Вероника Крашенинникова - Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России Страница 20

«Постоянная цель этой нации, как и всех просвещенных наций, должна состоять в стремлении приблизить тот день, когда повсюду на планете победит мир справедливости», — эти слова Теодора Рузвельта мог озвучить любой политический деятель США, вне зависимости от партийной принадлежности; под ней мог бы подписаться любой американский гражданин.

Убежденность в универсальности основополагающих ценностей часто ведет к их абсолютизму. Луис Хартц настойчиво предупреждал об этой опасности: либерализм в Соединенных Штатах представлял «один из самых абсолютистских режимов в мире». «Повсюду на Западе либерализм был великолепным символом индивидуальной свободы, но в Америке его принудительная сила настолько велика, что он создал угрозу самой свободе».[96]

Доходящий до абсолютизма универсализм ценностей, в сочетании с ощущением исключительности и избранности, подтверждает филантропическое стремление распространить достигшую высшей формы политическую систему Америки на остальное человечество. Торговый представитель США Клайд Престовиц говорил, что у современных американцев существует «слепая вера, что каждое человеческое существо является потенциальным американцем и что их существующие национальные и культурные реальности — это несчастная, но поправимая случайность».[97] Сорок первый президент Буш в своей инаугурационной речи в 1989 году декларировал: «Мы знаем, что работает: Свобода работает. Мы знаем, что есть истина: Свобода есть истина. Мы знаем, как обеспечить более справедливую и благополучную жизнь для человека на земле: через свободный рынок, свободную речь, свободные выборы и свободное проявление воли, без препятствий со стороны государства».

Универсализм и абсолютизм гуманистических ценностей питают уникальную убежденность в своей добродетели, одну из наиболее ярких характеристик американской натуры. Щедрость и добросердечность, открытость, сопереживание, взаимопомощь — все эти черты присущи американцам в той же мере, что и россиянам, хотя проявляются они по-иному. Переходя с общечеловеческого уровня на национальный, они превращаются в специфическое американское стремление делиться своими человеколюбивыми ценностями с другими нациями — и это стремление действительно искренне и лишено лукавства. Далее эти национальные добродетельные стремления оформляются в государственную политику продвижения демократии.

Американцы открещиваются от любого определения, содержащего слово «империя», которыми в последнее десятилетие исследователи — как неамериканские, так и американские — настойчиво наделяли страну. Империя в понимании американцев стремится к подчинению других народов — Америка же несет им свободу. Никогда Соединенные Штаты не использовали термин «колонии» в отношении контролируемых ими территорий — ему нет места в либерально-демократическом сознании, оно принадлежит лексике тирании. Америка, как и другие цивилизующие империи, ни в коем случае не видит себя агрессором.

Между самовосприятием американцев и видением Америки другими народами существует глубокая пропасть. Большинство американцев искренне не отдают себе отчета в том, насколько их внешняя политика во всех ее аспектах — военных, политических, идеологических, культурных, экономических — воспринимается другими нациями как экспансионизм и сама Америка — как опасность, а не гарант мира. В то время как многие американцы убеждены, что они «спасли от тирании» и «дали свободу» какому-либо народу, они с удивлением слышат, что тот народ не желает видеть их на своей земле и ненавидит Америку — и обвиняют «спасенных» в неблагодарности. Когда в 2001–2002 годах «старая» Европа противостояла намерениям администрации Буша начать войну в Ираке, ведущие правоконсервативного телеканала Fox News не уставали напоминать, что Америка ведь спасла Европу от фашизма, и вот, посмотрите, чем она Америке отплачивает. Президент Джордж Буш признавался: «Я поражен тем, что существует такое глубокое непонимание нашей страны, что люди нас ненавидят. Я, как и большинство американцев, просто не могу поверить в это, потому что знаю, насколько мы хорошие люди».[98]

Абсолютизм ценностей вдохновляется и вдохновляет ощущение исключительности и избранности и мессианские тенденции.

Ощущение исключительности и избранности; мессианство

Ощущение исключительности и избранности Америки — эквивалент российского притязания на «особый путь» — послужило отправной идеей, целью и средством создания американской нации.

Автором термина «исключительность» в отношении Америки и первым его аналитиком стал Алексис де Токвилль, стремившийся понять, почему в Америке революция привела к созданию устойчивого демократического государства, в то время как во Франции совпавшая по времени народная революция не дала власти народу.

Понятие «исключительности» несет множество смыслов. В общем, нейтральном случае «исключительность» подразумевает качественное отличие Америки от других развитых наций как следствие уникальных истоков, исторического развития, политических и религиозных институтов. Политология определяет исключительные черты американской идентичности суммой антидеспотических взглядов, индивидуализма, важностью понятий труда и предпринимательства, непрививаемостью социалистических традиций, географической изолированностью от близких культур, высокой религиозностью и доминированием протестантского христианства. Эгоцентричная составляющая добавляет к исключительности ощущение морального превосходства, видение своего государства как идеала, которого другие достичь не могут: «Не каждый стремится стать Америкой; не каждый и может ею стать», — пишет редактор US News & World Report Морт Цукерман.

В приложении к международным отношениям термин выражается в убеждении, что Америке нет необходимости присоединяться к международным договорам и подчиняться международному законодательству: Америка, по убеждению многих американцев, не может нарушить международные демократические принципы, будучи их основательницей и движимой силой. В понятии исключительности, в зависимости от контекста и от личностей, также могут появляться элементы этноцентризма, национализма, шовинизма, пропаганды, ура-патриотизма — типичные для всех наций, считавших себя исключительными в разные моменты мировой истории: Советский Союз, Израиль, нацистская Германия, а в давние времена Римская империя.

Американская исключительность часто выражается национальной экзальтированностью, которая для многих американцев диктует видение Америки как «всемирной нации», сочетающей в себе все лучшее и достойное всеобщего применения. По результатам опроса, проведенного в 1999 году, 72 % взрослых американцев заявляли, что гордятся своей страной. Британцы за ними следуют с почти 20 % отрывом (53 %), во Франции о гордости упомянули только 35 % опрошенных.[99] Примечательно, что высокие показатели «гордости» страной более характерны для развивающихся наций: в том же опросе, об этом говорили 71 % индийцев, 78 % мексиканцев и 85 % филиппинцев. В случае развивающихся стран такие цифры обычно интерпретируются как ощущение национальной неуверенности или комплекса неполноценности.

В своих крайних проявлениях ощущение исключительности превращается в ощущение превосходства. Анатоль Ливен отмечает, что «Американцы видят историю как одну прямую линию и самих себя стоящими на ее конце как пример для всего человечества».[100] В 2003 году 60 % американцев заявляли, что «американская культура выше других» — в сравнении с этим только 30 % французов, вопреки стереотипам, считают свою культуру превосходящей другие. «Демократические институты обычно дают людям очень высокое мнение о своей стране и о них самих», — писал Алексис де Токвилль.

С чувством исключительности и превосходства перекликается ощущение избранности. Убеждение в том, что Америка — избранная страна, разделяют люди, принадлежащие самым разным политическим убеждениям, но в большей мере это свойственно высокорелигиозным консервативным кругам. Герман Мелвилл (1819–1891), автор «Моби Дика», словами своих героев резюмировал эту уверенность: «Мы, американцы — особый, избранный народ, Израиль нашего времени; мы несем свободу миру. Бог предопределил, и человечество ожидает от нас великих свершений; и великие свершения мы несем в своей душе. Мы — пионеры в этом мире; авангард, отправленный вперед в неизведанное, чтобы проложить дорогу в Новый мир, который будет нашим».

Пуритане были убеждены, что Англия нарушила соглашение с Богом, подвергнув протестантов гонениям, и отправились в Новый мир, чтобы заключить с Богом новое, особое соглашение — сходное с тем, что, согласно Ветхому Завету, существует между Богом и народом Израиля. Пуританские проповедники вели свою паству, «избранный народ», в «землю обетованную» с целью строить «новый Израиль» — эти слова приведены в кавычках не потому, что используются метафорически, а потому, что цитируются по пуританским проповедям. Америке, согласно видению ее первых обитателей, предназначалось стать «новым раем и новой землей, приютом справедливости, Божьей обителью».[101] Вера пуритан в предопределенность, судьбу и Божий Промысел — вполне разделяемая и россиянами, верующими или нет — послужила одним из главных истоков ощущения избранности.