Юрий Мамлеев - Россия вечная Страница 20

Вся эта в высшей степени парадоксальная Бездна, точнее, намек на нее с редкой силой выражен у другого нашего поэта — Георгия Иванова в знаменитом стихотворении:

Россия счастье. Россия свет.А может быть, России вовсе нет.

Здесь проявлено мистическое переживание России, во-первых, как Света, Счастья (следовательно, и присутствия в ней Бога), и, во-вторых, России как Отсутствия, России, которая внутренне ушла во Внереальность, и потому ее как бы «нет» (конечно, не в буквальном смысле). Это как раз то сочетание, о котором мы говорили, и неудивительно, что великие русские поэты и писатели метафизически переживали и такое. В этом тайноведческом стихотворении есть еще строчка: «А может быть, Россия — только страх» (и о смысле страха перед Россией мы скажем потом) и, наконец, строчки о «музыке, сводящей с ума». Это действительно так, ибо самые эзотерические «мотивы» русской музыки, включая особенно стихии народных песен с их «подводными» интонациями, вообще весь «подтекст» русской музыки прямо ведут в ту бездну, в которую ведет и беспредметная Русская Тоска («черная музыка» Блока). А это и есть тот тайный уровень, то тайное ядро, которые присутствуют и во второй реальности Русской жизни, и в ее великой и не познанной еще культуре, и в ее будущей метафизике. Указанием на эту крайнюю степень трансцендентности (которую и обычные люди могут носить в себе, не сознавая ее) в России являются и такие сугубо российские мистические переживания, как «лишенность» и «обездоленность». Все это присутствует в России «почти везде»: и в ее природе, отражающей Русскую Душу, и в ее поэзии, и в жизни… «Лишенность» эта в глубине имеет некоторые те же качества, что и Чистая Тоска, то есть она не лишенность чего-либо (что, разумеется, является другим видом «лишенности», которая есть везде), а «лишенность» сама по себе, «лишенность» как качество самого бытия (как будто бытие хочет перейти в иное) — и в русском изобразительном искусстве это особенно, почти непередаваемо выражено в некоторых пейзажах, картинах русской природы. Самое главное, что такого рода «лишенность», «обездоленность», «тоска» на этом уровне имеют явно выраженный позитивный смысл — и это надо понять. Почему? Потому что они ведут к «реализации» той тайны отношения между Абсолютом и Россией, о которой речь будет впереди. Это просто инструмент тайноискания, в том числе подлинной метафизической русскости.

Несомненно, всем этим реалиям может сопутствовать страдание — но в данном случае это, конечно, метафизическое страдание, то есть страдание, вытекающее из причин не от мира сего, причем это страдание, которое существует не из-за отсутствия метафизической полноты, а, наоборот, именно из-за ее присутствия. В идеале это «страдание», которое присутствует при Взгляде в Бездну, по ту сторону Реальности, или на более скромном уровне — просто страдание, сопутствующее вышеописанным метафизическим переживаниям.

Поэтому совершенно естественно, что русские «любят» страдание, ибо оно связано с их высшей тайной, и все это находит полное подтверждение в особом характере русской культуры.

Вспомним опять слова Достоевского о потребности нашем в страдании: «У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье для него не полно». Это очень точно сказано, именно наличие «счастья» и «страдания» одновременно, во всем этом чудовищно-русском парадоксе и есть намек на присутствие «тревоги», «тоски» даже в ситуации наполненного бытия, счастья, благополучия. На высшем уровне это сочетание противостояний может переводиться как сочетание «Бог» и «лишенность» — что является центрально-высшим парадоксом, разрешение которого может лежать в той сфере, которой для нас, для человечества, метафизически «нет» и которая, может быть, лежит по ту сторону Абсолюта.

В этом случае страдание должно также пониматься «позитивно», и тогда понятной становится любовь русских к такого рода страданию, к самой чистой субстанции страдания.

Приюти ты в далях необъятных!Как и жить и плакать без тебя! —

эти строки великого поэта прекрасно иллюстрируют суть русской мистической «антиномичности»: для обострения «антиномичности» я сказал бы даже: «Приюти в просторах бесприютных» — ибо действительно мы жаждем «уюта», «покоя», «земли», устойчивости, но мы и не можем отделаться от страсти к бесприютству и бескрайнему сиротству (это при нашем-то Боге, Боге Отце — «сиротство»: вот еще пример нашего высшего метафизического «безумия», открывающего то, что совершенно недоступно другим существам, и видимым и невидимым). Нам действительно остается искать приют в Запредельной Бесконечности, стоять на ногах на нашей родной земле, а сознанием своим уходить в «необъятность», которая тоже дана нам как символ и на физическом уровне: как «необъятность» нашей земли.

Другая наша особенность, тоже подводящая нас к «неуловимому ядру», то есть к «последнему отношению» с Абсолютом, это та особенность, о которой не раз писалось, но которая представляет собой нечто иное, чем «чистая тоска».

Это то тайное, скрытое желание (в нашей душе) «взорвать» мировую гармонию, о котором мы уже писали во введении.

Этот «взрыв» (недаром Волошин писал о культуре «взрыва» в России) фактически направлен на то, чтобы, так сказать, открыть за далью даль, то есть смять, уничтожить «старую» фиксацию на «старом мире» (из которого ушел дух), чтобы прорваться в новую реальность (в стихии знаменитых строчек А. Белого в «пространствах таятся пространства»). Иными словами, отстранение одного мира ведет к открытию другого. Но это — на экзотерическом уровне. На высшетайном уровне — «отстранение мировой гармонии» может быть связано именно со взглядом в Бездну, в своем пределе в Бездну, которая «по ту сторону Абсолюта» (то есть во Внереальность, которой «нет»).

С этим аспектом «взрыва мировой гармонии», что является также и проявлением Сакрального Хаоса в нашей Душе, связан тот уровень, о котором много говорилось, именно русская «апокалиптичность». Однако, на наш взгляд, эта «апокалиптичность» имеет свои особенности, которые становятся ясными благодаря их сочетанию с другими качествами Русской Души (это вовсе не «ощущение» или тайное желание конца мира). Смысл нашей «апокалиптичности» во взрыве в незнаемое, в желании открыть (прорыть щель в Иное, оставить пространство, пусть и «бездное», для прорыва в то, что назрело в глубине национальной души и что нуждается в объективизации. Из-за этого стремления к прорыву в наше бесконечное — такая ненависть, отвращение, отмеченное у нас и иностранными наблюдателями, историками, ко всякой фиксации, ко всякой оформленности, которые мешают такому прорыву. Отсюда и отстраненность — оттого, что фиксирование существует.

То, что на каком-то подпольно-тайном последнем уровне нашего бытия создает в нас скрытую духовную тревогу, может быть выражено как напряжение, контраст между чувством Бога и русской тоской, между Богом и Бездной, между стремлением нашим уйти к Божеству, к Отцу, и желанием остаться с Россией, с ее неприкаянностью и непонятными прорывами в Неизвестное.

И действительно, истина в России носит «фантастический характер», это не просто истина, а «истина с тоской». В безмерности, бесформенности, недовоплощенности «русского начала» нет «точного» или «ясного» ответа (на «проклятые», или вечные, или глубинно русские вопросы), а есть нечто выходящее за пределы традиционных ответов. Россия — безмерность как знак не только того, что на эти вопросы как будто бы нельзя ответить, а скорее как знак, что эти ответы могут содержать в себе большее, чем вопросы, и в то же время они (эти ответы) уводят в сферу, которая выходит за пределы всего духовно известного.

Все это с неизбежностью ведет нас к некоторому метафизическому заключению, вытекающему из предыдущих рассмотрений глубинных качеств России.

Вместе с тем к этому заключению можно прийти и другими путями (если это дано): глубинной медитацией о России, или молниеносным интуитивным озарением (откровением), прорывом в высшие сферы… Фактически именно это поставило точку над «i» в нашем русскоискательстве.

Так о чем же идет речь? Речь идет об особом тайном качестве России, не выходящем пока на поверхность ее бытия и истории, но таком скрытом качестве (или качествах), которое непосредственно связывает ее с началами, о которых человечество не имеет никакого представления.

Эти «силы», если можно условно об этом так антропофорно говорить, на самом деле выражают ту Внереальность, которая выходит за пределы концепции Абсолюта, Бога в Самом Себе, и которая трансцендентна по отношению к Абсолюту, к Реальности и Божественному Ничто, метафизической Полноте. Эта сфера истинно запредельного, истинно трансцендентного, по ту сторону всего, что есть Реальность и на чем покоится Реальность. Эта сфера (в отличие от Божественной) нам не дана и которой как бы «нет» (в нашем понимании). Это — Бездна, которая как бы «окружает» Реальность, Истину и Безмолвие, то есть Абсолют, Бога в Самом Себе, соприкасаясь с Ним или «соприкасаясь» особым образом. Подробнее об этой Бездне сказано в моей работе «Судьба бытия» (см. главу «Последняя доктрина»). Однако необходимы некоторые более пространные объяснения. Что, собственно, означает «выход за пределы Абсолюта»? Это, несомненно, означает выход за пределы того, что является источником Реальности и Бытия, то есть за пределы так называемого Божественного Ничто (которое равносильно Божественной Полноте, содержащей в себе все потенции бытия), которое как таковое хотя и находится по ту сторону Бытия, но является его источником и основанием. Все это вместе составляет Метафизически Единое, образуя одну и ту же «природу» Абсолюта, но говоря о выходе за пределы Абсолюта,[35] мы говорим об истинно трансцендентном, о «сфере» (важно помнить, что слова здесь уже имеют относительное значение) по ту сторону всего, что есть Реальность, о «сфере», которой «нет», которую невозможно «реализовать» и в которую невозможно войти (напротив, сфера Божественного открыта и дана нам в реализации Абсолюта, согласно адвайте-веданте и ее практике), в которой все становится как бы потусторонним самому себе. Но эта недоступность Запредельной Бездны (так наиболее адекватно можно выразить эту сферу), принципиальная невозможность ее «реализации», «вхождения» в нее должна быть понята позитивно, иными словами, вступить в «контакт» с тем, чего «нет», можно только на основании принципа «тоски» и абсолютной лишенности (лишенности не чего-либо, а лишенности как метафизического принципа). Поэтому «обладать» тем, чем «обладать» невозможно, можно только отказавшись от принципа «обладания», который действен только в мире Абсолюта, в мире Реальности. (Некоторая «бледная» аналогия — по отношению к Запредельной Бездне — может быть проведена с кантовской «вещью в себе», но это весьма «скользкая», относительная и «неполная» аналогия.) Мы не можем выразить, каково есть «содержание» Запредельной Бездны — ибо подход к этому на уровне «мира Абсолюта», на уровне Реальности абсурден и невозможен: «там», в Бездне, все иное, и все «ценности» иные. Запредельная Бездна по ту сторону и Реальности и Нереальности, она — Внереальность по ту сторону Абсолюта. И Абсолют, по существу, является лишь «телом» истинно трансцендентного, а не его «сущностью» и «духом»; он «окружен» Запредельной Бездной, как Океаном, и является лишь «лодкой» в этом Океане («лодкой», в которой находимся и мы).[36]