Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 11-20 Страница 20

Есть одна точка русской смерти, а не несколько. Она очень простая.

Если модерн равен тождественно развитию, то русские мертвы.

И не надо тут лгать. Если модерн действительно равен развитию, то надо умирать. Нельзя тысячи лет идти другим путём, а потом сказать: «Да, мы свернём на этот». На такой путь не сворачивают. Всё, тогда «сливайте воду». По крайней мере, конец всем амбициям, а вместе с ними и жизни, ибо жить без этих амбиций русские не могут. Начнётся такой фарс вместо жизни, что жизнь очень быстро прекратится.

На самом деле на такие вопросы надо отвечать с позиций правды. Модерн тождественен развитию или не тождественен? Да или нет?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно исследовать модерн. Другого пути нет.

За все последние 20 лет каждый раз, как наступала развилка, идти ли более сложным или более простым путем, — шли более простым. Ну, хотя бы раз можно повернуть на сложный? Все простые пути уводят в пропасть.

Сванидзе и Млечин — «ах, какие негодяи»! Но вы сейчас видите, что к ним всё дело не сводится. Вы, наверное, заметили, что где-то рядом со Сванидзе и Млечиным был Пивоваров.

Если уровень 1 — это уровень Сванидзе и Млечин, то уровень 1а — был какой-то Пивоваров, который говорил уже об антропологической катастрофе.

А за ним, как мы уже показали, есть уровень 2 — это Ракитов, который говорит о том, что русскость несовместима с модерном, и потому её надо изживать до конца.

А за ним есть Александр Янов (наверное, плохо известный многим), который как раз и является в каком-то смысле учителем Ракитова во всём, что касается русской скверны. И который, между прочим, работает с очень мощными американскими фондами. Это наш эмигрант, который давно и очень глубоко вписался в американский интеллектуальный истэблишмент. Не хочу преувеличивать его роль, но и преуменьшать тоже не хочу.

А за ним идут, например, такие люди, как Афанасьев или Баткин. Или другие, которые уже давно говорят, что «мы искры в русской бездне. Мы перестукиваемся, между нами тысячи километров, но рано или поздно мы победим. Ибо всё это русское недоразумение просто сольётся, и останемся одни мы».

А за ними идёт Бахтин с его теорией низа.

Понимаете, в человеке всегда очень много зла. Просто между модерном и русской традицией всегда шёл спор — сколько этого зла? И можно ли его преодолеть или его надо только использовать? Вот где фундаментальный спор. Для того чтобы тащить человека наверх, нужно каким-то образом запретить использовать кнопку «низа». Запретить использовать апелляцию к человеческому злу, к свинье, к зверю, сидящему в человеке. К дочеловеческому, миллионами лет копящемуся внутри него, — к этому надо запретить адресацию.

При политической конкуренции вне рамок (а именно она и является нашей демократией) на эту кнопку нажимают сразу же. Значит, эту кнопку начинают защищать. Кто?

Некие элиты, которые сначала её защищают, а потом сами же на неё нажимают предельным способом.

Вот мы говорим: Бахтин, который народную культуру свёл к фекалиям, сексу и всему остальному (по поводу его очень крупных произведений, а Бахтин — теоретик огромного масштаба, негодующе говорил такой великий наш теоретик, как Лосев, тоже очень далёкий от коммунизма), вот этот Бахтин — он же ведь тоже был игрушкой в чьих-то руках. В руках наших же элит, довольно крупных. Если верить Юлиану Семёнову и другим (в том числе Евгению Киселёву, который всё время говорил, что он в этом деле знает толк), то за его спиной стоял шеф советского КГБ Юрий Андропов.

А дальше-то куда мы уходим? В какие глубины этой эшелонированной системы?

Кто-то (фанатики) говорили: «Сломать всё, и вот с этой чудовищной дороги вернуться на магистральную дорогу модерна». А кто-то понимал, что сломаем всё — и на этом всё кончится. «Ну и пусть кончится! Лишь бы всё это ненавидимое исчезло с карты земли и исчезло из культуры!» (И там дальше возникают вопросы, зачем и почему оно должно из неё исчезать).

Итак, для одних модерн просто враг, и таких ведь тоже немало. Ведь есть люди, которые хотят кинуть Россию в гетто неразвития, в архаику. Они прекрасно понимают, что она при этом будет просто рабыней развивающихся стран. И всё равно хотят. Это и есть контрмодерн.

Есть другие, которые пришивают к модерну совершенно немыслимые технологии, — как Юргенс. «А мы таким способом будем модерн осуществлять, каким его никто в мире не осуществлял — мягким-мягким совсем-совсем и никого не трогая»… Значит, модерна просто не будет.

Есть третьи, которые используют модерн для борьбы с Россией.

Так что же всё-таки такое этот модерн? И что такое русские, и в чём тут разница?

Человек в неизмеримо большей степени, чем любое другое живое существо, привносит нечто искусственное в среду своего обитания. Он создаёт особую среду обитания. Он эту среду не только создаёт, он её непрерывно трансформирует, привносит в неё всё больше искусственного. Да, конечно, он создаёт её, используя среду природную, то есть привнося в неё ту или другую, со временем возрастающую, меру искусственности. Конечно же, человек строит свои искусственные дома из натуральных материалов — дерева или камня. Но ведь он из этих природных, натуральных, естественных материалов строит уже нечто искусственное — дом.

Конечно же, он сначала жил в пещере, которая не была искусственным сооружением, как дом, а была творением матери-природы. Но, во-первых, это было давным-давно. Во-вторых, человек уже тогда что-то привносил в среду, дарованную матерью-природой. Он эту пещеру обогревал огнём. Или он что-то в ней чуть-чуть модифицировал, приспосабливая её к своим нуждам. А главное — как ДАВНО это было. Человек теперь в пещере не живёт. Он давным-давно в ней не живёт. Он живёт не в пещере, а в доме. И если недавно ещё он строил эти дома из естественного материала, камня или дерева, то теперь он строит их из искусственных материалов. То есть мера искусственности среды, в которой живёт человек, всё время увеличивается.

Безусловно, человек очень сильно зависит от природы. Блок писал: «…Безжалостный конец Мессины (Стихийных сил не превозмочь)…». Вулканы или что-нибудь ещё… Или позитивно он зависит от этих сил — от земли, на которой до сих пор он всё-таки сажает пшеницу и другие сельскохозяйственные культуры, от воды (рек, морей), от воздуха, от нефти и газа, в конце концов, которые заменить нельзя.

Но, тем не менее, степень зависимости человека от природы, оставаясь очень большой, явным образом убывает у нас на глазах. А степень зависимости человека от неприродного, искусственного, им же созданного, — явным образом увеличивается. Вот ещё интернет возник (возникла вторая виртуальная среда, третья виртуальная среда и так далее). Поэтому давайте договоримся о том, что среда, в которой человек живёт, называется нами искусственной — в отличие от природной среды. Что мы понимаем, что она лишь в существенной степени искусственная, а не целиком, и, тем не менее, мы её так называем, вводим это понятие, оговорив его условность, как и любого понятия.

Итак, в отличие от природной среды, искусственная среда, в которой живёт человек, не саморегулируется, не самовоспроизводится. Для того чтобы её воспроизводить и регулировать, нужны определённые человеческие усилия. Воспроизводить и регулировать эту среду должен сам человек. И это понятно. Ни создавать среду, в которой он может жить, ни регулировать её, ни трансформировать её, делая всё более искусственной (а это и есть роль человека и его уникальность), человек не может один. Он делает это в обществе. Это не делает человеческая особь — это делает общество.

Человеческие общества — это системы, обладающие определёнными регуляторами.

Цель этих систем — создание, воспроизводство, развитие, регулирование искусственной среды, в которой они обитают. А также создание, воспроизводство, развитие, регулирование как их самих (обществ как систем), так и отдельных членов общества. Поэтому целей три:

— создание, регулирование, трансформирование, развитие среды;

— создание, регулирование, трансформирование, развитие обществ;

— создание, регулирование, трансформирование, развитие самих себя.

Тип системы, которая осуществляет регулирование (прежде всего, сама собой, а также своей производственной деятельностью, а также своей культурной деятельностью), — тип этой социальной системы в значительной степени определяется регуляторами. Поскольку человеческое общество — это система, то тип человеческого общества определяется регуляторами, которые использует данное общество.

История — это замена обществ, использующих одни регуляторы, обществом, использующим другие регуляторы. При том, что общества, использующие новые регуляторы, в каком-то смысле должны быть более эффективными, чем общества, использующие старые регуляторы.