Владимилен Наумов - Евреи в войнах XX века. Взгляд не со стороны Страница 21

Аве Берты

На мысль о том, чтобы написать воспоминания о прожитой жизни, меня навел мой старший внук Саша. Как-то ему захотелось узнать о родословном древе и моей жизни. Я задумалась… Фактически я, к сожалению, о своей родословной почти ничего не знаю. Но все-таки решила написать о том, что еще помню, о своей тяжелой судьбе.

Главное, чтобы внуки, правнуки и следующие поколения знали о происшедшем с евреями и никогда больше не допустили такой страшной катастрофы.

Я родилась 19 августа 1927 года в столице Белоруссии — городе Минске, в семье, где было уже четыре мальчика и две девочки. Само мое рождение было несчастливым. Для матери я была нежеланным ребенком. По ее словам она пыталась тайно сделать аборт. Но отец узнал об этом и успел забрать ее из клиники.

Мой папа — Фридлянд Давид Абрамович — родился в 1892 году. По тем сведениям, которыми я располагаю, предки отца — выходцы из Германии. Его родители жили в небольшом белорусском городке — Старые дороги, где папа и родился. Семья была интеллигентной и состоятельной — мой дед был учителем в еврейской школе, бабушка закончила эту же школу. В 17 лет по окончании «Хедера» мой папа уехал в Минск и нашел себе работу в пекарне и стал впоследствии профессиональным пекарем-кондитером.

Моя мама — Левинсон Хася Давидовна — родилась в 1894 году в местечке Дукори, что недалеко от Минска, в семье, где было уже 9 детей (выжили только трое братьев и столько же сестер). Ее отец был сапожником, мать занималась детьми и домом. Семья была бедная. Дети с ранних лет начинали работать. Мама уже с 12 лет нянчила детей в чужих семьях. В 16 лет она уехала в Минск в поисках работы и попала в ту же пекарню, где работал папа. Там они и познакомились. Она тоже приобрела специальность пекаря-кондитера.

Отец и мать подружились, полюбили друг друга и в 1911 году поженились. Им пришлось пережить 1-ю мировую войну, потом революцию 1917 года. Воспользовавшись провозглашенной советской властью новой экономической политикой, родители открыли собственную пекарню. Эти годы были счастливейшими в их жизни. Но продолжения они не имели. Нэп отменили, все нажитое отобрали и семья оказалась в нищенском положении. Правда вскоре родители нашли работу и смогли кормить семью.

Старший брат Абраша закончил еврейскую школу, а затем 10 классов общеобразовательной школы. Он стремился учиться дальше, но из-за «позорного прошлого» родителей его не приняли в институт. В 1940 году он все же закончил институт и был направлен на работу в город Брест, а в начале 1941 года был призван в армию и служил в звании младшего лейтенанта в Брестской крепости. За месяц до начала войны Абраша передал письмо с его товарищем, приехавшим на короткое время в Минск. Брат писал, что строит военные укрепления в старинной Брестской крепости. Там он и находился, когда началась война. С тех пор о нем не было ничего известно.

Другого брата — Сеню — забрали в армию в 1939 году. Он служил в Ленинграде.

Третьим братом по возрасту был Яша. В семье его называли «наш математик». Он очень любил этот предмет и мечтал поступить в университет на математический факультет. Но по окончании 10 классов в 1940 году его тоже забрали в армию, направили на специальные курсы в танковые войска, по окончании которых ему присвоили звание младшего лейтенанта. Когда началась война, он находился в Западной Белоруссии — городе Волковыске.

Я была в семье самой младшей. Мое детство было безрадостным. Оно пришлось на тяжелые годы жизни родителей. Я была лишена элементарных детских радостей. Помню себя с возраста, когда пошла в детский сад. Я любила его, там было много игрушек, куклы. Нравилось слушать сказки, рисовать.

Еще с детсада я любила танцевать. Я училась этому и в школе, выступала на школьных концертах. Потом учителя музыкальной школы предложили мне поступить в детскую хоровую капеллу. Одновременно я занималась в кружке рукоделия городского Дворца пионеров, где учили вязать и вышивать руками и давали для этого все, что было необходимо — нитки, ткань.

В нашей семье больше всего любили книги. Это было излюбленным занятием. Папа приходил с работы усталый, но все равно читал. Так и засыпал с книгой в руке. Мы жили очень скромно, но книг в доме всегда было много. Кроме того, все брали книги в библиотеках. Я тоже, еще не зная букв, хотела читать, брала любую книгу и водила пальцем по строчкам, переворачивала страницу и «читала» дальше.

Мое настоящее имя Батшева. Когда я родилась, папа пошел в синагогу, чтобы дать мне имя. Там сказали, что меня надо назвать таким именем, потому что я седьмой ребенок (Батшева на иврите — «Дочь седьмая»), В каталоге загса такого имени не было, и нашли имя Берта и записали в метрику, как наиболее похожее.

Мне шел 12-й год, когда папа, которого я очень любила, очень тяжело заболел. Нужна была операция, но никто из врачей не решался оперировать. В то время в Минске работал профессор-немец Корчиц. Врачи сказали, что только он может сделать необходимую операцию. Мама, старшие брат и сестра — Абраша и Оля — с трудом упросили его прооперировать папу. Операция прошла удачно. Профессор отказался от предложенных ему денег и заявил, что на них надо приобрести путевку в санаторий с минеральной водой. Папа поехал в санаторий, лечился там полтора месяца и вернулся здоровым. Через год он нормально питался, работал и вел нормальный образ жизни.

Подружек у меня было немного, я им уделяла мало времени. Меня больше привлекали дома мои мальчики, с Яшей и Борей мне было интересно. Кроме того, я занималась в разных кружках.

У нас в семье к учебе относились серьезно. Никому не надо было напоминать делать уроки. Они были на первом плане. Потом все остальное.

Моим любимым предметом была русская литература. Возможно, этому способствовала преподаватель — Елена Павловна Берлин. Это была учительница по призванию. Мы все ее любили. К великому сожалению, судьба у нее сложилась трагически, о чем читайте ниже.

Была у нас еще одна учительница, которую мы любили — это Ида Львовна Гельфанд, преподавашая математику.

Мне нравилось учиться. Учителя были мною довольны. У меня были почти все пятерки. Но не долго мне довелось учиться, к великому моему сожалению. В этой школе до войны я закончила семь классов.

На этом закончилось мое счастливое детство. Я называю его счастливым, потому что тогда еще жива была вся моя семья.

В дальнейшем моя судьба сложилась так, что из детства мне пришлось перешагнуть не в юность, а в суровую взрослую жизнь.

Наступила самая ужасная ее пора — война. Любая война страшна, но Вторая мировая война началась с катастрофы евреев.

В тот день, когда германские нацисты напали на Советский Союз, — 22 июня 1941 года — трое из четырех моих братьев находились в армии: Абраша служил в Бресте, Сеня — в Ленинграде, Яша — в Волковыске.

Боря к тому времени закончил 9 классов. Сестры Оля и Ида жили своими семьями, их мужья работали. Папа был здоров, заведывал пекарней. Мама летом уже 3 года работала поваром в одном и том же пионерском лагере, начальником которого был Израель Лапидус.

В злосчастное лето 1941 года мама, Галя и я отправились в лагерь в начале июня. Он располагался в 25 километрах от Минска по Могилевскому шоссе, в местечке под названием Апчак Горький.

В первую же ночь на 22 июня немцы бомбили Минск. Город был охвачен пламенем, и зарево пожаров было видно даже там, где мы находились.

В тот же день наша семья — папа с Борей, сестры с мужьями и детьми — бежали из Минска к нам в лагерь. Они шли всю ночь, детей несли на себе, измучились. Они рассказали, что Минск в огне, толпы людей бегут из города. Папа сказал, что нужно идти к железнодорожной станции и попытаться уехать на восток. Но оказалось, что уже поздно — немцы были далеко впереди.

В лагере были небольшие домики для обслуживающего персонала. В одном из них жила мама. Там же разместилась наша семья.

На следующий день из Минска стали прибывать люди, чьи дети отдыхали в лагере. Они повторили, что Минск в огне, а на шоссе они видели немецкие танки.

Семья Лапидуса тоже была в лагере.

Зарево Минска становилось с каждым днем все меньше и 27 июня все, в том числе и наша семья, пошли обратно в Минск. Возвращаться не хотели, но другого выхода не было. Когда вышли на шоссе, увидели, как на восток шла лавина гитлеровцев: танки, артиллерия, автомашины. На них сидели немцы с самодовольными физиономиями, с засученными рукавами. Одни играли на губных гармошках, другие горланили песни. Конца колонне не было видно. Жутко и больно было смотреть на эту мощь. Такими я впервые увидела немцев.

А по обочинам шоссе обратно в Минск тащились те, кому не удалось эвакуироваться. Детей везли в колясках, несли на себе измученные люди.