Захар Прилепин - TERRA TARTARARA. Это касается лично меня Страница 21

Пока Семенов находился в здравом уме, он создал и пустил в жизнь образ, ставший неотъемлемой частью нашей национальной культуры, и от него теперь не избавиться. Такое счастье — создать или, по лимо-новскому выражению, «навязать» миру своего героя — дано единицам из многих и многих. По миру их бродит всего несколько десятков — тучный Гамлет, веселый Теркин, горячечный Раскольников, растеряха Паганель, девочка Лолита, Чичиков (и все, кого он посещал, — Ноздрев, Манилов, Собакевич, Плюшкин, Коробочка), Наташа Ростова и Пьер Безухов, Шерлок Холмс и доктор Ватсон, трое в лодке (не считая собаки), Генри Чинаски, Дон Кихот и Санчо Панса, солдат Швейк, ну и еще несколько человек. Средь них — Штирлиц.

В русской литературе — мы имеем в виду хорошую литературу — сильных людей мало. В основном она населена рефлексирующими интеллигентами, барьём и корявыми мужиками. А сильные люди… Ну кто? Тарас Бульба. Печорин. Базаров. Павка Корчагин. Курилов у Леонида Леонова. Несколько офицеров у Бондарева. Эдичка (я, естественно, говорю о герое первого романа Лимонова) тоже тот еще сверхчеловек.

Штирлиц — квинтэссенция советского героизма, великая советская мечта. И в то же время — такой славный, юморной, нежный, надежный мужик. С редким и натуральным удовольствием прочитав все книги Семенова о Штирлице, я уже не вижу Штирлица кинематографическим, с лицом известного артиста, вернее, нескольких артистов — я вижу иного человека.

Штирлиц — реален, так же как реальны очеловеченные миллионами читателей Холмс или Чичиков. Со Штирлицем можно разговаривать, мысленно, без всяких там блюдечек и спиритов, вызывая его дух. Точно так же в грустные минуты можно и хочется общаться с нью-йоркским Эдичкой. Или с лирическим героем Есенина.

Все перечисленные мной ребята многим хорошо знакомы и никого никогда не подведут. Если нет рядом человека близкого, и ты, может быть, засыпаешь в пустой и стылой, со рваными обоями квартире, а может, в окопе сидишь, а может — в камере, им, любому из них, можно сказать: «Ну что, старина, как дела? Я тоже тут вот, сижу, бля. Выберемся, нет?»

Юлиан Семенов сочинял Штирлица всю жизнь.

«Семнадцать мгновений весны» — крепко сбитый, всем известный, но не самый лучший роман Семенова о Штирлице — середина пути героя. До этого много чего произошло, и после этого тоже.

Два романа о двадцатых годах: «Бриллианты для диктатуры пролетариата», «Пароль не нужен» — будущий Штирлиц в ведомстве Дзержинского, в Петрограде, на Дальнем Востоке, в Прибалтике.

Зарисовка, почти стихотворение в прозе — «Нежность» — Максим Исаев в 1928 году из Прибалтики перебирается в Германию.

Три романа о предвоенных годах: «Испанский вариант» (Испания, 1938 год), «Альтернатива», «Третья карта» (март — июнь 1941-го, Югославия).

Затем — «Майор Вихрь» (1942) — Штирлиц на оккупированных территориях СССР. Те самые «Семнадцать мгновений…» и «Приказано выжить» (весна 1945-го, Берлин). «Экспансия» (1946–1947, Испания и Латинская Америка). В романе «Отчаянье» (1947–1953) Штирлиц вернулся в Россию. И последняя книга одиссеи — «Бомба для председателя» (1967) — профессор Исаев еще раз навещает Германию.

Всего одиннадцать романов и один маленький рассказик.

Есть откровенно плохие — «Пароль не нужен». Есть хорошие приключенческие романы — «Майор „Вихрь"». И есть совсем замечательные.

Наверное, у Юлиана Семенова был не очень большой запас писательских приемов. Но все-таки был. Своя небрежная, но оригинальная манера письма, свой юмор. Он цепко, намертво держал сюжет, герои его были предельно тонко выписаны и ясны — лучшего, настолько крепкого, настолько явного Сталина, чем у Семенова, я вообще не встречал (я говорю о Сталине в «Альтернативе», «Третьей карте» и в «Экспансии»; в романе «Отчаянье», написанном в «новые времена», — уже другой Сталин, натуральный идиот, сбежавший со страниц либеральной прессы).

Семенов обаятельно совмещал нежную детскость восприятия мира и тонкое чутье аналитика, а порой и провидца.

Предвосхищая появление нынешних, облаченных в сановные одежды ничтожеств, Семенов писал: «Когда личность выдвигается к лидерству, как выявление вполне закономерной тенденции, тогда история развивается так, как ей и надлежит развиваться; в том же случае, когда у руля правления оказывается человек, который поднялся вверх в результате сцепления случайностей, тогда развитие мстит человечеству, словно бы наказывая его за пассивность, трусость и приспособленчество».

Еще он писал: «…Нормальные дети мечтают стать пилотами или музыкантами, хирургами или шоферами, маршалами или актерами, но никто из них не мечтает стать лавочником. Дети хотят иметь гоночный автомобиль, а не таксомоторный парк. Лавочник — раб достигнутого. Для него нет идеалов, кроме как удержать, сохранить, оставить все как есть».

Мог ли он тогда подумать, что нынешние дети будут мечтать о собственной лавочке как об абсолютном счастье?

Первые книги о Исаеве-Штирлице («Пароль не нужен», «Майор „Вихрь", „Семнадцать мгновений…", „Бомба для председателя") были написаны Семеновым еще в шестидесятые и сразу охватили фактически всю жизнь героя. Потом он только добавлял новые моменты в мозаику.

Лучший роман Семенова — это, конечно, «Альтернатива». Книжка написана абсолютным мастером в 1978 году.

Сочинения Семенова оставляют ощущение какой-то жюльверновской чистоты; мне нравится жить в таком мире, мне в нем уютно, он вовсе не надуманный, не пошлый, не, с позволения сказать, кастрированный. напротив — мир этот апеллирует почти к античным высотам духа, к мужчинам, способным на Подвиг, и женщинам, способным на Верность. Чего стоит только история любви Штирлица — он, еще юношей, в «Бриллиантах.» познакомился с прекрасной девушкой, провел с ней одну ночь, она забеременела — и больше они никогда друг друга не видели, но любили друг друга неизбывно.

И да, Семенов долгое время был очарован советской историей и великолепно ее мифологизировал — благо она имела для того веские основания. Еврейская кровь Юлиана Семеновича Ляндреса (Ляндрес — настоящая фамилия Семенова) ни в какие противоречия с писательской задачей долгое время не вступала.

Хотя, так сказать-с, порода чувствовалась с самого начала. Конечно же, любимый поэт у Штирлица — Борис Пастернак. Штирлиц его книжку, заезжая в Париж в тридцатых, купил, прочел и запомнил наизусть. Не хранить же ее в Берлине под подушкой. Еще Штирлиц то и дело вспоминает Гейне.

Это, впрочем, еще мелочи.

Писателя не убили ни во Вьетнаме, ни в Лаосе, он не умер с перепою и, к несчастью, дожил до «новых времен». К этому времени вся одиссея Штирлица были написана — кроме одной части, одного периода — возвращения Штирлица домой после завершения Великой Отечественной.

И в 1990 году Семенов выдал роман «Отчаянье»: злобную, бестолковую и бессюжетную пародию на свои собственные книги.

Конечно, Штирлица по возвращении в Советский Союз сажают. КГБ уничтожает его сына и его жену. Едва не убивают — по велению Сталина! — самого Штирлица. Семенов, возможно, и Штирлица грохнул бы — но уже, повторимся, был издан роман о деятельности разведчика в 1967 году, несостыковочка вышла бы.

«Еврей, конечно?» — спрашивает в «Отчаянье» Сталин о Штирлице.

«Русский», — отвечают ему.

«Штирлиц — не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном месте рядом с изуверами…» — говорит Сталин. Я очень смеялся, когда читал.

«Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно, — еще раз повторяет в романе опереточный Сталин. — Погромы, которые начнутся за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: „просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны"…Все враги народа — жидовня… я им всегда поперек глотки стоял.»

Очень трогательно, когда радикальные антисемиты, с одной стороны, и люди, одержимые своим еврейством, с другой, сходятся в крайностях. Вот этот семеновский Сталин — безусловно, милая сердцу мечта любого пламенного «жидоеда», с удовольствием вложившего бы в уста вождя точно такие же речи.

Московские чекисты в «Отчаянье» — все параноики; Берия — параноик, Деканозов — ничтожество. Но есть один положительный герой, чуть ли не «единственный, кто по-настоящему работал» (цитата из романа)… Это, конечно же, офицер КГБ Виктор Исаевич Рат.

Ненависть к «жидовне» не единственный признак паранойи Сталина. В одном месте он призывает расстрелять в лагерях «наиболее злостных врагов народа…

Десять процентов многовато, а пять достаточно. Как, товарищ Молотов? Согласны?» И Молотов отвечает, заикаясь: «Д-да, т-товарищ Сталин, с-согласен…»

Черный анекдот, а не книжка.

Понятно, что у Семенова была личная обида: его отца, Семена Ляндреса, работавшего в «Известиях» вместе с Николаем Бухариным, а впоследствии занимавшего должность уполномоченного Госкомитета обороны, в тридцатые посадили. Но потом ведь отца выпустили, реабилитировали.