Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги Страница 21

О чем беседуют?

Именно коллектив со сложной структурой взаимодействий сложился на острове. Определился вожак (Бой) с большими правами, но и со столь же большими обязанностями. Более слабый, молодой его конкурент (Тарас) был оттеснен на край иерархических отношений. Маленькой Чите все дозволялось. Она могла посягнуть даже на святая святых – отщипнуть от куска лакомства, которое вожак держал в своих лапах. Фаворитка Боя – шимпанзе Гамма – была в натянутых отношениях с особой ее же пола и помыкала Тарасом. Возникали конфликты, которые Бой погашал иногда лаской, иногда же железной рукой владыки. Но в целом это было сообщество дружное, и принцип – каждому свой шесток – лишь помогал сохранять необходимый порядок в островном общежитии. (Фирсов: «Наблюдать тонкости отношений в группе, объяснять их природу, закономерность – было важнейшей нашей задачей. Механизм отношений не становился окостеневшим. Он менялся по мере того, как менялся каждый из членов сообщества. Подраставшей Чите перестали позволять детские вольности, да она и сама поняла: что позволялось ребенку, не дозволено взрослому. Возмужавший умный Тарас все чаще стал посягать на права вожака и в конце концов сделался им».)

На камушке у озера.

Такова хроника пяти летних сезонов жизни на островах в обстановке, максимально приближенной к естественной. От людей дичавшая группа несколько отдалилась, чтобы сторониться общения. Кроме тщательных наблюдений за образом жизни животных, на острове проводилось множество экспериментов. Проверялось все, что было известно до этого о памяти, о рассудочной и орудийной деятельности обезьян, ставилось много опытов, подсказанных обстановкой и новыми взглядами на возможности этих животных. Эксперимент накопил много данных, позволяющих Фирсову и его коллегам утверждать: высшие животные не являются жестко запрограммированными автоматами. Не все в их поведении можно объяснять, основываясь только на понимании механизма условных рефлексов. Иначе говоря, животные способны мыслить. В житейских условиях доказательства этому вроде бы очевидны. Но наука строга. Потребовалось время, новый уровень знаний и не повторение пройденного в исследованиях, а продвижение вперед, чтобы сделать смелые выводы. Никакого «подкопа» под классическое учение об условных рефлексах, однако, тут нет. Сам Павлов, наблюдая обезьян, уже высказывался, что не все в поведении их объясняется механизмом условных рефлексов. Таким образом, новые работы в институте, носящем имя Павлова, представляют собой творческое развитие учения великого физиолога.

Необычная жизнь на озерных островах Псковщины свежей новостью не является. Многие помнят великолепный фильм «Обезьяний остров». (Вариант кинонаблюдений для широкого зрителя. Есть еще фильм, предназначенный для ученых.) И недавно вышел труд Леонида Александровича Фирсова «Поведение антропоидов в природных условиях». Богатство наглядного материала, ненавязчивость выводов, приглашение к размышлению отличают эти работы. Содержится в них и ответ на вопрос, зачем вообще изучается поведение животных – будь то пчела, лягушка или близко стоящая к нам обезьяна. Одну из важных деталей ответа следует подчеркнуть.

Для постижения сущности сложного полезно рассматривать сложность на ясных простых моделях. Мир человека сложен необычайно. Тысячи лет его препарируют медицина, психология, литература. Однако многое остается еще запутанным и неясным. И любопытно, кое-что в естественной природе человека вдруг становится очень понятным, когда наблюдаешь животных. Под пластами всего, что человека делает человеком, обнаруживаешь вдруг закономерности, общие для «нас» и для «них». Преувеличивать эту общность не следует, однако и оставлять ее без внимания неразумно. Один пример с островов.

Для ночлега и в плохую погоду обезьяны сооружали что-то, напоминавшее гнезда. Полчаса – и готово убежище. Теплое и уютное. Строили все, исключая Боя и его подружку шимпанзе Гамму. Пока их сородичи со всеми удобствами, как у себя в Африке, спали на дереве, две эти сильные обезьяны прятались либо в ящиках, либо, согнувшись, сидели под деревом. Строить гнезд они не умели. Фирсов: «Это было загадкой до той поры, пока мы не вспомнили, в каком возрасте каждая из обезьян к нам попала. Умевшие строить гнезда были пойманы в Африке в двухлетнем возрасте. А неумехи Гамма и Бой – совсем малышами. Гнездостроительные способности в каждой из обезьян заложены от рождения. Но у первых в процессе подражания взрослым эти способности пробудились и получили развитие, а Бой и Гамма «это не проходили». Возникает вопрос: но теперь? Разве поздно теперь Бою научиться такому простому, казалось бы, делу? Оказывается, всему свое время. Сесть в ушедший поезд уже нельзя.

То же самое наблюдается и у людей при обучении, например, музыке, иностранному языку, плаванию, катанию на коньках, развитию трудовых навыков. Все, что легко и свободно прививается в возрасте раннем, очень трудно дается человеку, когда «поезд уже ушел». Есть над чем поразмыслить папам и мамам, воспитателям, педагогам.

На островах псковских озер Ущо и Язно жили два вида обезьян – африканские шимпанзе и макаки из Азии. Немаловажный смысл эксперимента состоял еще в том, чтобы создать условия для размножения редких животных в неволе. Это важно – за каждую обезьяну для научных лабораторий приходится платить тысячи золотом, а всевозрастающий спрос на этих животных грозит истреблением их в природе. Теперь доказано: «дачный сезон» – хорошее средство продолжить род обезьян вдалеке от африканских и азиатских джунглей.

Фото автора. 21 октября 1978 г.

День в октябре

Окно в природу

День, как свеча, горящая с двух сторон, убывает утром и вечером. Небо жмется к земле. Солнце лишь изредка и вполглаза смотрит на перелески. Дали промыты дождями, продуты ветром. И уже хрустит под ногою тонкий белесоватый ледок.

Лес даже в самых чащобах полупрозрачен. Краски скупые. Только рябина дразнит бахромой ягод да лесная дикая яблоня вся в светлых фонариках – листья пооблетели, а мелкие обледенелые яблочки держатся.

На полянах – кротовые кучи. В жухлых полегших травах обозначились норки мышей и мышиные тропы. Лосиный след по грязи глубок и полон воды.

Все, кому полагается быть на юге, уже улетели. Задержались на рябиновом корме только дрозды, да какая-то запоздалая птица парит над верхушками леса. Долго парит, привлеченная. Может быть, током тепла от костра, может, какой-то добычей.

Доставая еду, на дне рюкзака среди ремешков и веревочек вдруг видишь послание давнего лета – сухой стебелек таволги и божью коровку. На ладони красный жучок оживает и сонно ползет, не зная, куда податься.

За опушкой, у края лесной деревеньки, стрекочет сорока. Лениво ходят тепло одетые овцы. Вон и окно засветилось в крайней избе. Пора на дорогу из леса.

Хрустит крепнущий к ночи ледок. Возле кочек и у пней на опушке в сумерках явственней обозначился пятнами снег. Это след недавнего зазимка. И зима уже тоже не за горами, а где-то рядом, за темным гребешком леса.

Хороший день. Однако скорей бы к огням, к теплу.

Фото автора. 1 ноября 1978 г.

Сорочьи страсти

Окно в природу

Это был маленький эксперимент. Ближе к рассвету, когда вовсю уже пели станичные петухи, но по-ночному еще продолжал ухать филин, мы с фонарем нырнули в загон к филину и после минутной борьбы водворили птицу в большую корзину.

Километра два пути в темноте. И вот они – пень на опушке, сухая ветла, два заранее сделанных шалаша. Сажаем Фильку на пень, проверяем крепость привязанного шнурка и прячемся в шалашах.

Лес проснулся, как только небо стало чуть серым и на нем проступили контуры нахохлившейся птицы. Первый голос подала сорока. И не просто так себе прокричала спросонья, а известила округу о том, что привычной для всех опушкой нахально, нагло, при свете дня завладел – кто бы вы думали? – филин! Летите и поглядите сами.

И представление началось. Со всех сторон немедленно отозвались: «Летите и посмотрите!» И сразу со всех сторон на опушку, как это бывает у людей при пожаре, в мгновение ока собрались сороки, вороны, сойки, синицы.

В отверстие шалаша нам видно сухую ветлу, и на ней ерзает больше десятка самых отчаянных забияк. Остальные, их вряд ли менее сотни, прыгали по кустам, по земле, по крыше нашего шалаша. И каждая птица подавала негодующий голос. Вольный филин, конечно, улетел бы – невозможно вытерпеть натиск обезумевшей толпы, – но нашему Фильке некуда было податься, и он лишь крутил головой, приседал и изредка щелкал клювом.

Чтобы покричать на филина, сорок собралось множество.

Благоразумнее всех в общем гвалте, нам показалось, вели себя сойки. Они не очень кричали, но рисковали садиться к Филиппу ближе других и, наклонив головы, с любопытством разглядывали: «Как же так – днем, а сидит на виду? Как же так?»