Маргарет Этвуд - История долгов наших: Долги и темная сторона богатства Страница 21

Тэлливер — честный мельник, утверждает Элиот. Она вынуждена повторять это неоднократно, потому что честность совершенно не характерна для мельников. Жульничает и ведет себя, как фольклорный мельник, как раз его оппонент — стряпчий по фамилии Уэйкем. Он-то и становится мельником, приобретая в конце концов мельницу Тэлливера. Окажись Тэлливер менее честным, он сразу бы принял правила игры. А так он просто злится и оказывается жертвой обмана. Он проигрывает свой последний суд и должен выплатить крупную сумму, увязнув в долгах. От расстройства с ним случается удар, и на какое-то время он становится инвалидом. Мельница за долги пошла с молотка, имущество распродано, а Том и Мэгги — еще подростки — вынуждены расстаться со школой и сами заботиться о себе во враждебном окружении провинциального мирка.

Этот роман обычно читают как протофеминистскую историю об умной, пылкой, склонной к идеализму, страстной, но оказавшейся в неблагоприятной обстановке Мэгги Тэлливер, женщине, опередившей свое время, что является абсолютной правдой. Но что, если мы прочтем эту книгу как историю долгов мистера Тэлливера? Ведь именно долг является движущей силой всего романа: благодаря ему развивается сюжет, меняется психическое состояние персонажей и определяется масштаб их действий. Если бы у ее отца не было долгов, то Мэгги могла бы успешно выйти замуж, но в реальной жизни она оказалась совершенно без средств. В XIX веке человек без денег чувствовал себя очень беззащитным не только в том, что касалось приобретения вещей, но и в создании семейных уз. Мэгги — это «безрукая девушка», поскольку в ту эпоху, когда возможности для женщины были весьма ограничены, она не смогла бы найти честный заработок. Она мало что умеет и даже шить может только самые простые, незамысловатые вещи.

Одинокая, чувствующая себя покинутой, обделенной, она оказывается в любовном квадрате: Филип Уэйкем, сын стряпчего Уэйкема, любит Мэгги; она любит Стивена, ухажера своей кузины Люси; Стивен любит Мэгги, но Мэгги не хочет давать волю своим чувствам, потому что не может обмануть Люси. Хуже всего то, что ее, как и «безрукую девушку» из сказки, подозревают в развращенности. Но она — благочестивая девушка и поэтому отказывается от Стивена, ибо для нее это замужество стало бы равносильно нарушению христианских заповедей: такой поступок оказался бы слишком эгоистичным и предательским по отношению к Люси. Но у Мэгги не было ангела-хранителя, который уберег бы ее от соблазнителя. От нее все отказываются, даже священник, который поначалу решил ее защищать, но среди его прихожан начались разговоры, и особенно в этом преуспел ее любимый, но жестокосердый брат Том. Местным матушкам будет приятно ощущать, что миссис Тэлливер не отступилась от Мэгги, но поддержка даже такой матроны имела на округу куда меньше влияния, чем главная самка в стае шимпанзе.

Но тем временем несчастный, разоренный мистер Тэлливер оставался на Дорлкоутской мельнице в качестве управляющего. Его хозяином стал его враг, стряпчий Уэйкем, купивший эту мельницу и нанявший Тэлливера, чтобы подчеркнуть свою победу. «Люди преуспевающие не прочь иной раз отомстить своим врагам, так же как они не прочь поразвлечься, если это не требует с их стороны больших усилий и не вредит делу, — замечает Элиот. — Ну разве не приятно наказать человека, помешав ему получить место, где он был бы как нельзя более кстати, или, отнюдь не преднамеренно, очернить его доброе имя?»[20]

Такова теория «просачивающейся» мести, и Уэйкем был рад поучаствовать в этом процессе:

…он решил потешить свою душу, сделав то самое, что сильнее всего уязвит мистера Тэлливера, — причем потешить не просто грубым проявлением низменной злобы, но поступком, который позволит ему любоваться самим собой. Видеть, как твой враг унижен, приятно, нет слов, но это ничто по сравнению с той высокой радостью, которую мы испытываем, унижая его благодеянием или благотворительностью. Такого рода мщение может пасть на чашу добродетелей, а мистер Уэйкем не забывал следить, чтобы эта чаша перевешивала другую.

Тэлливер согласился на эту работу, потому что она позволяла остаться в родовом гнезде и придавала немного уверенности его жене. Но он возмущен тем, как поступил с ним Уэйкем, и отказывается его простить, ибо это значило бы потакать мошенникам. Он заставил Тома написать в семейной Библии, что ни он, ни Том никогда не простят Уэйкема, и призвал на голову своего недруга небесную кару. Мэгги попыталась протестовать: «О, отец, что ты! — воскликнула Мэгги, бледная и трепещущая, опускаясь на пол у его колен. — Грешно проклинать своих ближних и таить в душе зло». И в этом она была права. Особенно нехорошим предзнаменованием явилось использование Библии в качестве писчей бумаги для составления договора — а это, по сути, был договор, и Том должен был его подписать. Однако с кем заключался договор? Может быть, с Богом? Это вызывает сомнения. Впрочем, Тома не мучили угрызения совести, когда он подписывал этот договор, — ведь прощение было и не в его характере.

Том нашел себе приличное место и упорным трудом, а также некоторыми торговыми операциями заработал достаточно, чтобы выплатить отцовские долги. В день, когда с долгами было покончено, мистер Тэлливер вновь встретился с Уэйкемом и тот его снова оскорбил. Но теперь Тэлливер чувствовал себя достаточно независимым, чтобы расстаться с работой, и поколотил стряпчего для достижения «равновесия в этом мире». Вскоре у него случился еще один удар, и он покинул этот мир, отдав должное древним представлениям о равновесии и справедливости. Тэлливер был должником, но одновременно чувствовал себя и кредитором: Уэйкем был в долгу перед ним за то, что низвел его до этого положения, а такой долг отдается не деньгами, а только болью и унижением.

Подобный конфликт мы встречали и ранее: романтизм и честность против всего новомодного, лживого и цинично эксплуататорского. Вся разница лишь в том, что на этот раз таинственная и инфернальная мельница и ее мельник оказываются на стороне старого и наивного, а орудием обмана становится безжалостный закон. Власть перешла от тех, кто занят производством материальных ценностей, к тем, кто имеет дело с контрактами, регулирующими это производство. Гермес, бог торговли, воров, лжи, ухищрений, уловок и механизмов, поменял свои симпатии. Такая ситуация сохранилась по сей день: мы не придумываем анекдоты о хитрых мельниках, но зато возникает много шуток о хитрых законниках.

Для семейства Тэлливер все заканчивается трагически, как и для Дон Кихота. Тэлливер умирает, а вскоре после этого гибнут в наводнении Том и Мэгги, которые перед самой кончиной смогли помириться друг с другом. Как и герой книги Джона Буньяна «Странствия пилигрима», которую в детстве очень любили читать Том и Мэгги, они получили последнюю награду, пройдя через воды смерти. Как говорит пословица, смерть оплатит все долги, и это справедливо по крайней мере в отношении нравственных долгов — именно в таком долгу Мэгги, по ее мнению, была перед Люси.

Впрочем, стряпчий Уэйкем избегает наказания, если не считать полученных им побоев. Как я и говорила, это далеко не сказочный сюжет.

Я начала рассуждать о долге как сюжете, поскольку именно такой подход использовал Эрик Берн, описывая различные варианты «игры на всю жизнь» под названием «Должник».

Но долг существует и в форме реально бытовавшей английской салонной игры. Такую игру наблюдал невидимый Скрудж во время рождественской вечеринки у своего племянника. Диккенс не случайно выбрал здесь игру в фанты — все, что Скруджу показывали духи, должно было иметь отношение к его неправедной жизни.

У игры в фанты есть много вариантов, но вот правила, по которым шла эта игра в далекой древности. Игроки садились в кружок, и один из них выбирался судьей. Каждый игрок, включая судью, предоставлял некий предмет. За спиной судьи один из предметов поднимали вверх. При этом произносились такие строки:

Тяжелый-тяжелый груз висит над твоей головой.Что мне нужно сделать, чтобы спасти тебя?

Судья, не зная, чей предмет был выбран, говорит, что должен сделать владелец этого предмета. Все шумно веселятся, когда возникают абсурдные ситуации.

Существует две реальных модели, на которых основана эта игра. В мягком варианте это ломбард, где грузом, висящим над головой, является долг, который должен быть выплачен, чтобы выкупить предмет. Второй вариант — более зловещий: в нем над головой узника висит тяжелый топор палача и речь идет о спасении жизни.

Все, что человек может себе представить, включая долг, можно превратить в игру, то есть в развлечение. И наоборот, к любой игре, даже самой легкомысленной, можно относиться с полной серьезностью, а порой и с отвращением. Вы можете знать это из своего опыта, если играли в бридж с бандой карточных шулеров или смотрели телевизионные новости, в которых матери девушек из групп поддержки спортивных команд готовы были растерзать конкуренток своих дочерей. Чем-то средним между детскими играми и битвой при Ватерлоо можно назвать игры в хоккей и футбол, где болельщики кричат «Убей!» не вполне иносказательно. Когда игра приобретает слишком отталкивающие черты, ее, по терминологии Эрика Берна, можно отнести к «крутым играм». В них ставки высоки, игра идет без правил и после окончания на паркете может остаться лужа крови.