью…

«Я Старостину говорю: "Иди звонить всем без исключения"… Старостин стал звонить в КГБ (на самом деле - МГБ. - Е. П.) Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову… Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал:"Берию я не нашел". Прошло еще полчаса, звонит Берия: "О болезни товарища Сталина никому не говорите"».

Интересно, как это Маленков сумел не найти Берию при порядках, которые тот завел в своем ведомстве? Но еще более интересно другое: по рассказу Лозгачева получается, что самым главным после Сталина был Берия. Что, опять подсознание выскочило?

Впрочем, это еще мелочи. А вот что дальше было…

«В три часа ночи слышу - подъехала машина, приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: "Что с Хозяином?" А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюком: "Что же ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказваетс, спит преспокойно. Поедем, Маленков!" Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ "дзыкнул " невнятно. Берия мне: "Не поднимай панику и не беспокой. И товарища Сталина не тревожь". Ну и уехали…