Александр Ципко - Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании Страница 20

Миллионы и миллионы людей с тех пор, как перестала работать сталинская система репрессий – в наиболее яркой форме это проявилось в брежневскую эпоху так называемого «застоя» – жили преимущественно бытовыми потребностями, жили добыванием хлеба насущного. Миллионы и миллионы жителей российских деревень и провинциальных российских городов, то есть Россия одноэтажных домов, были бы не прочь расширить свои личные подсобные хозяйства, были бы рады снятию ограничений на количество скота и земли, находящихся в частной собственности, но никто из этих людей не мечтал и не желал восстановления капиталистических поземельных отношений.

Горбачев был прав, говоря в начале 90-х, что нельзя переходить от прежней насильственной коллективизации к насильственной приватизации земли, что народ этого не примет. И, на мой взгляд, он был прав. Приватизация земли, когда предприимчивые люди присвоили себе за бесценок значительную часть национального богатства, создала мину замедленного действия, усугубила социальное неравенство, что в критическую минуту может обернуться политическим взрывом.

Несомненно, недовольство системой было велико среди простого народа, но вся проблема состоит в том, что в основе этого недовольства были те же коммунистические мотивы, тот же протест против «несправедливости», на этот раз против привилегий партийного аппарата, против этих «аппаратчиков», которые зажрались, имеют свои особые поликлиники, депутатские залы, ездят в черных «Волгах» и вообще оторвались от народа! В основе отторжения простого народа от коммунистической системы – речь идет по крайней мере о восьмидесяти процентах населения СССР – лежал не протест против тоталитаризма, не идея прав и свобод личности, а элементарный глубинный коммунистический эгалитаризм. Впрочем, и революции 1917 года были вызваны не столько жаждой свободы, сколько жаждой равенства.

Только в одном отношении настроения масс к началу перестройки были «белыми»: в отношении к религии, в стремлении восстановить в своих правах традиционные конфессии России и прежде всего православие, которое является религией подавляющей части населения страны. Первым и единственным реальным протестом населения против коммунистической системы к началу перестройки было массовое крещение детей и толпы народа во время крестного хода во время Пасхи.

Люди в массе не хотели к середине 80-х годов изменения общественной и экономической системы, ибо именно к этому времени, благодаря режиму Брежнева, целиком приспособили ее к своим потребностям. В колхозах и совхозах только ленивый не воровал, «несунами» становилась значительная часть рабочего класса, если, конечно, было что нести с завода. Именно в это время благодаря преуспеванию личных подсобных хозяйств значительная часть населения страны кормилась с колхозных рынков. В России с самого начала проблема преодоления коммунизма затрагивала национальную память тех русских, которые помогли победе большевиков и остались жить в России, чьи предки принимали активное участие в становлении советской власти, а потом в строительстве новой социалистической России. В сущности, советская Россия после коллективизации и сталинского истребления остатков русского дворянства, русской интеллигенции, являлась и является до сих пор уже действительно новой Россией и прежде всего в генетическом отношении. Это действительно была Россия рабочих и крестьян и коммунистической интеллигенции, как правило интеллигенции в первом поколении.

Сам этот факт объясняет не только причины поразительной живучести коммунистической системы, созданной Лениным и Сталиным, но и специфику самопреодоления коммунизма и коммунистической идеологии в подобном, весьма органичном обществе. И только то обстоятельство, что советские рабочие и крестьяне оставались частью в рамках традиций русского православного быта, а новая социалистическая интеллигенция продолжала развивать некоторые традиции русской культуры, оставляло шанс, что рано или поздно обострится проблема восстановления связи времен. Хотя до сих пор нет никакой гарантии, что можно восстановить связь культурных времен, сделать достоянием новой России ту культуру, которая на протяжении семидесяти лет была изъята из духовного употребления. Речь прежде всего о русской религиозной философии конца XIX – начала XX века. Несмотря на то, что в последнее время благодаря усилиям патриарха Кирилла, именно русскую религиозную философию начала XX века начали рассматривать как духовную основу особой русской цивилизации. Впрочем (об этом я подробно скажу позже), сами отцы русской религиозной философии начала XX века были категоричными противниками учения Николая Данилевского об особой русской цивилизации.

В России для большинства нынешних русских проблема преодоления коммунизма с самого начала затрагивала глубинные механизмы национального самосознания, ибо согласие с тем, что коммунизм во всех отношениях есть зло, тупиковый путь развития, означает, что русские, пошедшие за большевиками, принявшие марксистскую веру, были морально и духовно невменяемыми, сами стали на путь национального самоистребления. Все дело в том, что логика истории требует выкорчевывать из своего сознания коммунистические ценности и коммунистические мифы прежде всего от потомков тех русских крестьян и рабочих, которые пошли за большевиками, достигли многого в жизни именно благодаря советской власти. Антикоммунистическая позиция воспринимается ими как покушение на свое, родное, кровное.

Кстати, на эту сторону проблемы борьбы с коммунистическим наследством не обращал внимание ни Солженицын, ни все те историки и публицисты, которые с началом перестройки включились в процесс разоблачения преступлений большевистской власти. Они исходили из предпосылки, что правда о преступлениях большевизма вызовет шок, моральное отторжение от коммунизма у всех духовно развитых людей независимо от их классового и национального происхождения. Но подобный подход и подобная стратегия освобождения от идейного наследства коммунизма, как оказалось, были ошибочными.

И только когда в конце 1993 года окончательно потерпел поражение организованный Ельциным суд над КПСС, стала видна психологическая подоплека тех препятствий, с которыми столкнется антикоммунизм в России. Антикоммунистическая реставрация в России в принципе невозможна, ибо к началу перестройки старая Россия умерла окончательно и как образ жизни, и как аура культуры, и во многих отношениях как историческая память, и как способ национальной идентификации.[46]

Даже Православная церковь к середине 80-х, несмотря на свою исходную антимарксистскую направленность, была уже советской православной церковью, ее наиболее талантливые иерархи, к примеру, митрополиты Питирим, Кирилл, были одновременно советскими людьми, они не чувствовали себя чужими в компаниях самых жестких советских аппаратчиков. В начале 1993 года мы вместе с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, которого я сопровождал как директор научных программ его Фонда во время его лекции в Токио, оказались соседями по номеру митрополита Питирима и имели удовольствие ужинать с ним в гостиничном ресторане. Более светского и одновременно советского человека, чем митрополит Питирим, я как-то не припомню. Он был прекрасно осведомлен о причинах конфликта между Горбачевым и Ельциным, называл воинские звания иерархов к тому времени уже автокефальной украинской православной церкви, шутил, смеялся и одновременно демонстрировал Горбачеву силу своего изощренного ума. Он, митрополит Питирим, излучал все, кроме веры, чувства Бога.

А патриарх Кирилл и приближенные к нему внешние иерархи нынешней РПЦ, как я показал во вводной главе, уже откровенно защищают советский строй и особенно сталинский период как воплощение русского православного идеала, русского культурного кода.

Конечно, исторически советская система была приговорена, она уже не могла обеспечить постоянно растущие материальные, интеллектуальные и политические потребности людей, но, во-первых, она могла распасться и на десять, двадцать лет позже, во-вторых, при другом стечении обстоятельств она могла бы трансформироваться совсем другим способом.[47]

Пока основные политические и духовные скрепы системы были сильны, пока не был разрушен партийный аппарат со своей готовностью претворить в жизнь любые указания «руководства партии», сохранялись самые различные варианты трансформации существующей системы. В середине 90-х последний руководитель КГБ СССР Вадим Бакатин, в прошлом секретарь Кемеровского обкома КПСС, как-то сказал мне: «Напрасно Горбачев разрушал КПСС и аппаратную вертикаль управления, если бы он приказал аппарату построить капитализм, он несомненно преподнес капитализм Горбачеву на блюдечке».