Максим Калашников - Робот и крест. Техносмысл русской идеи Страница 21

«Наша цель — коммунизм!» — вещала грязная, обгаженная голубями вывеска на фасаде Магнитогорского Комбината. «Слава советскому народу — строителю коммунизма!» — отвечал ей плакат на Киевском Радиозаводе. «Нас к торжеству коммунизма ведет…» — пело госрадио в 6 и в 0 часов.

Черт возьми, коммунизм на дворе, или его там нет? Если нет, то каким он должен быть? Как узнать, когда он все-таки будет, что это — он?! Что там сказано по этому вопросу у Автора?! Ничего?! Совсем ничего?! И он давно мертв, у него не спросить, не уточнить. А людей, сравнимых с ним по уму, похоже, в стране и нет… Тем более, здесь, похоже, нужен человек и поумнее Карла Маркса, а такого нет и подавно. Не может быть, это — по определению…

Посмотрим из годов, скажем так, 20-х. Разумеется, XX века. Тогда — конечно построен! Электрификация, химизация, даже радиофикация — давным-давно сделаны. И кроме них много такого, до чего в 20-е годы и не додуматься было… Что до власти, то кто скажет, что она — не советская, пусть бросит первый камень. Да, знаменитая формула дедушки Ленина «Коммунизм = советская власть плюс электрификация всей страны» и выполнена, и перевыполнена, и пере-перевыполнена…

Философ Александр Зиновьев доказал, что коммунизм — уже есть, и есть он давно. Но… От того не легче. Ведь коммунизм, по мнению Зиновьева, вообще не надо строить, он — был всегда. Он заложен в саму человеческую природу и представляет из себя набор привычек, связанных с жизнью в обществе. Вроде принципа «взять больше, отдать — меньше». Увы, привычки эти в основном — нехорошие, потому с ними обществу всегда приходится бороться разными способами, включая создание идеологий, в том числе — и коммунистической… Все — с ног на голову, сплошной парадокс, и ничего обнадеживающего!

Потому лучше все-таки считать коммунизм недостроенным. Так все недостатки можно назвать — временными, а их, увы, все больше и больше. Как же достраивать этот недостроенный коммунизм?

Достроим его заводами, которые будут выпускать то, чего в стране больше всего не хватает. Автомобили, например, или ширпотреб. Построим автозавод возле священных Жигулевских гор, где по одному из преданий канул на дно град Китеж. Станем делать на нем легковые автомобили, которых народу так не хватает. Разумеется, технологию возьмем за границей, уже проверенную — времени на пробы и ошибки больше нет. Еще один завод, для грузовиков, построим на Каме. И еще — много заводов для всякой бытовой всячины…

Теперь не хватает людей, чтоб на этих заводах работать! Сколько не говори о «едином советском народе», а обращаться со сложной техникой кроме славян все равно никто не умеет! И учиться не хочет… Тришкин кафтан! Можно новые технологии создавать, где людей надо на порядок — меньше, и на старые заводы их устанавливать. Но… Не получается. Уже пор другим причинам, о которых — дальше.

Если посмотреть на Советский Союз тех времен откуда-нибудь издалека или сверху, то видно, что страна уперлась в невидимый, но непролазный тупик. Причем — не только экономической своей частью. В тупик встала и культура, и вообще вся творческая мысль. Никто из руководства страны и ее народа тупика этого не видел, потому не мог и предположить пути выхода. Все его только лишь чувствовали, но это — не помогало.

Говоря языком социологии, в стране наступило Парето-равновесное состояние. Что это такое? В истории весьма часто бывает, что для объяснения какой-то вполне житейской вещи, только поставленной на более высокий уровень, требуется вмешательство авторитетного ученого. Иначе то, что понятно любому едоку за обеденным столом, останется тайной для того, кто думает о будущем всего народа.

На примере Парето-равновесие можно объяснить примерно так. Компания из трех человек купила бутылку водки и банку тушенки. На вторую банку и бутылку денег нет ни у каждого в отдельности, ни у всех троих в складчину. В результате каждый из участников застолья может съесть и выпить больше других, только лишь объев и обпив своих товарищей.

Точно так же и СССР не мог улучшить жизнь своих людей, за исключением того случая, когда жизнь одних людей улучшится за счет ухудшения жизни других. Энергия общества, не находя себе выхода в созидании, грозилась выплеснуться на поддержку сторонников именно этого направления улучшения бытия, которыми были все диссиденты. Никто, конечно, не сомневался, что ему доведется попасть именно в группу «улучшаемых», а, ни в коем случае, не «ухудшаемых». Разумеется, придумать такой вариант будущего могли небольшие умы. Но ничего иного никто не предлагал, а энергия народа вполне может быть потрачена и на всеобщее самоубийство, если больше тратить ее не на что.

В этом и есть главная из опасностей любого общественного застоя. Потому ошибкой Карла Маркса было видеть будущий конец развития общества, когда все противоречия окажутся — решенными, и которое он назвал коммунизмом. Следующий логический шаг вслед за наступлением коммунизма — самоубийство общества и начало истории по новому кругу. К слову, в эту же ошибку впадает и множество современных, более мелких, личностей, принимающих «стабильность» за великое благо.

Но вернемся к основной теме. Где же все-таки мог находиться тот тупик, удар о который расколол самую могучую цивилизацию, и который, несмотря на прошедшие с тех пор долгие годы, никто так и не разглядел?!

Если не видишь главного ни в одной из четырех сторон света — потрудись посмотреть вверх! Так человек поступал всегда, когда не находил ответа ни справа, ни слева, ни спереди, ни сзади. Формы обращения бывали разными — оракулы, пророки, шаманы, волхвы, юродивые, ученые. Но суть их оставалась одной и той же.

Душа русского человека всегда была тесно связана с Небом. А с конца XIX века русские двинулись в Небеса не только душой, но и телом. Первые Небеса дались быстро — к середине XX века воздушные полеты сделались частью жизни. На самолеты уже не глядели, задрав глаза к небу. Частушка со словами: «Как на Киевском вокзале кто-то крикнул «Ероплан!» Все носы к небу задрали, а я свистнул чемодан» в 1950 году уж точно не могла родиться! И пилотом теперь мог быть не только далекий герой плакатов, но и обычный «сосед дядя Вася». Штурм Небес продолжился, и вот уже проложена дорога на Вторые Небеса, в ближний космос.

К 80-м годам XX века и ближний космос сделался вполне обыденным. Космонавты еще не встали в один ряд с пилотами воздушных кораблей, но истинно космические ликования времен Юрия Гагарина уже прошли. В ближнем космосе свершались, конечно, достижения, но уже не эпохальные, а, скорее — технологические. Причем уровень вопросов, которые решали космические опыты, все более и более мельчал. От планетоходов, выходов в открытый космос и создания космических станций к испытаниям отдельных технических устройств и узкоцелевым экспериментам.

Не могло остаться сомнений, что следующее, Третье Небо, небо далеких звезд, закрыто от человека не только при существующих технологиях, но и вообще — при существующем понимании мира. А для достижения следующего уровня миропонимания требуется революция буквально во всех областях науки — и фундаментальной, и прикладной. Также и во всех областях жизни, включая образование, культуру, искусство, само собой — хозяйственную деятельность.

Ведь полет даже к ближайшей из звезд при существующих кислородно-керосиновых ракетных двигателях, несущих человека по привычному трехмерному пространству, занял бы тысячелетия. Не спасли бы и термоядерные двигатели (которые предстояло еще создавать, что тоже было весьма сложно). Полет с их применением вместо тысячелетий требовал бы, предположим, столетий. Но и они все равно не соизмеримы с коротким человеческим веком!

При взятии Третьих Небес так легко вопрос было уже не решить. Был необходим переход к пониманию многомерного пространства и открытию законов движения уже в нем. А это — революция, многократно превосходящая знаменитую революцию конца XIX — начала XX века, которая породила авиацию и заложила начало ближней космонавтике. Такие изменения не могут затронуть какой-то отдельной выделенной для них области, им обязательно потребуется жизнь во всей ее полноте. Каждое новое достижение будет применяться во многих областях повседневной, земной жизни. Такая обкатка сможет выявить их слабые и сильные стороны, задать новые вопросы и потребовать новых ответов, открывая следующий уровень научного творчества. Сколько таких достижений потребуется сделать и будет сделано? Тысячи? Нет, вероятнее — миллионы, сотни миллионов…

Это требовалось, а что же имелось в наличии?!

Краса и гордость плановой экономики, Госплан, захлебывался в миллионах показателей по различным предприятиям и отраслям. Ему приходилось год от года героически не справляться с планированием производства унитазов и сосисок, макарон и туалетной бумаги. Такое планирование всего и вся имело смысл несколько десятилетий назад, когда была надежда на мобилизацию в случае войны всей централизованной экономики, по варианту выпуска мыловаренными фабриками взрывчатки, а бутылочными заводами — гранат. Но новое поколение войн такой возможности уже не оставляло, воевать все равно пришлось бы тем, что заготовлено в мирное время.