Генри Киссинджер - Дипломатия Страница 21

Питт тщательнейшим образом избегал каких бы то ни было намеков на европейское правительство. Вместо этого он предложил, чтобы Великобритания, Пруссия, Австрия и Россия гарантировали новое территориальное устройство Европы путем создания постоянного альянса, направленного против французской агрессии, — точно так же, как Франклин Д. Рузвельт позднее попытался сделать фундаментом международного порядка после второй мировой войны союз против Германии и Японии. Ни Великобритания в наполеоновские времена, ни Америка в период второй мировой войны не предполагали, что самой большой угрозой миру в будущем станет скорее нынешний союзник, а не подлежащий разгрому враг. Мерилом страха перед Наполеоном являлась готовность британского премьер-министра признать то, что ранее столь решительно отвергалось его страной: необходимость постоянного участия в союзе на континенте. Он пошел даже на ограничение тактической гибкости, соглашаясь с тем, что политика Великобритании будет основываться на предпосылке наличия постоянного противника.

Возникновение в XVIII и XIX веках европейского равновесия сил в определенных аспектах сопоставимо с переустройством мира в период после окончания «холодной войны». Как и тогда, рухнувший мировой порядок породил множество государств, преследующих национальные интересы и не сдерживающих себя никакими высшими принципами. Тогда, как и теперь, государства, создающие международный порядок, стремились к определению своей международной роли. В те времена многие отдельные государства решили целиком и полностью полагаться на утверждение собственных национальных интересов, уповая на так называемую «невидимую руку»; Вопрос заключается в том, способен ли мир после окончания «холодной войны» найти какой-либо принцип, ограничивающий демонстрацию силы и утверждение собственных эгоистических интересов. Конечно, в итоге равновесие сил сложится де-факто, когда произойдет взаимодействие ряда государств. Вопрос стоит так: будет ли сохранение системы международных отношений происходить согласно продуманному плану или оно сложится в результате серии силовых испытаний.

К моменту окончания наполеоновских войн Европа была готова — единственный раз за всю свою историю — сознательно разработать международный порядок, базирующийся на принципах равновесия сил. В горниле войн XVIII — начала XIX века пришло осознание того, что равновесие сил не может быть всего лишь следствием столкновения европейских государств. План Питта намечал территориальное урегулирование в целях исправления слабостей мирового порядка XVIII века. Но союзники Питта на континенте получили еще один урок.

Обрести могущество слишком трудно, а готовность отстаивать свои права проявляется порой в самых разных формах, и назвать их надежными проводниками установления международного порядка вряд ли позволительно. Равновесие сил функционирует наилучшим образом, если оно подкреплено соглашением относительно общих для всех ценностей. Наличие равновесия сил препятствует появлению возможностей разрушить международный порядок; договоренность относительно общности ценностей препятствует возникновению желания его разрушить. Власть, лишенная легитимности, провоцирует испытания силой; легитимность, лишенная власти, провоцирует пустое бахвальство.

Комбинация обоих элементов была и необходимостью и удачей Венского конгресса, результатом которого стало установление сохранявшегося столетие международного порядка, не нарушавшегося всеобщей войной.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. «Европейский концерт»: Великобритания, Австрия и Россия

В то время как Наполеон отправился в первую ссылку на остров Эльба, победители в наполеоновских войнах собрались в Вене в сентябре 1814 года, чтобы выработать планы послевоенного устройства мира. Венский конгресс продолжал работать даже тогда, когда Наполеон бежал с Эльбы, вплоть до его окончательного поражения при Ватерлоо. Так что в связи с этим необходимость перестройки мирового порядка стала еще более срочной.

Со стороны Австрии переговоры вел князь Меттерних, хотя, поскольку конгресс заседал в Вене, за кулисами все время находился австрийский император. Король Пруссии направил князя Гарденберга, а только что вступивший в результате реставрации на престол французский король Людовик XVIII полагался на Талейрана, который с той поры мог похвалиться тем, что служил каждому из правителей Франции еще с дореволюционного времени. Царь Александр I, не желая уступить престижное место России никому, приехал вести переговоры лично. По уполномочию Великобритании участвовал в переговорах английский министр иностранных дел лорд Кэслри.

Эти пятеро достигли цели, которую перед собой поставили. После Венского конгресса в Европе наступил самый продолжительный период мира за всю ее историю. В течение сорока лет не было ни единой войны с участием великих держав, а после Крымской войны 1854 года войн всеобщего характера не было еще лет шестьдесят. Достигнутое в Вене урегулирование до такой степени точно соответствовало плану Питта, что когда Кэслри представил его парламенту, то он приложил проект первоначального британского предложения, чтобы продемонстрировать, насколько близок ему окончательный документ.

Парадоксально, но этот международный порядок, который гораздо откровеннее, чем любой из предыдущих, базировался на принципе равновесия сил, как, впрочем, и любой из последующих, потребовал гораздо меньшего применения силы для его поддержания. Столь уникальное положение дел было отчасти обусловлено тем, что равновесие было рассчитано весьма тщательно. Оно могло быть разрушено лишь усилиями такой мощи, собрать которую было бы весьма затруднительно. Но самой главной причиной было то, что страны континента были связаны ощущением общности ценностей. Речь шла не только о физическом равновесии сил, но и о моральном. Сила и справедливость гармонично дополняли друг друга. Установившееся равновесие уменьшало возможности применения силы; одинаковое представление о справедливости уменьшало желание ее применить. Международному порядку, не воспринимаемому в качестве справедливого, рано или поздно будет брошен вызов. Но степень восприятия народом справедливости того или иного мирового порядка зависит как от характера его внутренних установлений, так и от его суждения по поводу тактики внешнеполитической деятельности по конкретным вопросам. По этой причине сходство между внутренними установлениями есть дополнительное подспорье для поддержания мира. Как бы смешно это ни выглядело, но Меттерних оказался предтечей Вильсона в том смысле, что он верил, будто бы единая для всех концепция справедливости является предпосылкой сохранения международного порядка. Хотя, конечно, его представление о справедливости было диаметрально противоположно тому, которого придерживался Вильсон и которое он в XX веке хотел закрепить посредством специально учрежденных институтов.

Создать общий баланс сил оказалось сравнительно просто. Государственные деятели следовали плану Питта, как архитектор — чертежу. Поскольку идея национального самоопределения тогда еще не была изобретена, участников конгресса меньше всего интересовало выкраивание этнически гомогенных государств из территорий, отбитых у Наполеона. Австрия усилила свои позиции в Италии, а Пруссия — в Германии. Голландская республика получила Австрийские Нидерланды (в значительной части совпадающие с сегодняшней Бельгией). Франция вынуждена была отдать все свои завоевания и вернуться к «старым границам», существовавшим накануне революции. Россия заполучила сердце Польши. (В соответствии с принципом отказа от территориальных приобретений на континенте Великобритания довольствовалась мысом Доброй Надежды на южной оконечности Африки.)

С точки зрения британской концепции мирового порядка, проверкой действенности системы равновесия сил являлась степень совершенства исполнения отдельными нациями ролей, отведенных им согласно генеральному плану — примерно так же Соединенные Штаты рассматривали свои союзы в период после второй мировой войны. Воплощая этот подход в жизнь, Великобритания применительно к странам Европейского континента столкнулась лицом к лицу с различием во взглядах на будущее точно так же, как это случилось с Соединенными Штатами в период «холодной войны». Ибо нации вовсе не воспринимали себя всего лишь шестеренками в механизме системы безопасности. Безопасность делает возможным их существование, но не является ни самоцелью,, ни смыслом этого их существования.

Австрия и Пруссия никогда не воспринимали себя как «огромные массы», точно так же, как позднее Франция вовсе не воспринимала НАТО как инструмент разделения труда. Всеобщее равновесие сил очень мало значило для Австрии и Пруссии, если оно одновременно не было связано с оправданием их собственных конкретных и сложных внешнеполитических отношений или с учетом исторической роли этих стран.