Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова» Страница 20

Прождав некоторое время и увидев, что мятеж на кораблях так и не начался, восставшие решили дать условный сигнал — «все готово», что означало: «Начинайте восстание, на берегу восстали». Прождав еще около часа и снова не дождавшись никакого ответа с кораблей, на берегу стали паниковать. От былой самонадеянности не осталось и следа! Часть солдат сразу же стала расходиться по казармам. Остальные собрались на митинг. Решено было послать в город представителей и просить финских боевиков как можно быстрее идти на помощь.

В это время минные крейсера «Финн» и «Эмир Бухарский» начали обстрел из пулеметов мятежных казармам. Впоследствии историки злословили, что это стреляли исключительно офицеры и гардемарины. Увы, как это ни прискорбно, но на самом деле стреляли обычные матросы из состава команд этих кораблей. Обстрел изначально был рассчитан исключительно на психологический эффект, и он превзошел все ожидания. Пули лишь разбили окна в казармах, побили кирпичные стены, не причинив никакого вреда, но среди мятежников началась уже всеобщая паника. Одно дело горланить на митингах, и совсем иное — сохранять выдержку под пулями! Паника усилилась еще больше, когда с «Финна» начался орудийный обстрел.

Тогда руководители мятежа Михеев, Приходько, Гончаренко, Большаков начали избивать разбегавшихся матросов. Какую–то часть из них удалось привести в чувства, и спустя некоторое время с берега был открыт ружейный огонь по кораблям. Толку от него не было никакого, и к полудню перестрелка стихла. Офицеры, предполагая, что мятежники разбежались, послали на берег на разведку мичмана де Ливрона. Сойдя на берег, мичман начал было спускать с флагштока красный флаг, в это время к нему бросилось несколько десятков матросов, спрятавшихся в ближайшем бункере. Выстрелом из винтовки мичман был тяжело ранен. С кораблей снова вынуждены были открыть орудийный и пулеметный огонь. Матросы снова разбежались.

Убийство офицеров в исторической литературе обставлялось отечественными писателями так, что они сами прямо–таки напрашивались на убийство. Вот как описывает убийство во время Свеаборгского мятежа «неправильного» полковника Нотара солдатами писатель–историк Кардашев: «В предрассветных сумерках короткой летней ночи на море лег туман. Стояла тишина. Гарнизон крепости разделился на два враждебных лагеря. Никто не спал. Караульные чутко прислушивались к звукам, доносившимся с соседних островов.

Неожиданно почти у самой пристани Михайловского острова раздался всплеск воды.

— Кто гребет? — окликнул часовой.

Всплески прекратились, затем кто–то энергично стал грести в сторону Комендантского острова.

— Кто гребет, стрелять буду! — вновь крикнул он и выстрелил в показавшуюся на миг в молочной мгле лодку.

На выстрел выбежало несколько солдат. Они открыли огонь по лодке, которая вскоре вынуждена была повернуть к берегу. Когда она причалила, солдаты увидели в ней начальника артиллерии крепости генерала Агеева и раненого полковника Нотару.

— Сволочи, — ругался Нотара, — обе ноги мне прострелили. Что стоите, несите немедленно в лазарет. Да поживее!

Солдаты подняли полковника и понесли.

— Живее, мерзавцы, живее, — не переставал ругаться полковник. — Ах, подлецы, на виселицу вас всех! Я с вами еще не так поговорю…

— Замолчи, если не хочешь получить пулю в лоб, — сказали ему возмущенные солдаты. Но офицер не унимался.

— А ну его к черту, ребята! Он нас и за людей–то не считает!

Солдаты вернулись к пристани. Раздалось несколько выстрелов, труп полковника был выброшен в море».

Кто документально засвидетельствовал писателю Кардашеву, что полковник ругал солдат, непонятно. Рассказать об этом могли только сами обиженные солдаты. Никто не знает, ругал ли полковник Нотара солдат, которые несли его на руках, или нет, но то, что они вдруг передумали его нести (да и несли ли вообще на руках эти «добрые» солдаты!) и тут же пристрелили, — это факт. Но почему убийство офицера — это благо и заслуженная кара, а суд и заслуженное наказание убийц — высшая несправедливость? Вполне допускаю, что раненый офицер от боли и отчаяния действительно мог материться, но это ли повод для его зверского убийства? Ответа на эти вопросы мне до сих пор не дал никто.

Тем временем на помощь мятежникам из Гельсингфорса прибыл отряд финских боевиков численностью в сто человек. Но задержаться в Свеаборге, в котором стало уже небезопасно, финны не захотели. Вскрыв склады, боевики вооружились винтовками и револьверами и вместе с матросами направились обратно в Гельсингфорс, чтобы попытать счастья там. Захват Гельсингфорса был одной из главных задач свеаборгского мятежа. Именно на этом настаивали, как социал–демократы, так и эсеры. Свеаборг Свеаборгом, но захват столицы Финляндии имел бы всемирный резонанс и навсегда бы прославил руководителей этой акции.

Мятежники быстро дошли до моста, соединявшего полуостров Скатуддек с городом, но там их уже ожидали пехота и казаки. Разумеется, мятежники не были готовы к настоящему бою. Со стороны правительственных войск еще не было сделано ни одного выстрела, когда среди повстанцев началась паника, и они разбежались. Первыми, кстати, дали деру храбрые финны. Так бездарно и позорно провалился задуманный поход на Гельсингфорс.

Историк С. Найда, стараясь, хоть как–то обелить струсивших революционеров, пишет: «Более же смелые и решительные матросы вместе с красногвардейцами обходным путем пробрались в город в расположение красногвардейских частей и переоделись в гражданское платье. Часть матросов так и осталась в городе.» Говоря другими словами, самые умные и дальновидные, поняв, что из мятежа ничего путного не выйдет, предпочли вовремя переодеться и спрятаться.

Впрочем, около двухсот человек еще не теряли надежды на победу. В ночь с 18 на 19 июля этот отряд на пароходе переправился на Михайловский остров и соединился с восставшими солдатами.

18 июля матросы и боевики в Гельсингфорсе вступили в перестрелку с отрядами правительственных войск и местным ополчением. Разумеется, что и в этом случае мятежники долго не сопротивлялись. Среди них снова началась паника, и они начали бросать оружие и сдаваться. Небольшая часть сумела скрыться в лесах. Их выловили спустя несколько дней.

Тем временем в самом Свеаборге 18 и 19 июля продолжались бои. Шла ожесточенная артиллерийская и ружейно–пулеметная перестрелка. С обеих сторон были убитые и много раненых. Среди мятежников росла растерянность. Теперь даже самым «сознательным» было очевидно, что мятеж обречен.

С. Найда, критикуя повстанцев за пассивность, пишет: «Переход к наступлению днем 18 июля обеспечил бы восставшим захват Комендантского острова, а это в свою очередь облегчило бы соединение свеаборжцев с восставшими матросами на полуострове Скатудден. Правительственные войска в Свеаборге были бы изолированы, а революционным войскам был бы открыт путь в Гельсингфорс, где их поддержали бы 25 000 красногвардейцев и рабочих. Это, безусловно, послужило бы толчком к восстанию в других воинских частях, расположенных в Финляндии. Между тем восставшие ждали, когда восстанут флот и войска в других местах. Правительство же, использовав эту пассивность и промедление, быстро стянуло войска и флот для подавления восстания». Увы, мечты историка и реальность не имели ничего общего. О каком наступлении вообще можно говорить, когда в Свеаборге к этому времени царила полная анархия и растерянность! Эйфория вседозволенности и упоения мнимой свободы давно прошла, и теперь все мечтали лишь об одном — как бы остаться в живых. Никто никого уже не слушал. Большинство проклинало зачинщиков мятежа и пряталось от снарядов в бункерах.

19 июля друзья демократы Емельянов и Коханский решились хоть как–то навести порядок. Ободряя солдат и матросов, они открыли огонь из 11–дюймовых орудий, стремясь разрушить все здания на Комендантском острове и лишить пехоту возможности укрыться там от пулеметного огня, с Инженерного и Артиллерийского островов, а затем, если повезет, выбить и пехоту с Комендантского острова. Но бомбардировка вызвала яростный ответный огонь правительственных батарей. Получив достойный отпор, Емельянов и Коханский быстро прекратили обстрел.

В поисках выхода из создавшейся ситуации подпоручики предложили захваченному в плен в начале восстания начальнику артиллерии генерал–майору Агееву написать письмо коменданту крепости с требованием сдаться восставшим. Агеев писать о сдаче отказался, но письмо все же написал, говоря о возможности переговоров.

Письмо генерала отправили и начало перемирия для переговоров назначили на 2 часа дня. Каждая из сторон при этом преследовала свои цели. Емельянов и Коханский хотели за это время хоть как–то привести в чувство свое приунывшее воинство. Командование крепости ждало подхода эскадры. Но перемирия не получилось, не выдержав напряжения и заподозрив обман, подпоручики нарушили его, снова открыв ураганный огонь по практически беззащитной пехоте. Генерал Лапминг держался из последних сил. Мятежники опять было приободрились, но именно в это время в море показались дымы эскадры. Одновременно на помощь правительственным войскам подошло сразу несколько пехотных полков, пулеметные роты и полевая артиллерия. Ну а дальше произошло то, что и должно было произойти.