Сергей Кара-Мурза - Оппозиция, или как противостоять Путину Страница 20

Вот тезис Ю. Белова: «Когда в нашей стране победила контрреволюция, то не государственный капитализм пришел на смену социализму, тоже государственному, а капитализм свободного рынка. Довольно быстро он был назван диким и варварским людьми, хорошо знающими, когда и почему от такого капитализма отказался Запад».

Здесь в одном абзаце выражена сложная концепция, которая излагает и представление о том, что произошло в СССР и России после 1988 г., и трактовку того, что произошло на Западе за последние 300 лет. Из этой концепции, весьма распространенной, выводится не только программа действий КПРФ, но и ее «выбор» — вещь более важная и долгосрочная, нежели программа. Я считаю всю концепцию и ее отдельные части неверными. Думаю, они противоречат и историческому опыту, и тому, что мы видим сегодня воочию, и теоретическим выводам марксизма. В результате они задают КПРФ ложную цель.

Первый тезис: капитализм свободного рынка — дикий и варварский. Запад от него отказался.

Капитализм свободного рынка — главный тип хозяйства и буржуазного общества Запада вплоть до кризиса 20–30-х годов нашего века. Этот кризис привел к «кейнсианской революции»— признанию необходимости государственного вмешательства в экономику. Это был не отказ, а преодоление свободного рынка, причем после выхода из кризиса последовал длительный неолиберальный откат. В каком смысле капитализм свободного рынка назывался сторонниками Кейнса «диким»? Только в смысле эксплуатации рабочих и тех страданий, которые приносила конкуренция. Но это же не исчерпывает жизнь общества! Давайте вспомним целостный образ раннего капитализма.

Из популярных стихов Маяковского помним: «Капитализм в молодые года был ничего, деловой парнишка. Сам работал, не боялся тогда, что у него от работы засалится манишка». Ранний капитализм — это прежде всего огромная энергия, трудолюбие и тяга к знаниям. Он создан не венецианскими купцами и не ростовщиками, а пуританами — ремесленниками и рабочими, инженерами и учеными. Символом его служит Джеймс Уатт, механик из университета, создавший годную для промышленности паровую машину.

Удивляет, насколько мы забыли наших собственных писателей. Салтыков-Щедрин так описывал ту категорию жулья, что, пытаясь сойти за буржуазию, опутала в прошлом веке Россию: «Повторяю: это совсем не тот буржуа, которому удалось неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии (хотя и не без участия кровопивства) завоевать себе положение в обществе». Неслыханное трудолюбие — вот, по его мнению, главный признак настоящего буржуа (при этом писатель не забывал о «кровопивстве» — эксплуатации).

Большую роль в распространении капитализма сыграли протестантские религиозные секты. В XVIII веке богатейшая секта квакеров создала в Англии, а затем и в Америке сеть школ, в каждую из которых дала библиотеку из всех главных тогда научных книг и набор главных научных инструментов (микроскоп, телескоп, вакуумный насос и др.). Более того, летом по всем этим школам, от почтовой станции к станции, отправлялись лекторы— нанятые квакерами лучшие ученые. В такой квакерской школе учился, потом преподавал (с 12 лет), потом был директором, потом разъездным лектором великий ученый Джон Дальтон. То, что во всех уголках Англии XVIII века читались научные лекции с экспериментами, на которые собиралась масса простолюдинов, — это дикость?

Допустим, сегодня Маяковский, Салтыков-Щедрин и Дальтон уже не авторитеты. Но почитаем «Манифест коммунистической партии». В нем Маркс и Энгельс пишут: «Буржуазия менее чем за сто лет своего классового господства создала более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые… Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации» и т. д.

Речь идет именно о первых ста годах господства буржуазии, именно о раннем капитализме. Но где же здесь «дикость и варварство»? И каким образом можно пристегнуть в этому капитализму наших демократов, которые разрушают производительные силы и обращают нашу цивилизованную страну в варварство?

Возьмем философскую основу раннего капитализма и ее упрощенное переложение— идеологию. Они многим из нас чужды, но назвать их дикими и варварскими было бы просто странно. Это— гуманизм (возвеличение человека), вера в свободу и прогресс. Все это вытекало из идеалов Просвещения, но никогда русская культура не занимала по отношению к Просвещению враждебной позиции — хотя по ряду вопросов были большие расхождения. Идеология либерализма, уподобившая все стороны жизни общества свободному рынку, есть сложный и изощренный продукт культуры. Из нее выросли представления о гражданском обществе, разделении властей и правовом демократическом государстве. Это— ранний капитализм, XVII–XVIII века, философы Гоббс, Локк, Кант, Монтескье. Как можно назвать это варварством?

Ранний капитализм неразрывно связан с рождением науки — совершенно нового способа познания мира. И дело вовсе не в меценатстве буржуазии, а в новом типе мышления и мировоззрения. Рождение науки и капитализма — две стороны одной медали. Объясните, как дикость и варварство могут породить такое явление, такой взлет человеческого духа и разума, как наука?

Наконец, возьмем другую часть культуры — искусство. Ведь подавляющее большинство произведений, которые составляют нашу культурную пищу сегодня, созданы в обстановке общества раннего капитализма, под воздействием его импульсов, его общего оптимизма и тяги к совершенству. Это и литература, и музыка, и балет, и живопись. Нельзя же не видеть, что они были вызваны к жизни общественными условиями раннего капитализма. Конечно, не прямо, не в виде вульгарного «социального заказа», а именно условиями в целом.

Более того, даже такая особая, высокая и тонкая часть культуры как социализм и коммунизм, как отрицание эксплуатации человека человеком и отчуждения людей были порождением именно раннего капитализма. Это была его рефлексия, его высокий и благородный самоанализ, который привел духовно страждущую часть буржуазной интеллигенции к самоотрицанию.

Конечно, все это сочеталось с ограблением колоний и эксплуатацией своих рабочих — но почему же дикость и варварство? Это делалось именно предельно жестоко и цивилизованно. В одном бою англичане расстреляли из пулеметов 11 тысяч суданских воинов, а сами потеряли 25 человек. Жестоко? Да. Дико? Нет. Эти понятия лежат в разных плоскостях.

Второй тезис Ю. Белова: уклад, созданный за последние десять лет в России, есть капитализм свободного рынка.

Переболев революцией, Россия имела уникальную возможность перенять многие достижения западного капитализма без его жестокостей (как говорил Маркс, «не проходя через его Кавдинские ущелья»). Мы эту возможность не оценили и не сохранили, но откуда же видно, что мы вернулись в ранний «капитализм свободного рынка»? Просто ниоткуда. Это ошибочный тезис. Но главная беда не в том, что он ошибочен, а в том, что он вроде бы дает нам простой и понятный ответ и освобождает от необходимости разобраться в реальности.

Даже если ограничить проблему только хозяйством, созданный в России уклад никак нельзя назвать «капитализмом свободного рынка»: Необходимые условия такого капитализма — свободная купля-продажа земли, денег, рабочей силы и товаров. В России нет рынка земли — это известно. Но нет и рынка труда. Люди работают без зарплаты или за символическую зарплату, но предприятия платят им «натурой» — тянут социальную сферу (прежде всего жилье). В результате рабочий привязан к предприятию, возникает разновидность крепостного права с барщиной и оброком. На это резонно указывают и российские, и зарубежные эксперты — и экономисты, и социологи.

Рынок денег уродлив и никак не свободен — это очевидно. Банки искусственно созданы государством, государство же периодически отбирает у них «товар». А сами они отбирают «товар» у вкладчиков — это ничего общего со свободным рынком не имеет. Несвободен и рынок товаров. Во-первых, он предельно узок, люди покупают минимальный набор продуктов — фактически получают его по карточкам, похожим на деньги. Можно нашу мизерную зарплату заменить талонами на получение набора продуктов — ничего не изменится. Значит, это не рынок. Мафия контролирует и поставки товаров, и цены — где же здесь свобода? Это именно госкапитализм с криминальной компонентой — уклад, созданный союзом коррумпированной номенклатуры и дельцов теневой экономики и преступного мира, порожденных именно советским обществом.

По всем своим основным признакам этот уклад принципиально отличается от капитализма свободного рынка — хоть и обзывай его диким и варварским. Это просто разные экономические, социальные и культурные явления — по всем важнейшим признакам. Запад поддерживает наших «капиталистов» вовсе не вследствие «родства душ», а из чисто политических интересов. Потому что эти наши «капиталисты» подрядились сломать советский строй, развалить СССР, обезоружить армию, уничтожить сильную промышленность и науку, допустив Запад к ресурсам России.