Сергей Семанов - Председатель КГБ Юрий Андропов Страница 21

После размышлений пригласил Карпинского, и мы обстоятельно поговорили.

Ему хотелось добиться у меня политических оценок его деятельности, но я, честно говоря, уклонился от этого и переадресовал в ЦК, хотя мы оба отлично понимали, что ничего хорошего его там не ждет. Однако он был членом КПСС, и я решил занять в данном случае формальную позицию, преследуя только цель — уберечь его от нелегальщины. И Карпинский понял это.

Как писал в журнале "Столица" Егор Яковлев, Карпинский был в претензии ко мне лишь за то, что я не предложил ему чаю. Каюсь, не помню, может, такое и случилось, хотя подобные вещи были не в моих правилах.

Я доложил о беседе Андропову. Помню, Юрий Владимирович встал из-за стола и долго ходил взад-вперед по кабинету, а это всегда сопутствовало его серьезным раздумьям. Потом остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Плохо, что такие, как Карпинский, уходят от нас. Это свидетельство: в нашем доме не все ладно. Не знаю, поймут ли его в ЦК.

Андропов поручил мне рассказать о беседе Е.М. Тяжельникову, который хорошо знал Карпинского и смог бы повлиять на него. Тяжельников согласился с этим.

Однако, как и ожидалось, в Комитете партийного контроля при ЦК КПСС Карпинского не поняли. Он был исключен из партии и уволен с работы".

Мы не зря выше помянули пресловутого Дубельта, оставшегося в российской памяти как символ полицейского лицемерия. Стилистика тут напоминает знаменитую пародию поэта А.К. Толстого про "лазоревого" (жандармского то есть) начальника: "Я знал вашу матушку. вас погубили супостаты.". Трудно, конечно, ожидать тут хорошего слога, но посмотрим на суть дела.

Что ж, я тоже знал Карпинского, человек он был в Москве известный. Еврей, усыновленный старым большевиком, другом Ленина, он был баловнем судьбы, типичным советским плейбоем, которому очень многое дозволялось, за что наказывали других. Человек не без обаяния, он никакими талантами не обладал, умер уже, а вспомнить нечего. Будучи в высокой партноменклатуре, перебрал уж слишком, создав "со товарищи" нечто вроде подпольного издания. Других за такое дело… И начальник мрачной "Пятки" и его шеф Андропов проявляют совершенно несоветское благодушие. Как в той пародии: "Мы знали вашего батюшку." И уже не надо пояснять, какому типу людей сочувствовали начальники очень грозной для других Лубянки.

И вот последний пример в этой истинно бесконечной серии. Рассказывают супруги Соловьевы, перед выездом в Израиль они якшались с "демократической" (тогда говорили "прогрессивной") интеллигенцией. И этому их свидетельству можно поверить: "У Евтушенко был записан телефон Андропова. Узнав, что Солженицын изгнан из Советского Союза, Евтушенко, предварительно выпив для храбрости, вечером 17 февраля 1974 года позвонил по этому телефону:

"Как вы могли лишить Родину такого великого таланта?"

Андропов, уловив в голосе поэта нетрезвые нотки, посоветовал ему позвонить еще раз, когда тот проспится.

За два года до того, весной 1972 года, Евтушенко позвонил по этому телефону и добился частной аудиенции с его владельцем. Так как Евтушенко не делал из этой встречи тайны и рассказывал о ней не только нам, но и очень многим, то мы не видим причины, почему должны о ней умолчать (как мы умалчиваем либо приводим без ссылок ряд других личных свидетельств об Андропове, которые были сообщены нам конфиденциально).

Оба в это время нуждались в такой встрече, хотя причины для этого у них были разные. Поэтом двигал импульс обиды: он возвратился из очередного турне за границу и впервые был педантично, в течение нескольких часов, обыскан на таможне, не без оснований, как обычный советский гражданин, в то время как он сам полагал себя, также не без оснований, необычным советским гражданином. К тому же он недосчитался после этого досмотра ряда вещей в своем багаже: нескольких номеров "Плейбоя", двух-трех склянок с лекарствами, десятка эмигрантских изданий. По этому поводу он сходу написал оскорбленное стихотворение, которое читал нам, так же как и, по его словам, своему высокопоставленному собеседнику, к которому обратился с жалобой на таможенников. Смысл этого стихотворения сводился к тому, что Родина, вместо того, чтобы встретить своего поэта цветами после того, как тот возвратился, выполнив за ее пределами и среди ее врагов трудную патриотическую работу, унижает и оскорбляет его недостойными подозрениями. По словам Евтушенко, его жалоба была мгновенно удовлетворена: Андропов извинился за недоразумение и обещал, что забранные вещи будут ему возвращены.

"Вопрос исчерпан, забудем об этом. Поговорим лучше о литературе, — сказал Андропов и улыбнулся своей знаменитой и загадочной, как у Джоконды, улыбкой".

Как говорится, без комментариев. Пошлость "воспоминателей" и в той же степени "героев" этой истории слишком уж очевидна. Но опять-таки зададимся вопросом: а вдруг у русских писателей, даже таких знаменитых и к тому же ровесников Евтушенко, как Белов или Распутин, если бы у них вот на таможне обнаружили бы эмигрантские издания и порнуху, помиловал бы их всемогущий Андропов?.

Теперь следует перейти к двум действительно весьма серьезным деятелям либеральнодиссидентского движения в СССР. Имена их долго, как к ним ни относись, играли весьма значительную политическую роль в истории нашей страны. Речь идет, как нетрудно догадаться, об Александре Исаевиче Солженицыне и Андрее Дмитриевиче Сахарове. При многих своих неприятных личных чертах и слишком уж заметном эгоистическом славолюбии и честолюбии, они были людьми яркими и сильными. Андропов лично и непосредственно участвовал в решениях об их судьбе, всегда, как обычно для него, оставаясь в тени. Вот почему данный сюжет следует рассмотреть с необходимой подробностью.

И разумеется, объективностью. Скажем, вокруг деятельности и творчества Солженицына страсти кипят уже сорок лет, колеблясь чуть ли не от идолопоклонничества до полного поношения. С Сахаровым обстояло несколько проще, его откровенно прозападная ориентация и прямое пренебрежение к "русской идее" вообще были столь очевидными, что его сторонников и противников можно было установить довольно легко. Он так прямо и говорил: я не знаю идей русских и нерусских, я знаю идеи правильные и неправильные… Мысль четкая, но ее упрощенность до крайности очевидна.

Согласно воспоминаниям Г. Шахназарова и Ф. Бурлацкого, Андропов со вниманием и интересом прочел осенью 1962 года повесть "Один день Ивана Денисовича" Александра Солженицына, опубликованную "Новым миром". Со вниманием и интересом прочел Андропов и все другие рассказы и повести Солженицына, опубликованные "Новым миром" в 1963–1964 годах. По свидетельству сына Ю. Андропова — И. Андропова, — его отец очень хвалил "Один день Ивана Денисовича" и "почти восхищался" рассказом "Матренин двор". Он хорошо отзывался о повести "Раковый корпус" и романе "В круге первом". Повесть Солженицына готовилась к печати в "Новом мире", о ней с похвалой говорили на большом собрании прозаиков в Союзе писателей. Большой роман Солженицына распространялся в "самиздате" со второй половины шестидесятых годов, сперва в Москве и Ленинграде, а потом и по стране.

Каких- либо свидетельств о личном отношении к взглядам и деятельности Сахарова в воспоминаниях об Андропове не отмечено. Однако именно ведомству Андропова, а значит, и ему лично, было поручено партийно-государственным руководством то, что на языке спецслужб именуется невинным словом "разработка". Здесь стоит прервать сюжет с Андроповым и рассказать читателю, как это в современном виде выглядит в сугубой реальности.

Нынешний гражданин России прямо-таки завален разного рода "компроматом" в печати и на телерадио. До отвращения всем это надоело, и автору, разумеется, тоже. Но это столь же мало походит на подлинную деятельность органов разведки и контрразведки, как детективный сериал на подлинную жизнь. На деле эта изнанка человеческой деятельности выглядит в современных условиях примерно таким вот образом (и сразу просим забыть про все "сериалы").

Политическое руководство страны порой поручает спецслужбам добыть подлинные сведения о каком-либо человеке, вызывающем определенный интерес (или беспокойство). Кстати, в серьезных государствах, как это было и в Советском Союзе времен Андропова, никакая самодеятельность бравых капитанов и полковников тут не допускалась, напротив, сурово преследовалась и наказывалась. Это в ельцинской России любой криминальный "банк" заводил свою пресловутую "спецслужбу", а потом. читайте нынешний "компромат".

Вот тогда и начинается "разработка". Работает один сотрудник, чаще группа, иногда значительная. Прежде всего изучают биографию, круг родных и друзей. Затем идут привычки, образ жизни, личные связи. Тут-то начинается самое главное. Нормальный человек никогда публично не расскажет о своей любовнице, тайных болезнях или долгах, брошенных детях, трениях в семейной жизни. Вот это и следует выяснить, причем с возможно более полной достоверностью. Зачем — это понятно всякому потребителю детективов.