А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ Страница 21

Голицын утверждал также, что советские агенты глубоко проникли в секретные службы Франции и в окружение президента Шарля Де Голля. В Вашингтон из Парижа вылетела специальная группа следователей, которым Голицын заявил, что в разведке Франции действует агентурная сеть ПГУ под кодовым названием «Сапфир», насчитывающая не менее десяти человек. В результате едва не пострадали политические деятели Жак Фоккар и Луис Жокс, а также известный дипломат Жорж Горс. Фоккар был членом кабинета и советником Де Голля по вопросам разведки. Он отверг обвинения, подал в суд и выиграл дело. Жокс, министр по делам Алжира, также сумел отмести подозрения. Но все-таки, как утверждается в некоторых западных источниках, на основе материалов Голицына французы смогли в 1963 году вскрыть и осудить Жоржа Пака, работавшего с советской разведкой с 1944 года и имевшего доступ к секретным документам Генерального штаба Франции и НАТО.

Не миновала эпидемия охоты на советских «кротов» и Канаду. У Голицына как и в большинстве других случаев были только невнятные наводки. Подозрения пали на начальника контрразведывательного отдела по советским делам канадских спецслужб Лесли Беннета. Он, как оказалось, работая в английской разведке, в Турции встречался со своим коллегой Кимом Филби. В конце концов Беннета подвергли тяжелейшим допросам, и несмотря на их безрезультатность, уволили.

В ЦРУ поиски «крота» начались с подозрений к Питеру Карлоу, начинавшему службу в американской разведке в 1942 году в Управлении стратегических служб (предшественник ЦРУ). Позже он специализировался на создании оперативной техники с применением высоких технологий. Карлоу пользовался поддержкой и уважением руководителей ЦРУ, возглавлял Совет технических рекомендаций, в котором были созданы устройства для снятия информации с электрических пишущих машинок на расстоянии, малогабаритный радиомаяк, устанавливаемый в автомашине и указывающий ее местонахождение, и другие не менее важные технические новинки.

Но одну из них Совет не мог воспроизвести — подслушивающее устройство, обнаруженное в деревянном гербе США, подаренном Советским правительством послу Гарриману в 1945 году и украшавшем с тех пор кабинет четырех американских послов в Москве. Интенсивные исследования по этому устройству проводила также совместно с ЦРУ английская разведка. К несчастью для Карлоу, в том целлофановом пакете, который Голицын вынул из снега у дома Фрайберга в Хельсинки, оказались разведывательные задания ПГУ своим резидентурам. В их числе было задание по получению информации о совместных американо-английских исследованиях по подслушивающим системам. Стало понятно, что советская разведка знала, на какой стадии находилась разработка.

Управление контрразведки начало проверку утечки информации. Как убеждал Голицын, «крот» должен был действовать в «верхах». Неожиданно совпали данные мифического «крота» Саши и Карлоу — его фамилия начиналась с буквы «К», по линии ЦРУ работал одно время в Германии, настоящая фамилия отца Клебанский, то есть оканчивалась на «-ский». Кроме того, отец родился в России, но затем место рождения заменил на Германию. После смерти отца мать сменила фамилию Клебанская на Карлоу.

Подозрения, что Карлоу может быть советским «кротом», вызвали в ЦРУ настоящий шок. И уже к 15 января 1962 года, спустя лишь три недели после предательства Голицына, он был взят в активную разработку. Управление безопасности ЦРУ направило в ФБР записку, в которой официально указало, что Карлоу «может оказаться идентичным». В его доме установили подслушивающую аппаратуру, за ним велось круглосуточное наружное наблюдение. Весьма скудные сведения о проводившихся тогда мероприятиях по Карлоу получили некоторые западные исследователи из документов, рассекреченных и преданных гласности спустя много лет на основании Закона о свободе информации и из бесед с бывшими сотрудниками ФБР и ЦРУ. Год с лишним длилась негласная разработка Карлоу, однако никаких доказательств его вины найдено не было. В феврале 1963 года ФБР уведомило ЦРУ, что он «будет соответствующим образом опрошен». Это означало официальный допрос и юридическую документацию показаний.

От своего права привлечь к делу адвоката Карлоу отказался. В течение пяти дней сотрудники ФБР подробно опрашивали его о каждом месте проживания, всех местах, где он бывал, о всех родственниках. Интересовались каждым человеком, которого он знал на протяжении всей жизни, в том числе и по работе в ЦРУ. На четвертый день они перешли к прямому опросу о его причастности к советской агентуре — передавал ли он КГБ какую-либо информацию о работе по подслушивающим устройствам, связанным с московским гербом. Его подключили к детектору лжи и стали задавать вопросы, из которых он понял, что его разрабатывают как агента КГБ: у кого он находился на связи — перечислялись фамилии советских разведчиков, — знал ли он Сашу. Обвинили в передаче КГБ в 1959 году информации о новейших подслушивающих устройствах в машинах посольства СССР в Мексике, которые были сразу же выявлены советскими специалистами. На пятый день прямо заявили, что он — «хорошо задокументированный»  советский шпион, хотя все домыслы, как возникшие из-за случайного стечения обстоятельств, он сумел опровергнуть. Никаких доказательств его якобы шпионской работы предъявлено не было.

Обращения Карлоу к хорошо его знавшим руководителям ЦРУ и Энглтону за разъяснением и поддержкой результатов также не дали. Все происходило по их указанию. После многочисленных отчаянных хождений по кабинетам штаб-квартиры в Лэнгли Карлоу убедился, что спасти себя он не сможет: «Я оказался втянутым в дело о шпионаже, несмотря на отсутствие каких-либо шпионских действий с моей стороны. Я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы хоть что-либо изменить, и поэтому я подал в отставку… Это был очень трудный период в моей жизни. Я был деморализован, постоянно пытался выяснить, что же случилось. Мне приходилось объяснять своей семье, что я не русский шпион. Моей жене, матери, сестре». В июле 1963 года в возрасте сорока двух лет блестящая карьера Карлоу в ЦРУ закончилась.

ОЛЕГ ПЕНЬКОВСКИЙ

Энглтон лично вел дела ценной агентуры по Советскому Союзу и сам подбирал сотрудников для работы с агентами. После вербовки Пеньковского он решил организовать при посольстве в Москве полноценную резидентуру. До этого разведывательную работу вели сотрудники, не имевшие единого руководителя. Резидентом московской точки был назначен Пол Гарблер. На прощальный обед в честь отъезжающего пришли Ричард Хелмс, будущий директор ЦРУ, Томас Карамессинесс, будущий заместитель директора, Эрик Тим, начальник западноевропейского отдела, и Джеймс Энглтон — все те, кто рекомендовали Гарблера на этот престижный пост. В конце дружеской вечеринки Энглтон сказал Гарблеру, что от ФБР он получил пару дел на агентов, которые вернулись в Советский Союз, и с ними надо организовать работу в Москве.

Чтобы было понятно случившееся в дальнейшем с Гарблером, следует сказать несколько слов о его прежней службе. Во время Второй мировой войны он летал на легких бомбардировщиках, базировавшихся на авианосце в Тихом океане. За боевые заслуги был награжден тремя крестами «За летные боевые заслуги»  и восьмью медалями ВВС США. После войны направлен в военную разведку, где изучал русский язык. В 1948 году являлся личным пилотом президента Южной Кореи Ли Сын Мана. В ЦРУ начал работать с 1951 года. Под именем Филиппа Гарднера вел агентурную работу в Западном Берлине по советскому военному контингенту, располагавшемуся в Карлхорсте. Руководил агентурной группой во главе с Францем Койшвицем (он же Игорь Орлов), который во время войны был офицером советской разведки. С 1956 года — заместитель резидента в Стокгольме. После успешной операции с перебежчиком Артамоновым взят на работу в советский отдел. 30 ноября 1961 года под прикрытием военно-морского атташе возглавил резидентуру ЦРУ в Москве.

Полковник ГРУ Олег Пеньковский, работавший под «крышей» Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ, являлся самым ценным агентом московской резидентуры и задача Гарблера состояла в организации с ним безопасной связи. Его вербовка была проведена в Лондоне в апреле 1961 года, где он находился в составе делегации комитета. До этого Пеньковский несколько раз по своей инициативе пытался выйти на американскую и английскую разведки, передавая им через случайные контакты секретные материалы. И только в Лондоне с ним встретились два сотрудника ЦРУ и два — английской разведки МИ-6. Сопровождая его пятнадцать дней в поездке по стране, они провели с ним семнадцать встреч.

Секретная информация лилась из Пеньковского как из рога изобилия. На одной из встреч он сделал предложение, которое и сегодня потрясает нормально мыслящих людей. Показав на карте Москвы двадцать девять мест, где располагались главные военные, политические и государственные учреждения страны, он вызвался в день «Х» по сигналу ЦРУ и МИ-6 заложить в близлежащих магазинах, почтах, подъездах жилых домов атомные «бомбы-малютки» с часовым механизмом, но установленным на одно и то же время с таким расчетом, чтобы до срабатывания он сам успел уехать. Обосновывая это предложение своими глубокими военными знаниями, он настойчиво пытался убедить американских разведчиков в целесообразности принятия этого плана. Даже Энглтон, оценивая в те дни надежность этого шпиона, назвал его «анархистом и человеком с причудами, который по какой-то причине пытается втянуть нас в войну с Россией».