Газета Завтра - Газета Завтра 823 (87 2009) Страница 20

К тому же считают идиотами или делают из людей идиотов. Ведь в метро ездят отнюдь не богачи, а именно те быдлы, удел которых - пахать и не рассуждать. "Бери больше - кидай дальше". Для этого много ума не надо, а даже вредно, если вдруг много ума будет. Делай все по указке. Шаг в сторону трактуется как вольномыслие и неповиновение со всеми вытекающими из демократии.

Поначалу удивляла примитивность вводимой сигнальной системы. С перестройкой начали активно внедряться в нашу жизнь этакие подсказки-указки: на отвинчивающихся крышках стрелочка - куда вертеть. Чтобы открыть, ещё и подпись зачастую: открывать здесь. Повернуть направо". Эти схемы - повсюду. Человеку и минимально думать не надо: стрелка, указатель просигнализирует, куда и что. И вот человек, не только действует по схеме, но и управляется по схеме. Робот биологический. А потом по стрелке: направо. Вниз. И идёт. Не думая. А там - обрыв. Куда его и направили по схеме. Слепая вера, отсутствие анализа ситуации. Положился на тех, кто тебе добра-то, может быть, и не желают. А себе добра желают. Твоего. Так что ты вниманием в пожеланиях добра не обойден, сетовать не на что: желают добра твоего.

Нельзя не обратить внимания на то, что нападениям с целью ограбления подвергаются наиболее незащищённые, слабые граждане: дети, старики, женщины, пенсионеры. Нападают более сильные. Это и понятно: не на честный же бой идёт грабитель и разбойник.

Но эти лихоимы - всего лишь прилежные ученики, берущие пример со своего учителя- государства. Именно оно подало пример с начала перестройки и не перестаёт его подавать и демонстрировать всячески: делай, как я! Грабь безнаказанно наиболее слабых, беззащитных, не могущих оказать сопротивления. Если на сильного и нападать, то надо готовиться к этому серьёзно и основательно. У сильного сила многоликая: помимо физической мощи своей ли, нанятых ли охранников, еще деньги, адвокаты. Свяжешься-замаешься. Как бы ни получилось как у того бедолаги, что пошел по шерсть, а вернулся стриженым.

А слабого грабанул. он поплакал, да и опять грабь его. Он опять поплачет или поплачется в жилетку такого же ограбленного. А вздумает слабый сопротивляться, объяви его экстремистом и ксенофобом. Потому что грабящие и ограбленные - дети разных народов. После этого ни ему, никому не повадно будет о сопротивлении и думать! Вздохнет бедолага-минималист, да и скажет себе и близким назидательно: "Ничего. Лишь бы не было войны". А то, что против слабого и беззащитного война идет непрерывно, повсеместно, и прекращалась только в годы советской власти, это в редкий слабый ум приходит.

Жили мы в государстве, величаемом отечеством, сейчас государство превратилось в интервента внутреннего. Интервенция государства! Каково звучит? На своей шкуре чувствуем, что такое государство-интервент. Почувствовали разницу между отечеством и интервентом.

Все на борьбу с интервенцией!

Евгений Головин СНЫ ПРО МЕТРО Гротеск

Помню, мне снились настойчивые сны про метро, которые я хорошо запомнил:

I. Эскалаторы без перил с жирно намыленными ступенями. Они шли только вниз. Люди ступали на них, будто так и надо, и с безмятежными лицами летели кубарем: некоторые, измазанные мылом, спокойно продолжали свой путь, другие - со сломанными руками и ногами, охали, кричали, позли, вопили про безобразие, но упорно старались залезть в подъезжающий вагон, бросая на перроне мешки, ведра, детей, какие-то аккуратно запакованные тюки. Путь наверх отсутствовал. Очевидно так и надо было, поскольку милиционеры и служащие станции лузгали семечки, гоготали, играли в пряталки среди колонн.

II. Помню резкую остановку вагона. Свет погас, сыпались кирпичи, скрежетали трубы, сочилась вода. "Батюшки, сейчас потонем", - заохала какая-то старушонка. "Давно пора, - пробасил довольным тоном видимо солидный дядя, - лет пятьдесят, почитай, в сухости да в тепле живем, властям и надоело". Несколько подростков раздобыли витую свечку и принялись резаться в карты. Пять-шесть бабок разделывали селёдку, потом достали водку и стакан. "Черт знает что! - загорланил какой-то активист в пилотке, - им на кладбище пора, а они вон что затеяли!" Какой-то старик посвистел над сумкой и выпустил живого поросенка. Тот первым делом опрокинул банку молока, зажатую между ногами какой-то молодухи, потом стал сосредоточенно лизать сапоги лейтенанта. Поскользнувшись в молоке, генерал растянулся в проходе и стал матерно ругаться. Затем дотянулся до стакана бабкиной водки, только-только собрался выпить, поросёнок выбил у него стакан и принялся лакать с молоком. "Нехорошо, товарищ! - заметил интеллигент поросёнку. - Твоя профессия - быть съеденным под хреном, а ты порядок нарушаешь". Тут раздался голос в репродукторе: "Товарищи! Ваш вагон лет триста простоит, так что если кто торопится, попытайтесь открыть зажатые двери. Ближайшая станция - километров пять впереди". Сначала полез парень с одним ухом, но потерял и второе и завыл про врача. Кровища из него хлестала. На всех это произвело приятное впечатление. Генерал в молоке подбодрился, запел про Буденного, протиснулся в дверь, грохнулся о какие-то бетонные блоки и замер. За ним полез интеллигент, потерял очки и портфель и пошел по груде камней. Шел осторожно, нащупывая каждый шаг, провалился в яму, пропал и заорал, чтоб ему бросили канат. Пьяный поросёнок захрапел и старик засунул его обратно в сумку. Подростки продолжали резаться в карты. Бабки обглодали селедку, достали пряников и еще бутылку.

Помню кутерьму в вагоне и крики: "Доказательства! Доказательства!" Обсуждался вопрос о тухлости съеденной селёдки. Я раскрыл глаза и огляделся. В вагоне пусто. Рядом со мной сидел интеллигент и бурчал "помнят польские паны". Я пригляделся к нему и едва узнал: от него несло жасмином, он был в розовом пуховом жилете, в парчовом галифе и затейливых восточных туфлях. Потерянные очки он сменил на пенсне, а портфель на дамскую сумку со множеством застежек. "Как же это вы… из ямы?" "Видите ли, это была не яма, а костюмерная. Вы, видимо, в метро впервые?" "В таком метро, пожалуй, да".

Мимо нас проплыл задумчивый толстяк в джинсовом костюме, держа под руку нарядную куклу. "Да…а, мало вы в метро понимаете. И с чего бы Эмилии Захаровне под ручку плыть с кавалером? На совещание что ли опаздывают или на маскарад? Так о чем это я? Да…а, мало вы в метро петрите, а небось среднее образование имеете, может ВУЗ какой-нибудь кончили. Учение - ерундовый свет, а неучение - роскошная тьма". "Так поезд стоит, да и туннель провалился, - робко вставил я, - торчи тут еще триста лет". "А куда вам торопиться? Ну, умрете невзначай, куда денетесь? Кстати, вот погрызите". Мой попутчик сунул руку в жилет и протянул мне пирожное с кремом. "На чем мы остановились? Ах да. Великая война богов. Зевс метнул молнией в мятежных титанов, так они сумели эту молнию запрятать в аккумулятор. Чувствуете разницу? Одни расшвыривают, другие собирают. Я, к примеру, дал вам пирожное, ну что бы вам его выбросить? Подари вам это кольцо, (он снял с пальца перстень с роскошным изумрудом) вы бы долго отнекивались, а после, может, и взяли. А представьте, поставил бы я здесь кубометр изумруда, сколько бы народу набежало? Вы скажете, вагон пустой? Не волнуйтесь. Стоит чему-нибудь появиться, народ тут как тут". Он вынул и стал разбрасывать из карманов носовые платки, авторучки, какие-то детали. Тут же зашебуршились какие-то людишки, карлики, калеки, дрались за каждый пустяк, потом опять исчезли. "Собственность прежде всего, - продолжал он, - имею, значит существую. Помните, у Чехова купец перед смертью положил свои деньги в тарелку да с медом и съел. Воровать, может, легче, да способности и смелость нужны. А если их нету, горбись всю жизнь до седьмого пота. Недаром мы в Тартаре, то есть в месте, специально предназначенном для работы. "Простите, но ведь и в мифологии есть примеры и работы и воровства", - прервал я. "В мифологии, - протянул он, - в мифологии…", и вдруг исказился, разошелся, как улыбка Чеширского кота.

III. Помню, мне надо было сойти на "Маяковской". Я вообще рассеянный, а тут эти сны покоя не давали. Проехал. Двинулся сходить, но удивило название станции: "Восьмая Кудахтинская". Нет такой станции, хоть убей. Тут меня толкнули в бок: "Ты что, аль заснул? Здесь же сухари по-дешёвке дают. И не червивые." Смотрю, соседка наша, Марья Тимофеевна. "Глянь, а он мешок-то позабыл. В карманы, что ль, сухари будешь набивать? Эх ты, рохля!" " Оставь его, Тимофевна. Заучился, совсем чокнутый стал. И ты тоже хороша. Нам же на "Предсахарную", там сгущенку дают", - засуетилась деловая тетка в черном платке. Я совершенно обалдел. Откуда такие названия? "Робеспьер", "Маршал Забубенный", "Гвозди в сметане". Может, новая ветка? Чушь. Они бы либо старые оставили, либо какую-нибудь "Космическую" накатали. "Извините, Марья Тимофеевна, - вежливо обратился к соседке шикарно одетый господин, - а тот песок можно в чай класть?". "Да вы что, Абрам Натаныч, или нового сахарного песка не пробовали? Во-первых, бесплатно, ах как бесплатно! Во-вторых, вкус, что твой мед с патокой! У вас всего один мешок? Ну, давайте я по знакомству вам еще один выдам. Это ты, Григорьевна, верно про сахар напомнила. Без сухарей переживем".