Федор Раззаков - Бригада возвращается. Триумф бандитской романтики Страница 20

«У Костелло было больше связей в политических кругах, чем у любого другого руководителя организованной преступности в национальном синдикате. Фрэнк Костелло стоял за «договоренностью» между преступным миром и правительством. Он покупал покровительство и не колеблясь расходовал деньги банды, будучи уверенным, что сможет получить их, когда понадобится. Ему были обязаны многие политические лидеры и судьи. Он дергал за ниточки больше руководителей нью-йоркского Таммани-Холл, чем любой мэр, или губернатор, или президент. Пресса писала, что он «владеет» ими всеми, от Кристи Салливана до Майка Кеннеди, от Фрэнка Росетти до Берта Стрэнда и от Хьюго Роджерса до Кармине Де Сапио. Костелло оказывал им поддержку, добывал для них деньги, обеспечивал голоса избирателей через политические клубы, которые он контролировал, когда эти действия имели значение. И когда приходило время политических решений, Костелло просто выполнял тот же вид обязанностей, что и сенат США, – советовал и давал разрешение. Босс Таммани-Холл Роджерс изложил ситуацию: «Если я понадоблюсь Костелло, он за мной пошлет».

Когда дело касалось судей на разных уровнях, Костелло обращался к ним «мои мальчики»...

Костелло мог быть «ну очень полезным человеком», но он определенно был источником коррупции, личностью, которая снабжала игровые автоматы скамеечками, для того чтобы маленькие дети могли подняться достаточно высоко, чтобы опустить в щели автоматов свои монеты в пять центов. Он был убийцей, но его оружием были не гаррота (удавка-обруч. – Ф. Р.) или револьвер, а его поднятая рука, когда он голосовал за смертный приговор или давал взятки за убийства...

Считалось, что Костелло нейтрализовал Дж. Эдгара Гувера и ФБР. Годами Гувер заявлял, что в Америке нет ни мафии, ни организованной преступности. Костелло помогал поддерживать эту идею не взятками, но скорее простым способом подкупа. Директор ФБР был заядлым игроком на скачках. Хотя Гувер играл по-крупному, он утверждал, будто не ставит на один забег больше 2 долларов. Гувер использовал агентов ФБР, чтобы те делали для него ставки в 100-долларовом окне. Через Фрэнка Эриксона, главного букмекера синдиката, Костелло узнавал, когда бежит «горячая лошадь» (на жаргоне мафии, под горячей лошадью подразумевается не та, у которой есть хорошие шансы победить, но та, которая несомненно победит), а затем передавал это сообщение журналисту светской хроники Уолтеру Уинчеллу, общему другу Костелло и Гувера. Уинчелл незаметно передавал его Гуверу...

Каким же было отношение Гувера к букмекерству и азартной игре, которые с отменой «сухого закона» стали главными источниками доходов национального синдиката? «У ФБР, – заявил Гувер, – есть более важные задачи, чем борьба с азартными играми».

После этой договоренности, устраивавшей и Костелло, и Гувера, мафия и организованная преступность продолжали набирать силу...»

Все это до боли напоминает сегодняшнюю Россию, где организованная преступность и власть настолько тесно срослись друг с другом, что это уже никем особенно и не скрывается. Вот почему российский народ в большинстве своем так сильно ностальгирует по Сталину – при нем подобного сращивания криминала и власти не было и не могло быть по определению. Нет, и тогда существовали продажные милиционеры и судьи, однако почти все они ежедневно ходили под дамокловым мечом возмездия, причем очень часто этот меч действительно опускался на их головы (в ГУЛАГе в большинстве своем все-таки сидели люди, конкретно виновные в преступлениях, а не безвинные, как нам об этом сегодня трещит либеральная пропаганда, которая является обычной марионеткой в руках фрэнков костелло российского розлива).

Короче, во взаимоотношениях власти и криминала есть два варианта. Первый – власть жестко ведет себя с криминалом, контролирует каждый его шаг и не дает возможности поднять голову, а попутно так же жестко цензурирует литературу и искусство, не позволяя им драматизировать зло. Второй вариант – власть берет криминал в свои союзники, создавая ему удобную среду для существования как в экономике, так и в культуре, чтобы сообща управлять государством и держать в узде «тупиц» (на русском воровском сленге – «терпил»), то бишь рядовое население. При Сталине у нас был первый вариант, после его смерти власти постепенно пришли ко второму варианту, который существует и процветает до сих пор.

Но вернемся в 30-е годы, когда режим фактически покончил с организованной преступностью, а та ее часть, которая осталась существовать, не доставляла государству и простым гражданам больших хлопот своими действиями. Внутри криминального мира появилась группировка воров в законе – этакие «крестные отцы» по-советски, но эти «отцы» не были встроены в государственную систему (она бы этого не позволила), а существовали от нее автономно. Судя по всему, эта группировка возникла с подачи власти, которая именно в начале 30-х начала переходить к централизованной форме управления и разного рода объединения были ей удобны и выгодны (например, в 1934 году своя «группировка» появилась и у советских литераторов – Союз писателей).

Воры в законе выработали свой «кодекс чести», где черным по белому декларировалось: мы с государством не «контачим». Поэтому «законники» не имели права служить в армии, жениться, даже выписывать газеты они не могли, поскольку не имели постоянного места прописки. Кроме этого, им возбранялось жить в роскоши, из-за чего они называли себя «босяками». Так что с Лаки Лучано или с тем же Фрэнком Костелло, который изысканно одевался и жил в шикарных апартаментах, ворам в законе сталинских времен (а это те же самые времена, когда жили Лучано и Костелло) было не сравниться.

Фактически придушив организованную преступность, сталинское руководство старалось вытравить память о ней из сознания простых людей. Поэтому тогдашние массмедиа ни словом об этом срезе преступного мира ничего не упоминали, дабы не способствовать драматизации зла. То есть НЭП с его капитализацией и пропагандой индивидуализма был похерен и на свет был извлечен гораздо более востребованный в России уклад жизни – коллективистский. В нем не было место герою-одиночке, здесь выше всего ценился тот герой, кто стремился принести пользу всему обществу, то есть коллективист. А герои-одиночки должны были подвергаться принудительной перековке. Вспомним, что в СССР практиковался либерализм противоположного, чем на Западе, типа: если там главенствовал постулат «Человек неисправим», то в Советском Союзе – «Человек исправим силой». Причем не только физической силой, но и силой убеждения. Вот эта сила и стала доминировать в советском социуме с середины 30-х. Как покажет уже ближайшее будущее, сталинское руководство оказалось весьма прозорливым. Не начни оно внедрять в общество идеи коллективизма, то уже в 1941 году советский режим пал бы под натиском орд германских индивидуалистов.

Итак, криминальные фильмы в 30-е годы в СССР сошли на нет, и вместо них стали сниматься шпионские ленты, военные, приключенческие (в литературе одно время выходили книги Л. Овалова о сыщике майоре Пронине, но перед самой войной и они прекратились). И лишь во дворах под гитару блатные тянули свои жалостливые песни – вот и все тогдашнее воздействие криминала на жизнь простых людей. И только после смерти Сталина, с середины 50-х годов, блатную романтику снова начали широко выпускать в массы. В то время Н. Хрущев открыл ворота тюрем и лагерей и на волю вернулись многие зэки, причем не только политические. Вот они и привнесли в жизнь советского социума широкие уголовные традиции.

Вообще в конце 50-х в СССР сложилась ситуация, чем-то напоминающая ситуацию в США начала 30-х, – престиж органов правопорядка оказался значительно подорван. Почему? Набирать туда стали кого ни попадя, поскольку остальные служить там не хотели из-за низких зарплат, не соответствующих степени важности этого института для функционирования государства. Поэтому власти вынуждены были срочно принимать меры к тому, чтобы поднять в глазах народа реноме милиции. Сам министр внутренних дел СССР С. Круглов в марте 1955 года заявил: «Простые люди, любые работники, кого ни спросишь, о милиции и некоторых других органах МВД отзываются очень плохо». Поэтому на поднятие престижа органов МВД были брошены все силы, в том числе и творческие. Было дано такое задание и кинематографу, причем ни о какой драматизации зла речи тогда даже не шло.

Производство криминальных фильмов (детективов) на российском экране возобновили режиссеры Анатолий Рыбаков и Иосиф Хейфиц. Первый снял на «Мосфильме» картину «Дело №306», второй на «Ленфильме» – «Дело Румянцева» (фильм не чисто криминальный, но затрагивающий эту тему). Обе картины имели оглушительный успех у зрителей и в 1956 году стали фаворитами проката – 2-е и 6-е места. Следом за ними последовали и другие кинодетективы, имевшие большой зрительский успех: «Ночной патруль» (1957; 3-е место), «Улица полна неожиданностей» (1958; 3-е место), «Дело «пестрых» (1958; 4-е место).